Дофин Людовик был порядочным библиоманом. У него в Дофине хранилось множество драгоценных рукописей. Он позаботился о том, чтобы их ему переслали в Брабант, и подолгу с удовольствием их рассматривал.

Но когда ему показали результат труда Гутенберга и Шёффера, он сразу понял, что это совсем другое дело. И был в восхищении, так как сознавал, что уже невозможно вернуть назад тот мир, который он старался подтолкнуть вперед.

Отныне тело, каковым представлялся ему этот мир, обрело душу.

— Ах, — сказал он. — Вот люди, коих хотел бы я иметь друзьями, когда сделаюсь королем.

И против королевского обыкновения слово свое сдержал.

В королевском венце Карла VII всегда имелось два острых шипа. И первый — братец его, герцог Бургундский. Вторым был дофин.

Когда он увидел, что они объединились в добром согласии, он испугался.

Испугался тем сильнее, что они как будто не проявляли по отношению к нему ни малейшей враждебности.

Правда, скрытых угроз было предостаточно. Не имея возможности пробить брешь, дофин прибегал к подкопу. То был ум столь деятельный, что совершенно не мог оставаться в безделье. Из своего Жемапа он сумел внушить бедному королю такой ужас, что тот повредился в уме. Повсюду ему чудился яд. Из страха быть отравленным он перестал есть и в конце концов умер от голода в Мюн-сюр-Йевр, в Берри.

Для дофина это была долгожданная и великая новость. Не теряя ни дня, он тотчас же отправился назад во Францию.

Герцог его сопровождал. Он и сам был не прочь посмотреть, не найдется ли и для него какого-нибудь дела во Франции. И вскорости найдет, чем заняться.

После похорон Карла VII, на которые Фармени дю Шатель из опасения, что они будут недостаточно пышными, внес тридцать тысяч экю, Дюнуа сказал лишь одно:

— Теперь пусть каждый позаботится о себе сам.

И в самом деле, особой радости от дофина дворянству ждать было нечего. Карл VII был последним королем Средневековья, и, кроме того, мы видели, что созданием национальной армии, поддержкой своего народного совета он сделал шаг в новые времена.

Сказанное Дюнуа слово было услышано. Посему и начались бега за право первым оказаться возле нового короля. В скорости у всех других выиграл герцог Бурбонский. То был весьма крупный феодал. Герцог не только Бурбонский, но и Овернский, а также граф де Форез, властитель Домба и Божоле, плюс наместник Гиени. От океана до гор Савойи простирались его владения. Приблизив его к себе, король объявил, что лишает его наместничества в Гиени. Это была крупная потеря.

Вслед за герцогом Бурбонским явились герцог Мэнский и герцог Бресский. У одного король отнял Пуату, у другого — Нормандию. Король желал зреть до самой Англии и потому хотел оставить все побережье за собой.

Итак, глядя в ту сторону, Людовик XI увидел, что молодой король Эдуард, в свою очередь, только что покончил с Красной Розой.

Он был ребенок и вовсе не намерен был ею заниматься.

Но рядом с этим ребенком находился тот, кого называли изготовителем королей, — Ричард Невилль, граф Варвик. Чрезвычайно важное в Англии лицо. Он взял это на заметку.

Однако пока что король на лошадях герцога Бургундского возвращается во Францию. Он ест из посуды герцога Бургундского. И вокруг него нет никого, кроме вассалов герцога Бургундского. Это страшно его тяготит, но до времени следовало держать раздражение свое в узде. И лишь иногда оно готово было вырваться из-под контроля терпеливого племянника. «Зачем, — спрашивал он тогда у де Крои, человека герцога Бургундского, — зачем дядюшка посылает ко мне столько людей? Разве я не у себя в королевстве? Разве я не король? Чего он опасается?»

Почитайте Шатлена, он вам расскажет всю эту историю. О бедном короле Людовике, которого можно было принять за гонца благородного герцога, хотя для гонца столь важного лица он был, пожалуй, слишком бедно одет. О слугах, которые его не знали и даже не являлись на его зов. А во время торжественных речей он вынужден был объяснять всяким болтунам, что он-то и есть король. Правда, однако, и то, что едва они начинали говорить, как он тотчас прерывал их одним лишь словом:

— Короче!

Единственное, что утешает короля, когда он видит всех этих бургундцев и всех этих фламандцев в их камзолах с бесчисленными драгоценными камнями, когда он слышит звон серебряных колокольцев на шеях вьючных животных или поминутно натыкается на телеги с бургундскими флагами — а их двигалось не менее ста пятидесяти в обозе — единственное, что его утешает, так это то, что одна часть этих телег везет серебро, которое он будет разбрасывать народу, а другая часть — вино, которое предстоит выпить.

Добрый герцог Филипп решил до самого конца не оставлять своего гостя почестями.

Наконец под приветственные крики Монжуа и Сен-Дени коронование состоялось. И когда ему помазали лоб, глаза, рот, в складках рук, пупок и крестец, Людовик почувствовал себя королем куда в большей степени.

За столом он начал с того, что расположился поудобнее. Поскольку корона была ему великовата и падала на глаза, он снял ее и положил рядом с собой. За креслом же короля находился некий острослов, коего он поместил туда, чтобы слушать его. В продолжение всего застолья они беседовали о всяких разностях, не обращая внимания на всех этих важных и прекрасных сеньоров, которых король весьма охотно и незамедлительно послал бы ко всем чертям.

Вслед за коронацией последовал турнир. При Бургундском дворе всегда были рыцари и состязания. Дядюшка взял на себя все расходы, а Людовик XI не возражал.

Но пятьдесят экю он все же потратил, дав их человеку, который вступил в борьбу уже после состязаний и вызвал на поединок всех участников.

Никто перед ним не устоял. Кони, люди — все летело кубарем. Людовик XI хохотал, как безумный, спрятавшись за жалюзи. То был его звездный час.

Наконец все разошлись. Шум утих. Людовик остался один в своей резиденции.

Он выбрал ее сам и мог жить здесь, как считал нужным. Он собирался экономить, зная, что такое король без средств. Однажды он видел, как сапожник, только что обувший его отца, снял с него туфли, узнав, что ему не заплатят по счету.

А добрый король Людовик XI собирался много ходить по всему своему королевству, и для столь долгой дорога ему нужна была хорошая обувь.

Я уже говорил, что народ наблюдал за всем происходившим, и зрелище перед ним представало любопытное. Сначала он увидел, как король Карл VII умер от голода. Затем, как его старый друг герцог Бургундский скачет верхом в своем роскошном снаряжении. И, наконец, как идет его новый король в своем сером плаще, делающем его похожим на торговца с рынка.

Выходил он обычно по вечерам в сопровождении своего друга Биша, которого называл своим сыном, кумом и товарищем. Он знал его давно. Прежде тот был его шпионом при отце-короле. Теперь стал шпионом при герцоге Бургундском. Когда Людовику XI случалось вздохнуть, только Биш знал, что именно заставляет его вздыхать. В данный момент он вздыхал потому, что ему очень хотелось получить назад все прекрасные города, стоящие на Сомме и принадлежащие герцогу Бургундскому. И только ради того, чтобы заполучить их любой ценой, приблизил он к себе сына герцога графа де Шароле и доверенное лицо герцога — графа де Крои. Потому-то и поручил графа Шароле заботам своего дорогого Биша. Биш сопровождал Шароле днем, он сопровождал Шароле ночью. Повсюду, даже к прекрасным дамам. А графа де Крои король назначил управляющим в своей резиденции. Забавно было видеть, как король, одетый так бедно, что на улице ему подавали милостыню, дарил огромные суммы, говорил о миллионах, если речь шла о возвращении дорогих его сердцу городов. К несчастью, сейчас никак невозможно, но на будущее граф де Крои обещал сделать все от него зависящее. В награду за одно лишь это обещание король подарил ему особняк в Париже, назначил содержание в тридцать шесть тысяч ливров и отдал Нормандию в наместничество. И не только наместничество, тут я ошибся, но и титул наместника.