ГЛАВА 5
Проклятья на идиш и английском. Обвинительная речь Эммы. Склоним головы перед настоящими адвокатами. Огромные цветы на стене. Четыре вещи, которые «делают» человека. Возле гроба миссис Джонсон. Нужно назвать сумму, вдвое большую. Хватит ли сил встретиться в спальне…
Но все случилось не так. Увидев его, Эмма поняла, что прежде всего должна отомстить ему за позор, пережитый во имя отца, а уж потом за него самого. Она не могла не убить фабриканта после своего тщательно подготовленного бесчестья. Нельзя было тратить времени на театральные фокусы. Робко присев на стул, она извинилась перед хозяином, сослалась, как и подобает доносчице, на свой долг и лояльность, назвала имена одних, упомянула других. Тут голос ее прервался, будто от страха, и фабриканту пришлось удалиться за стаканом воды. Когда же он, не слишком веря в истерические штучки, но готовый их простить, вернулся из столовой, Эмма успела вытащить из ящика тяжелый револьвер и спустила курок два раза. Грузное тело рухнуло, будто дым и звук выстрелов его подрубил, стакан с водой разбился, лицо глядело на нее с удивлением и яростью, рот поносил ее и на идиш, и по-английски. Гнусная ругань не иссякала, Эмма выстрелила в третий раз. На дворе надрывался прикованный пес. Кровь вдруг хлынула из сквернословящих губ, запачкала воротник и ковер. Эмма начала свою обвинительную речь.
«Я отомстила за отца и меня не смогут судить».
Но умолкла, ибо мистер Левенталь был уже мертв. Она так никогда и не узнала, понял ли он что-нибудь. Надсадный лай напомнил ей, что успокаиваться рано. Она разбросала подушки на диване, расстегнула рубашку на трупе, схватила забрызганное кровью пенсне и положила на картотеку. Потом бросилась к телефону и стала повторять то, что столько раз повторяла и этими, и другими словами.
«Случилось нечто невероятное: мистер Левенталь велел мне прийти и рассказать о забастовке, а сам меня изнасиловал. Я его застрелила».
Здесь Джейк Уоренджер замолчал и оглядел присутствующих: все с интересом смотрели на него.
— Случай в самом деле был невероятный, но ни у кого не вызвал и тени сомнения, ибо по сути соответствовал действительности: настоящей была дрожь в голосе Эммы, настоящей ее непорочность, настоящей — ненависть, настоящим было и насилие, которому она подвергнулась. Не отвечали действительности лишь обстоятельства, время и одно или два имени собственных. Вот так, господа, — закончил свою историю Джейк Уоренджер.
— Все было бы отлично, — усомнился в правдивости истории Тэд Кэпвелл, — но меня интересует одно обстоятельство, интересует как юриста.
Джейк Уоренджер насторожился:
— Неужели ты не веришь даже мне?
— Откуда тебе известна настоящая подоплека событий, если Эмма была оправдана?
Джейк Уоренджер самодовольно усмехнулся.
— Если ты, Тэд, хочешь поймать меня на том, что в пятьдесят четвертом году я был еще слишком мал, чтобы вести это дело, то я приготовился к подобному вопросу: она рассказала это мне перед смертью. А умерла она в прошлом году, а ее дело вел мой отец. Представляете, господа, она даже адвокату не рассказала настоящих обстоятельств дела. Может, боялась, я не знаю. Все равно адвокат это дело выиграл. Так что склоним головы перед настоящими адвокатами, такими, каким был мой отец. Так что, господа, я предлагаю тост за наших родителей и весь мой предыдущий рассказ можете считать частью этого тоста.
Все поддержали предложение и дружно подняли бокалы.
Гости разошлись далеко за полночь. Каролина долго убирала посуду, Тэд помогал ей. Мыть они решили с утра, посуда так и осталась на столе в кухне. Она высилась огромной горкой и все кушанья, такие привлекательные, когда они были нетронутыми, теперь казались расползшейся отвратительной массой.
Тэд долго мыл руки. Ему казалось, что они все еще пахнут рыбой, устрицами, а Каролина уже устраивалась спать. Наконец, и Тэд добрался до спальни. Он очень гордился этой комнатой. Она единственная во всей квартире была обставлена окончательно, поскольку все остальные комнаты Тэд и Каролина решили не обставлять как следует, ведь они надеялись вскоре перебраться в свой собственный дом. А тут в спальне была большая кровать с балдахином и наливным матрацем. Возле кровати стояли две тумбочки, а на них высились настольные скульптурные лампы. Копии Римских скульптур держали зеленые абажуры, из-под которых лился мягкий приглушенный свет. В изголовье кровати висела огромная картина восемнадцатого века — самое главное приобретение Тэда за последние несколько месяцев. Эту картину он купил на одном из аукционов в Лос-Анджелесе. На огромном полотне, которое занимало почти все пространство от спинки кровати до потолка, были изображены цветы, бывшие раз в двадцать больше натуральных. Каролине эта картина не очень нравилась: она говорила, что та пугает ее, когда она просыпается ночью и внезапно смотрит на стену. Но Тэд успокаивал ее, говорил, что закреплена она очень хорошо, только не нужно так высоко вскидывать ноги, когда предаешься любовным утехам и все будет хорошо.
Тэд устало вошел в спальню. Каролина уже сидела на кровати в ночной рубашке. Тэд неспеша переоделся в пижаму и устроился рядом с женой.
— Ну что, Каролина, по-моему, всем было очень весело.
— Да, особенно повеселилась я, тогда, когда ты не дал мне рассказать историю о происхождении нашего хрусталя.
— Но ты же сама запуталась, причем здесь я? Я же тебе, Каролина, только помог.
— Нет, это тебе только кажется, — возразила женщина, — ты специально перебил меня, выставил идиоткой перед своими знакомыми.
— Перестань, по-моему, всем очень понравилось, все остались довольны.
— А вот по-моему, нет, — возразила Каролина. — Мне кажется, твой друг Джейк Уоренджер слишком усердствовал и эта его странная история про Эмму Цунг пришлась как-то не к месту. Он явно на что-то намекал…
— Каролина, на что он может намекать? Он же такой простосердечный и добрый. Он просто хотел развлечь гостей.
— Ничего себе развлечение! — воскликнула Каролина. — Мне все-таки кажется, он на что-то намекал.
— Ты что, Каролина, неужели ты хотела бы, чтобы Джейк Уоренджер рассказал пару сальных историй о своих секретаршах? Вот это в самом деле было бы ужасно.
— Нет, Тэд, но в его истории было что-то такое леденящее кровь… Я даже не могу передать словами. По-моему, он окончательно испортил вечер. А портить его начал ты.
— Каролина, все прошло великолепно. Я же сам прощался с прокурором и его помощником и они остались очень довольны.
— Да! — взвилась Каролина, — особенно остались довольны их жены, увидев, как мы с тобой бедно живем.
— Ничего себе бедно! Ни у кого из них нет такого хрусталя.
— Это единственное, что у нас есть, — возразила Каролина.
— Ничего, скоро будет и все остальное. Нужно же с чего-нибудь начинать!
— Ты еще скажи, что у нас с тобой есть чудесная картина, — Каролина разгневанно указала рукой на полотно, висящее в изголовье кровати.
— Ничего, когда у нас будет большая гостиная и холл, мы перевесим ее туда. А сейчас пусть пока повисит тут немного. Кстати, Каролина, как тебе понравились мои коллеги?
— Да они настоящие уроды! Я не могла на них спокойно смотреть! Если бы не их рожи, я рассказала бы историю нормально.
— Да, ты бы рассказала нормально… Ты вообще не умеешь ничего рассказывать. Что-то такое мямлила и невозможно было ничего понять.
