Экипаж был тронут вдруг поднявшимся над «Малюткой» сигналом: «Прощайте, боевые друзья! Счастливого плавания!» Звуки песни оборвались. Все мы с горечью смотрели на судно.
Набегавшая волна мягко покачивала его. Порт скрылся за горизонтом.
Я стоял у борта. Ко мне подошел Свиридов и рассказал, что накануне ночью он видел, как старшина Терлецкий, полагая, что его никто не видит, долго стоял около торпедного аппарата, потом прислонился к нему, прижался щекой.
Подслушивать его разговор с аппаратом Свиридов не стал и тихонько вышел из отсека.
— А как вы там ночью очутились? — спросил я.
Усмешка, с которой рассказывал все это Свиридов, тотчас же исчезла с его лица. Лицо его стало задумчивым и смущенным.
Оказалось, что он зашел ночью в отсек, чтобы положить в торпедный аппарат записку своему неизвестному преемнику.
— Я написал, что для наших аппаратов манжеты перепускных атмосферных клапанов надо менять через каждый месяц. Их принято менять через три месяца, а у нас так нельзя. Потом писал, что нужно особенно следить за нажимными блок-коробками. Иногда они отходят и могут вызвать срыв выстрела.
Потом... что после выстрела нужно проследить за посадкой боевых клапанов...
— И длинное у вас получилось письмо?
— Четыре страницы. Иначе нельзя, товарищ командир! — горячо объяснил Свиридов. — В инструкциях этого нет, а новый человек придет...
— Не спорю, — согласился я. — Думаю, что ваш преемник будет доволен.
Позже я узнал, что такие же записки были оставлены и в дизельном отсеке, и у электромоторов, и почти у каждого из многочисленных аппаратов и приборов подводной лодки...
Во флотском экипаже было шумно и многолюдно. Оказалось, что по таким же срочным вызовам прибыли экипажи нескольких миноносцев, крейсера и подводной лодки «Щука». Всего собралось около двух тысяч человек.
Командир базы объявил, что мне приказано срочно сформировать железнодорожный эшелон из моряков Черноморского флота и что меня назначили возглавлять его.
Порядок поведения в пути пришлось установить весьма жесткий: ни одному человеку не разрешалось без моего ведома выходить на остановках, переходить из вагона в вагон, покупать на станциях продовольствие.
Ночью эшелон вышел со станции Поти. Он должен был следовать по маршруту Поти — Туапсе — Ростов — Москва — Мурманск.
В Туапсе нас ждали первые неприятности.
— Мост через реку Пшиш уничтожен. Ведутся работы. Вам придется стоять в городе. Другого выхода нет, — сухо доложил мне комендант вокзала. По его словам, ранее 22 марта и думать не придется о продолжении пути.
Узнав, что в Туапсе находится начальник дороги, я по наивности обратился к нему с просьбой поскорее закончить ремонт моста, потому что наш эшелон имеет срочное назначение. Он мне ответил:
— Молодой человек, я понимаю вас. Меня не нужно убеждать. Кроме вас, дорогу ждут и другие. Есть составы с более срочным назначением, чем ваш.
Так закончился разговор с генерал-директором тяги.
Перспектива недельной остановки не на шутку пугала меня.
Мы принялись совещаться и решили попытаться использовать личный состав эшелона на работах по восстановлению моста.
К счастью, я еще застал на вокзале начальника дороги и добился его согласия. В ту же ночь эшелон был перегнан в район реки Пшиш.
Начальник строительства объяснил мне, что восстановлению моста придается огромное значение и что он каждые три часа докладывает о ходе работ по прямому проводу в Москву.
Было решено разбить наших людей на три смены. Во главе каждой смены стояли офицеры-подводники. Смены, в свою очередь, делились на группы, по двадцати пяти человек каждая.
Уже через час после нашего прибытия работа закипела.
Наибольшие трудности представляло возведение трех быков. Стальной каркас их был заложен еще до нас. Теперь шли бетонные работы. Строительные материалы поступали своевременно. Стены плотины, которая возводилась для изменения профиля .водостока, буквально росли на глазах.
— Поворачивайся, черноморская медуза, видишь, наша половина отстала, — шутливо бранил загорелый детина щуплого на вид матроса-подводника Сахарова, тянувшего вместе с ним вагонетку, груженную битым камнем.
— Пощадите его, — вмешался начальник строительства, — он ведь намного слабее вас.
— Он моим начальников назначен — значит, тяни, не отставай. У нас, у куниковцев, такой закон, — скаля в улыбке крепкие зубы, возразил здоровяк, вытирая с лица пот.
Куниковцами называли матросов, воевавших в отрядах морской пехоты под командованием Цезаря Куникова, прославившего себя и своих людей в горячих схватках с врагом. Одно упоминание этого имени приводило в ужас фашистских оккупантов. К этому времени Куников пал смертью храбрых. Его место занял отважный Ботылев, упорно называвший себя и своих подчиненных куниковцами.
— Я хорошо знал Куникова, — неожиданно сказал начальник строительства. — Это был действительно воин. Необыкновенной храбрости человек!
Здоровяк матрос, пристально посмотрев на начальника строительства, остановил свою вагонетку.
— Я вас припоминаю теперь. Вы у нас в гостях были. Я с Куниковым с первого дня войны сражался...
— В Новороссийске? — с интересом спросил начальник строительства.
— Да, я вас еще до автомобиля провожал, помните? Остапчук моя фамилия...
— Как же, помню! Вы тогда нас всех спасли, — и он горячо пожал руку матросу.
Как это всегда бывает в подобных случаях, начались воспоминания.
— К «бате» я попал с крейсера «Красный Кавказ», где служил комендором, — не без гордости объяснял моряк. — Пришлось воевать на сухопутье... Но ничего, поработали мы и на берегу...
— Нас называешь медузами, — вдруг вспомнил свою недавнюю обиду Сахаров, — а ты сам-то, оказывается, глухарь.
«Глухарями» на войне именовали артиллеристов.
Я ходил по строительной площадке, приглядываясь к работающим матросам. Большинство из них участвовало в конвейерных цепочках. По их рукам камни, словно по волшебству, скачками перепрыгивали к месту назначения.
— Как работается, орлы? — спросил я, подойдя к одной из цепочек.
— Нормально, товарищ капитан третьего ранга, — ответило сразу несколько голосов.
— Работать лучше, чем ждать торпеду от ваших коллег — подводников, — сострил кто-то.
— Или огребать глубинные бомбы от ваших коллег — надводников, — добавил какой-то подводник.
Шутливая перебранка всех оживила. А в ста метрах от реки на небольшой площадке работали с лесоматериалами, пилили, строгали... Невдалеке тарахтела бетономешалка. Около нее тоже виднелась большая группа матросов.
Работы не прекращались круглые сутки...
Через шесть дней наш эшелон первым прошел по восстановленному мосту. Дорога Армавир — Туапсе на три дня раньше срока вошла в действие. Мы немало гордились своим участием в ее восстановлении и, надо сказать, не без оснований.
По случаю окончания работ на станции Белореченская был проведен митинг. В приказе начальника дороги всем морякам выносилась благодарность, а тридцать три человека из нашего эшелона получили значки «Отличный восстановитель» и «Почетный железнодорожник».
Наш поезд помчался по освобожденному Донбассу. Мелькали сожженные станции, взорванные мосты, развалины разрушенных городов, черные пепелища на месте недавних селений.
Острая ненависть к врагу с новой силой овладевала моряками.
Одно дело, когда человек знает о чем-либо из книг, газет, журналов, и совершенно другое, когда он воочию убеждается в этом же. Мы были потрясены картинами разрушений. При отступлении под натиском наших войск фашисты уничтожали и предавали огню все, что могло быть уничтожено и сожжено.
— Вот из каких мест Вася к нам прибыл, — припомнил нашего воспитанника Свиридов, глядя в окно вагона. — Где-то он теперь?
Подобрали мы Васю год назад в одном из приморских городов, подожженных фашистской авиацией.
Лодка стояла в порту неподалеку от судоремонтного завода, когда начался очередной налет противника.
