Работа длилась более трех лет, и результатом стала книга «Жизнь Науки», где собрано около сотни предисловий от Коперника до наших дней. Она была издана в серии «Классики науки», но в другом переплете: ведь хотя она и основана на классических сочинениях, сама она таковым не является. Меня очень поддерживал в этой работе И. Г. Петровский, который был ректором Университета и главой этой серии. Недавно благодаря издательскому дому «Тонгу» «Жизнь науки» была переиздана.

По установившейся традиции мне надо было найти авторитетного титульного редактора. По общему мнению, лучшим редактором мог бы быть Лев Андреевич Арцимович. Когда я пришел к нему с этим предложением, он спросил: «Что это Вы занялись таким пустым делом? Лучше бы строили свои ускорители».

Мне показалось, что он согласился без особого удовольствия, но потом идея его увлекла. Он просил передать ему рукопись, как только она будет готова. Рукопись попала ко Льву Андреевичу, когда он лежал в больнице на улице Грановского. Он написал мне, что в ближайшие дни собирается заняться редактированием и с удовольствием посвятит этому прекрасному занятию время своего пребывания и больнице.

Через месяц я вновь увидел рукопись, в которой было более 1000 страниц, и почти на каждой его пометки. С тех пор вопросы, затронутые в этой книге, часто служили поводом для наших бесед о науке, ее прошлом и будущем. В феврале 1973 года я принес ему последнюю корректуру, которую он и утвердил к печати. А через несколько дней Льва Андреевича не стало.

При подготовке книги у меня возникали сомнения, следует ли затрагивать в ней казнь Лавуазье. Лев Андреевич считал, что даже о неприятных событиях прошлого надо писать прямо, давая им четкую оценку, уметь видеть главное и быть выше мелких страстей. Он так сформулировал заключительный этап в биографии великого химика: «В период якобинской диктатуры Лавуазье вместе с 27 другими откупщиками был арестован. Он был приговорен трибуналом к смертной казни и через три дня, 8 мая 1794 года, гильотинирован, несмотря на все попытки жены и влиятельных друзей спасти ученого. Лагранж, присутствовавший на казни своего друга, заметил: „В один момент мы лишились головы, и пройдет, быть может, еще 100 лет, пока появится еще такая“. При вынесении приговора судья, движимый, по-видимому, еще и чувством личной мести, заявил, что „республика не нуждается в ученых, и правосудие должно идти своим чередом“. Однако история показывает, какое видное место заняла наука в революционную эпоху, когда крупнейшие ученые того времени были привлечены к государственным делам Франции».

Арцимович занимал весьма ответственные посты, но влияние его было значительно шире, хотя он никогда не говорил об этом. Его решения и суждения оказали заметное влияние на нашу науку. Лев Андреевич всегда умел быть объективным в конфликтных ситуациях, он не принадлежал к каким-либо группам или группировкам и к решению сложных кадровых вопросов, в которых так часто проявляются групповые симпатии, он всегда стремился подходить по-государственному, исходя из интересов дела.

Как-то он начал со мной обсуждать одно предложение. Даже самое черновое его опробование обошлось бы крайне дорого, а научные основы при самом элементарном и оптимистическом рассмотрении казались недостаточно солидными. Мы несколько раз возвращались к этому предложению, и однажды я сказал: «Ну, ладно, дайте им деньги, пусть работают, не получится то, что предлагают, так что-то другое выйдет. Люди ведь дельные». Лев Андреевич очень рассердился, сказал, что такой подход — это обман и беспринципность. Он выработал для себя систему ценностей, которая должна управлять государством и людьми, в том числе и учеными, и никогда от нее не отступал.

В то же время Лев Андреевич был очень добрым человеком, быть может, даже слишком добрым, и старался компенсировать это своей любовью к оружию, особенно холодному.

Он в равной мере мог говорить с человеком, стоящим на любой ступени общественного положения, во всех случаях сохраняя достоинство ученого. Его интересовали и крупнейшие инженерные сооружения современности, и игрушечные автомобильчики, он был блестящим знатоком мировой литературы и сам сочинял чудесные сказки, он оказывал влияние на создание целых отраслей промышленности и отправлялся с детьми на поиски клада, участвовал в сложнейших физических экспериментах и обожал стрелять из пистолета, даже игрушечного. Таков был этот многогранный и талантливый в любых проявлениях человек.

Когда работа над книгой «Жизнь науки» подходила к концу, меня пригласили принять участие в подготовке учебного кино для школьников. Было сделано два фильма о законе сохранения энергии и законе сохранения импульса. После этого я получил предложение комментировать научно-популярное кино на телевидении. Тогда существовало хорошо налаженное производство научно-популярных фильмов: были студии в Москве, в Ленинграде, в Киеве, очень хорошая студия была в Свердловске. Эти студии снимали много и качественно, и на телевидении решили сделать их работы доступными широкой аудитории. Моя роль сводилась к тому, что я должен был говорить: вот, давайте посмотрим фильм про тараканов, про бегемотов, про металлы и т. д. Довольно скоро оказалось, что это не очень-то интересно ни мне, ни зрителям. И тогда возник тот формат, который существует и сейчас — с тех пор он практически не изменился, — появилась передача, которая посвящена месту науки в современном мире.

Инициатива в этом деле принадлежала Жанне Петровне Фоминой[97]. Ее отец, Петр Фомич[98], в 1938 году заканчивал военно-морское училище в Ленинграде, и его ментором был мой дед Алексей Николаевич Крылов, который курировал старшие курсы. Он уделял особое внимание трем офицерам, среди них был Фомин. В тот день и час, когда Фомин получил диплом и распределение на тихоокеанский флот, Крылов сказал ему: «Моментально покидайте Ленинград, это вопрос часов». Был разгар страшных репрессий в Ленинграде. Фомин был ошарашен: «Мне, — говорит, — надо выписаться из общежития, сдать книги в библиотеку…» — «Ничего не делайте, уезжайте». Фомин последовал совету Крылова и почти целый месяц они с семьей малой скоростью ехали во Владивосток, где и началась блистательная карьера этого адмирала. Много лет спустя он вернулся в Управление кораблестроения ВМФ и, по существу, занял тот самый пост, который после войны 1905 года, когда надо было перевооружать флот, занимал сам Крылов.

Жанна Петровна очень симпатичная и энергичная молодая женщина, она закончила факультет журналистики и высшую партшколу и была назначена на телевидение заведовать киноотделом. По ее инициативе появились такие передачи как «Клуб кинопутешествий», «Кинопанорама», которую вел в то время Алексей Каплер[99]. Она умела находить людей, которые обеспечивали высокий уровень программ. Именно у нее появилась идея сделать программу, посвященную научно-популярному кино.

Для меня это было непростое решение. Помню, я спросил Льва Андреевича Арцимовича, идти ли мне на телевидение. «Попробуйте, — ответил он, — но стоить это вам будет дорого, это неизбежно отразится на отношении к вам коллег-ученых и разрушит вашу академическую карьеру». Так оно и оказалось. Но, по-моему, это стоило того: ведь я получил трибуну, с которой перед громадной аудиторией можно говорить о проблемах науки и общества — тех проблемах, которые я много обсуждал и с ним, и с моим отцом. Я думаю, что без этих разговоров, без этой домашней работы мне было бы очень трудно вести свои передачи и рассчитывать на их успех.

Отец тоже скептически относился к этому делу. Журналистов он считал недостойными собеседниками и почти никогда не давал интервью. Даже когда в 78-м году он получил Нобелевскую премию, он спасался от прессы в Барвихе, в правительственном санатории. А я за него отдувался, должен был отвечать на все вопросы журналистской братии, а потом ему докладывать обо всем, что происходит. Но иногда журналисты все же пробирались к нему. Как-то я приехал в Барвиху и застал отца в парке на скамейке с одной очень эффектной дикторшей с центрального телевидения. Она брала интервью, и, когда я подошел, видимо, желая сказать что-нибудь приятное, заулыбалась: «Смотрите, какой у вас знаменитый сын». Отец повернулся и ответил: «Это я знаменитый, а он только известный».