В 1993 году санкт-петербургское издательство «Композитор» впервые в России опубликовало книгу Сергея Лифаря о Дягилеве, изданную в Париже в 1939 году на русском языке в количестве 615 экземпляров и давно ставшую библиографической редкостью. Настоящее издание представляет собой вторую книгу С. Лифаря о Дягилеве, изданную тогда же в одном томе вместе с первой. Всемирно известный танцовщик и балетмейстер С. Лифарь на протяжении нескольких лет выступал в спектаклях Русского балета и принадлежал к числу близких друзей знаменитого театрального деятеля. В предисловии к своей монографии С. Лифарь вспоминал: «Писать эту книгу... начал почти тотчас же после смерти Дягилева под её непосредственным, живым и сильным впечатлением: зная, как исчезает память о великих людях... решил записать все, что помнил о своих встречах с Дягилевым, о своей дружбе с ним и о последних днях его жизни... Для того чтобы не пропустить всех, едва скользящих, мелочей... без которых образ Дягилева получился бы какой-то сухой и неживой... рассказывал свою жизнь 1923—1929 годов, поскольку она входила в соприкосновение с Дягилевым и его жизнью».

В дальнейшем первоначальный замысел претерпел существенные изменения. Закончив мемуары в 1933 году, С. Лифарь не счел возможным их сразу опубликовать, поскольку они затрагивали многих людей, так или иначе связанных с Дягилевым в последний период его деятельности. По словам С. Лифаря, «образ Дягилева остался живым и... правдивым, но этот образ был слишком интимным: он был эскизом портрета Сергея Пав-ловича Дягилева, а не С. П. Дягилева, великого человека, создателя новой художественной культуры... „Мира искусства" и Русского балета».

В 1934 году С. Лифарь приступил к работе над монографией, в которой детально воссоздавалась вся жизнь Дягилева и его «дело», посвященное пропаганде русской живописи, русской музыки и русского танца в Западной Европе. Но, по оценке самого автора, эта «книга... получилась несколько сухой, и в ней... скупой рассказ о деятельности Дягилева стал преобладать над рассказом о его жизни», «Дягилев-деятель заслонил собой интимный образ Дягилева-человека...». В результате С. Лифарь был вынужден вернуться к своим мемуарам, и после переработки они вошли в монографию в качестве второй книги под названием «С Дягилевым».

Так же как и при публикации первой книги, в настоящем издании сохранены стилистические особенности оригинала. В ряде случаев фамилии и названия произведений, данные автором в латинском написании, приводятся в русской транскрипции и переводе, чтобы из-бежать лишних подстрочных примечаний. В остальных случаях транскрипции фамилий даются в квадратных скобках, а переводы иноязычных выражений — в сносках. Редакторские комментарии снабжены пометкой «Ред».

В приложениях впервые в России публикуется список редких изданий из библиотеки Дягилева и первые три главы из книги С. Лифаря «Моя жизнь», повествующие о его детских и юношеских годах вплоть до приезда в Париж в 1923 году.

Издательство выражает глубокую благодарность директору Санкт-Петербургской театральной библиотеки Р. А. Михалевой за содействие в подготовке издания книги С. Лифаря, а также доценту Санкт-Петербургской консерватории О. И. Розовой за предоставление уни-кального иконографического материала.

Раннее-раннее холодное январское утро 13 января 1923 года. Мы, киевские беглецы Унгер, братья Хоэры, Лапицкий и я, подъезжаем к Парижу. Поезд медленно вползает под закопченные стеклянные арки Северного вокзала. На вокзале нас ждет представитель Дягилева. Едва мы выходим из вагона, нас окружают таким заботливым, трогательным вниманием, что невольно выступают слезы. Все так волнующе-радостно и ново после советской России с её волчьим бытом, после неуютной, убийственно холодной, неприветливой щеголеватой Варшавы, где мы голодали.

С вокзала нас повезли в отель «Сен-Жорж» и до пяти часов вечера предоставили самим себе: ровно в пять мы должны быть в холле «Континенталя», чтобы встретиться с Сергеем Павловичем Дягилевым. — В Париже в пять часов вечера 13 января 1923 года — вечно памятная дата!..

Ровно пять часов вечера. «Континенталь». Такого царственного холла в зелени тропических растений я ещё никогда не видел.

В. Ф. Нувель встречает нас — внимательный, милый, заботливый, рассаживает:

— Подождите, господа, минутку, Сергей Павлович сейчас придёт. Я не мог сидеть — меня лихорадило, дрожали ноги, руки, весь я дрожал: «Неужели сейчас придет Дягилев? Неужели я его увижу и буду с ним говорить?»

И вдруг: прямо к нам идет небольшая группа. Впереди крупный, плотный человек — он мне показался колоссом — в шубе, с тростью и в мягкой шляпе. Большая голова, румяное, слегка одутловатое лицо, живые блестящие глаза, полные грусти и мягкости — бесконечной мягкой доброты и ласки, «петровские» усики, седая прядь в чёрных волосах... Он подсел к нам и заговорил, обволакивая, подчиняя, завораживая какой-то тёплой лучистостью. Она исходила и от него самого, и от его тёмных молодых глаз.

Внушительный метрдотель угодливо склонился перед ним. Дягилев рокочущим баритоном приказал подать нам чай. С обаятельной улыбкой вновь обратился к нам:

—Господа, вы только что оттуда... из России. Ваши впечатления так свежи, а я так стосковался по родине... Расскажите мне всё, всё... Выкладывайте все ваши юные впечатления... А сами вы пострадали много?.. — И скорбной грустью звучал его голос, и таким же скорбным стало лицо его, и угадывалась его безграничная любовь к родине и острая, жгучая боль за неё.

В каждый ответ вслушивался он с напряженным вниманием, и нам казалось, что он забыл о деловой цели свидания, забыл обо всём, кроме того, что осталось там, далеко, за тысячевёрстной проволокой советской границы.

Но вдруг он сделался другим человеком. Заблестели печальные глаза, окреп и суше стал голос... Перед нами был наш будущий директор.

— Господа, я очень рад, что вы наконец приехали, мне вас недостаёт... Надеюсь, наша совместная работа превзойдёт все ожидания, а ожидаю я от вас многого... Вы должны удивить Европу, а я буду гордиться вами... Кстати, Броня вас так расхваливала... Что же вы умеете?

И, повернувшись к самому старшему из нас, Хоэру — молодому человеку двадцати пяти лет, Сергей Павлович спросил:

Вы, например... Вы готовы совсем? Два тура делаете?

— О, да, да... Конечно! — последовал уверенный ответ. И так же уверенно отвечали ещё трое.

Взгляд бархатных ласковых глаз задерживается на мне. Душа моя совсем уходит...

—А вы, молодой человек, что вы умеете? Для меня вы загадка. О вас мне ничего не говорила Нижинская...

Я чувствую себя таким маленьким, таким слабым, беспомощным, одиноким, ловлю губами воздух, клубок слёз подкатывается к горлу, мигаю глазами — и на глазах слёзы...

Выручают товарищи:

—О, Лифарь много работал!.. Он всё умеет!..

Выручили, спасибо им.

Дягилев переходит к деловой стороне:

— Господа, мы сегодня же подпишем контракт, завтра вы отправитесь в Монте-Карло, я на днях подъеду туда... Последнее время, к сожалению, дела идут не так, как хотелось бы... Поэтому я предложу вам на первые месяцы не тысячу пятьсот франков, как предполагалось, а тысячу триста... Но аванс, высланный вам в Варшаву, вы не должны погашать, это мой подарок вам.

Мои товарищи осмелились запротестовать:

—Но, Сергей Павлович, как же?.. Мы ехали на полторы тысячи, Нижинская писала нам об этой цифре…

Дягилев, всё с тою же чарующей улыбкой, сделал плавный жест:

— Господа, вы можете всецело довериться мне... Я вас не обижу...

И, приподнимаясь, добавил:

—Ну хорошо, мы увидимся в Монте-Карло и там подпишем контракт, и... счастливого пути!