10 мая 1860 года появился последний номер «Монте-Кристо» с предуведомлением коммерческого директора, напечатанным большими буквами: «Ввиду того, что господин Александр Дюма не передал нам обещанного текста, администрация «Монте-Кристо» вынуждена разослать газету подписчикам с несколькими пустыми страницами». Дорогие читатели вольны использовать их по своему усмотрению. Накануне «Эмма» вышла из Марселя в направлении Италии. Двумя неделями раньше Александр получил копию письма, в котором Гарибальди просил у Виктора-Эммануила отставки с поста королевского наместника. То был условный сигнал, чтобы предупредить Александра, что революционер собирается начать войну от своего собственного имени. Пока что он находится в Генуе. Александр спешно покидает Париж, якобы отправляясь в путешествие на Восток. 1 мая в Марселе телеграмма от Векки, боевого соратника Гарибальди, призывает его поторопиться, если он желает «побыть на празднике». Однако потребовалось еще восемь долгих дней, прежде чем «Эмму» загрузили провиантом, бесчисленными подарками, духами от Герлена, сотнями бутылок вина — дарами знакомых и незнакомых друзей, и она готова была отплыть. «И вот сегодня, двадцать шесть лет спустя после начала моей эпопеи о Вечном жиде, я вновь готов покинуть Марсель ради нового крестового похода, и Бог знает, где он закончится».
В отличие от Исаака Лакедема, Александр путешествует не один. В экипаже восемь матросов, грек Подиматас хоть и не захотел оставаться капитаном судна под французским флагом, согласился все же на должность штурмана. Капитана зовут Богран, он бретонец, помощник капитана — Бремон, он из Канна. Кроме Александра, на судне еще десять пассажиров, из них — двое таинственных греков, повар, грузин Василий, переводчик Теодор Кассап, равно хорошо владеющий и греческим, и турецким, фотограф Легре, доктор Альбан ель, Эдуард Локруа, сын актера и соавтор Александра, Поль Парфе, сын Ноэля, и Адмирал. «Несмотря на этот пышный титул, он довольствовался формой гардемарина, вернее, вольной фантазией на тему этой формы — из лилового бархата с сине-золотыми аксельбантами». В этом «весьма кокетливом и капризном персонаже» можно было узнать Эмилию Кордье.
Огромная толпа явилась провожать «Эмму». Никто не знал, что Александр едет участвовать в третьей революции. На борту также были уверены, что речь идет об увеселительной прогулке. И странным образом так оно и было, несмотря на морскую болезнь, которой не были подвержены лишь матросы и Александр. Остановка у Йерских островов, роскошный обед, якорная стоянка в форту Брегансон, фирменная рыбная похлебка в сопровождении набора экзотических вин, и всего пять дней — рекордное время — до Ниццы. Именно здесь месяц тому назад большинство населения голосовало за воссоединение с Францией. Гарибальди тогда яростно протестовал против аннексии своего родного города. Альфонс Карр сделался там лавочником и владельцем фермы, что приносило ему доход куда больший, чем занятия литературой. И речи быть не могло, чтобы изменить слову, данному старому другу, и отказаться от роскошного банкета, который он давал на следующий день в честь Александра, революции, стало быть, пришлось подождать своего историографа. Но Гарибальди ждать не хотел. Телеграмма Векки, полученная 1-го мая в Марселе, не обманывала. Вопреки намерениям Виктора-Эммануила и его министра Кавура, Гарибальди в ночь с 5-го на 6-е мая завладел двумя пароходами. Его тысяча восемьдесят пять Красных рубашек погрузилась на суда и 11 мая высадилась в Марселе, на Сицилии. И в то время как Александр в саду Карра алмазом княгини Апраксиной вырезал свои инициалы на бокалах гостей, Гарибальди осадил Палермо.
Александр прибывает в Геную 16 мая. Векки рассказывает ему о начале похода Тысячи. Александр «жаждет лишь одного — вовремя оказаться в Палермо, чтобы увидеть, как этот город, лучшая жемчужина в его короне», будет вырван у Неаполитанского Бурбона, потомка того самого, что приказал отравить Генерала. Что вовсе не помешало ему двенадцать дней провести в Генуе и работать там над «Мемуарами Гарибальди». При этом «я торопился изо всех сил, дабы не опоздать на свидание, назначенное мне Гарибальди.
«Ориентируйтесь на пушку», — говорилось в телеграмме.
Завтра мы отправляемся в Палермо, и в тамошнем порту, возможно, уже услышим пушку». Выходят 28 мая, однако «Эмма» не менее капризна, чем Адмирал, и движется в сторону Корсики, которую Александр давно уже хотел посетить. Однако ему удалось себя сдержать, и следующая остановка лишь у Сардинии. Охота, рыбная ловля. Молодежь просит отложить отъезд на следующий день. Александр вздыхает: «Ветер отличный; так жаль, что я не могу продолжать мой путь в Палермо; но мои бедные дети хотят развлекаться!» Наконец, отбывают, на сей раз остановок больше не будет, не ждите, разве что для ловли безобидной черепахи. Проходят мимо островка Капрера, принадлежащего Гарибальди. Уже видна Сицилия, но окольный путь из Генуи в Палермо занял двенадцать дней, и Гарибальди успел взять город.
Пусть его провозгласили диктатором, но при виде Александра «он испустил крик радости, который проник мне прямо в сердце.
— Дорогой Дюма, — сказал он, — мне так вас не хватало».
Он приглашает его за стол. «Обед состоял из куска жареной телятины и блюда кислой капусты. Нас было двенадцать за столом. Обед для всего генерального штаба и нас троих стоил максимум шесть франков». «Нас троих», то есть Александра, Поля Парфе и Эдуарда Локруа. Однако товарищ Гарибальди Джузеппе Банди дает нам несколько иную версию этой встречи и этого обеда: «Возвращаясь из дворца Преторио, мы собирались перелезть через баррикаду, как вдруг увидали весьма красивого человека, идущего нам навстречу и приветствующего генерала по-французски. Этот огромный весельчак одет был во все белое, а на голове носил большую соломенную шляпу, украшенную тремя разноцветными перьями — синим, белым и красным.
— Угадайте, кто это? — спрашивает меня Гарибальди.
— Кто же это может быть? — отвечаю, — Луи Блан? Ледрю-Роллен?
— Да черт побери! — смеется генерал, — это Александр Дюма.
— Что? Автор «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров»?
— Он самый.
Великий Александр облобызал Гарибальди, бурно выражая ему свою симпатию, затем рядом с ним вошел во дворец, разглагольствуя и громко смеясь, как если бы он хотел целиком заполнить здание раскатами своего голоса и взрывами смеха.
Настало время обеда. Александра Дюма сопровождала гризетка, переодетая мужчиной, точнее — адмиралом. Гризетка сия, маленькая, вся из недовольных гримас, настоящая кривляка, села справа от генерала с самым непринужденным видом.
«За кого же принимает нас этот знаменитый писатель? — говорю я своим соседям. Правда, поэтам принято прощать некоторые вольности, но то, что он позволил себе, посадив это ничтожное дитя греха рядом с генералом, не могли бы допустить ни боги, ни люди».
Великий Александр ел, как поэт, и показал себя столь красноречивым, что никто и рта не смог раскрыть. Надо сказать, что говорит он не хуже, чем пишет, и я слушал его с открытым ртом».
«Увидеть Палермо и жить», — говаривал Александр во времена Каролины Унгер. Двадцать пять лет спустя «кривляка» Эмилия и происходящая революция производят аналогичный эффект. Он живет во дворце Гарибальди, принимает участие в народном ликовании, под его окнами звучат серенады, толпа ему устраивает овации, его избирают почетным гражданином города, «если Франция венчает своих поэтов короной нищеты и посохом ссылки, то за границей для них находится и лавровый венок, и триумфальная колесница». Среди этой эйфории — небольшой инцидент, о котором он шутливо рассказывает в письме к своему другу Шарлю Роблену: «Очаровательное дитя, которое ты видел в доме, мальчик днем, ночью снова становится женщиной. В один из моментов пребывания в женском обличье с ней случилось несчастье, которое дало о себе знать в следующем месяце. Господин Эмиль исчез, а мадемуазель Эмилия беременна».
В 1835 году, чтобы как можно быстрее добраться из Агридженто до Палермо через всю Сицилию, Александр взял себе в проводники «замиренного» бандита. На сей раз он пересек остров в обратном направлении в сопровождении колонны гарибальдийцев. Повсюду восторженный прием, везде к колонне присоединяются добровольцы, и везде не хватает ружей. И пока «Эмма» плывет на Мальту, он размышляет. «Со вчерашнего дня я испытываю угрызения совести, что покинул Сицилию и оставил Гарибальди в разгаре его деятельности. Мне страшно жаль, что я не увидел, как он доведет свое столь успешно начатое дело до конца, до полного крушения Неаполитанского трона. Я все время искал предлога, чтобы приблизиться к нему; я стремился оказать хоть какую-нибудь услугу итальянскому делу». И он пишет Гарибальди, предлагая ему купить для него во Франции оружие: «Лишь слово от вас в Катанию, на мое имя до востребования, и я откажусь от путешествия на Восток, чтобы пойти с вами до конца и остановиться только тогда, когда остановитесь вы». Это благородное намерение подкрепляется причинами интимного характера: Адмирал Эмилия больше не переносит моря. Она возвращается в Париж рожать, договорившись с Александром, что затем «мадемуазель Эмилия снова превратится в господина Эмиля и вновь присоединится к нему», поскольку кормилица может ведь заменить и гермафродита, а от Франции до Неаполя, безусловно, ближе чем от Афин и Константинополя.
