— А что делала Маффи? Стояла рядом и смотрела?

— Мы вылили ей в стакан оставшуюся водку, а сигареты у нее были. Так что Маффи сидела на скамейке, пила и курила. И не только не мешала нам, но еще и сторожила. Настоящая подруга.

— И что вы сделали?

— Ну... ты знаешь. То, что хотели.

— Баффи Мид, если ты мне сейчас все не расскажешь, я на тебя обижусь. Ты же помнишь о нашем уговоре? Та, кто попробует первой, все рассказывает, чтобы вторая не повторяла ошибок. Раз уж ты...

— Ладно! Мне самой не терпится все рассказать.

— Так как это случилось?

— Я должна признаться. Когда мы подошли... к этому самому, я перетрусила. Да и он тоже. Мы оба признались, что раньше ничего такого у нас не было. Он сказал, что необходимости в этом нет. Я спросила, хочет ли он, и он ответил, что да, хочет. После этого я не могла дать задний ход. Я же не динамистка какая-то. Поэтому я сказала, давай... и мы это сделали.

— Баффи, я тебя убью!

— Ладно, слушай. Первым делом нам, разумеется, пришлось раздеться. И мы разделись. Потом поцеловались. Потом он немного поиграл моими «буферами». Но... ты не поверишь... он был мягкий. Совсем не такой, как во время игры, когда я схватилась за него. Поэтому я взяла его в руки и потерла о свой живот. И он тут же стал большим и твердым.

— Во время игры я держалась за них. Но знаешь, никогда не видела.

— Лин, это просто чудо! Я хочу сказать, настоящий символ мужского могущества! Мы попробовали лечь на диван. Тесно. Тогда я залезла на бильярдный стол, он тоже залез на бильярдный стол, и... ну... ты знаешь.

— Да, знаю. Но ты рассказывай!

— Лин... все оказалось не так просто. Я раздвинула ноги, он лег на меня, попытался вставить, но... не получилось. Не влезало. А потом у него все опало. Руками я ему подняла его гордость, потом плюнула на конец, чтобы он стал более скользким. И сработало. Он вошел. А потом... Господи, Лин, это божественно! Он зашел в меня так глубоко!

— А больно не было?

— Было, но боль эта такая приятная! Говорю тебе, Лин, если в родители заявились в тот самый момент, мы бы довели все до конца, а уж потом стали бы каяться.

— Господи! Так вы обошлись без презерватива?

— Да, в следующий раз придется об этом подумать.

— Баффи! Как же тебе повезло! Джон Перино!

— Я его люблю, Лин. И он тоже любит меня. Мы решили пожениться после окончания школы.

Лорену ван Людвигу исполнилось четырнадцать. Его отец им гордился. Как и мать. Окончив начальную школу святого Георгия в Англии, он, как и было намечено, поступил в L'ecole St. Francois Xavier (Школа святого Франсуа Ксавье) в Париже.

По своему выбору Лорен Никогда не стал бы там учиться. Так же, как и в школе святого Георгия, где его частенько пороли сначала учителя, потом старшеклассники. Ему не нравилось играть в регби, бегать кроссы, грести. Но он все это делал, чтобы потом мыться под холодным душем. Он знал, что продолжит обучение во Франции, поэтому усиленно изучал французский и считался по этому предмету одним из лучших учеников. Преуспел он и в математике. А вот в философии и экономике особых успехов за ним не числилось.

В школе святого Франсуа Ксавье Лорена не били. И самым страшным наказанием для него стала скука. Французский он уже выучил, нюансы грамматики семнадцатого и восемнадцатого веков, отмеченные в пьесах Расина и эссе Монтескье, его не интересовали. В школе святого Георгия ему говорили, что Наполеон — чудовище, и Лорена удивило, что во Франции его почитали национальным героем. Учителя восторгались математическими способностями Лорена, но технических дисциплин в L'Ecole не преподавали. Школа имела явный гуманитарный уклон. Ценились и развивались умения рисовать, сочинять музыку и стихи, писать пьесы.

За территорию школы ученикам выходить запрещалось, кроме как на экскурсии в сопровождении учителя. Лорен побывал в Лувре, в Доме инвалидов, в других музеях, осмотрел знаменитые памятники Парижа.

Лорен, конечно, понимал, что родители стараются дать ему блестящее образование, но мечтал о дне поступления в американский университет, чтобы обрести свободу, которой, как он слышал, наслаждаются американские студенты.

В частных школах, куда отдавали его родители, он нашел себе новое имя В школе святого Георгия одноклассникам имя Лорен не понравилось сразу. И сам он, кстати, его не любил. Его стали звать Рен. Французы произносили Лорен как Лорон, и его могли звать Рон. Но он попросил одноклассников звать его Ван, от ван Людвиг. Они с удовольствием согласились. По-французски «ван» означало vin — вино. Вскоре даже учителя стали звать его Ван ван Людвиг. К неудовольствию отца он начал подписываться Ван Людвиг. Бетси забавляло его желание отделаться от своего имени, но она по-прежнему думала о нем как о Лорене Четвертом и не сказала отцу, что его внук поменял имя.

Ван унаследовал лучшие из генов Хардемана плюс те, что отличали Макса ван Людвига. Вырос он в красивого, высокого, хорошо сложенного юношу.

В четырнадцать лет Ван столкнулся с той же проблемой, которая волновала многих его сверстников: он созрел как мужчина, но не мог дать выход своей сексуальной энергии. Та же проблема возникла у его соседа по комнате Шарля Бизьена. Мальчики решили ее подручными средствами, заверив, однако, друг друга, что они «не такие» и при первой же возможности займутся девушками.

Порядки в школе царили жесткие. По коридорам ходили дежурные, которые в любой момент могли заглянуть в комнату. Поэтому первый, кто просыпался, скажем, в три часа ночи по малой нужде, будил второго. Они не отступали от традиций школы святого Франсуа Ксавье: вместо того чтобы идти в туалет, расположенный в дальнем конце коридора, писали из окна. Собственно, в школе окна и называли pissoirs. Тот, кто просыпался вторым, наказывался. Ему в рот попадали последние капельки мочи. Они сосали друг друга каждую ночь. То же самое происходило практически во всех комнатах.

Ван и Шарль были европейцами, так что крайняя плоть осталась при них. Они не могли представить себе, как мужчина может наслаждаться сексом, лишившись столь чувствительной части тела. Пощипывание и покусывание крайней плоти продлевало и усиливало приятные ощущения.