Прежде чем вернуться во Францию, он решает посетить могилу Байрона и, кроме того, нанести визит наследнице Марии Стюарт леди Холланд, которую знавал в Париже. Он застает ее в парке за чтением «Виконта де Бражелона» в бельгийской переделке. И в упор она задает ему тот самый сакраментальный вопрос, который рано или поздно задает каждый из вас, дорогие читатели: почему бы не оставить Людовика XIV в железной маске или без оной загнивать в тюрьме, а брату его дать поцарствовать. Александр признается, что стоял перед искушением сделать это, но искушение поборол, опасаясь, «как бы, пересматривая Историю, мы не сузили еще больше круг наших верований». И остается только сожалеть об этом тепленьком конформизме у столь разнузданного насильника.
Антракт для писательской любви. Спасая Исторический театр, Александр переделывает «Дочь регента» в «Капитана Лажонкьера». В главной роли Беатриса Персон. В настоящий момент она на гастролях. Он должен присоединиться к ней в Гавре, но только вот мадемуазель Жорж рекомендует ему одну из своих воспитанниц Изабеллу Констан, пятнадцатилетнего подростка, удлиненную блондинку с голубыми глазами и слабым здоровьем. Александр отбрасывает сомнения прочь: в свои двадцать два Беатриса Персон уже стара для роли шестнадцатилетней Элен де Шаверни, публика станет злословить, пьеса провалится, и, поскольку важнее всего сохранить театр от гибели, Изабелла Констан немедленно принята[104]. «Как могла она меня полюбить, несмотря на огромную разницу в возрасте? Как могла отдаться мне, несмотря на целомудрие? То была тайна, которой я воспользовался, не пытаясь ее разгадать», — вспомнит он с изумлением в конце жизни. И в самом деле, нельзя не задать вопроса, как удалось почти пятидесятилетнему пузатенькому толстячку соблазнить юную ученицу, даже и с помощью следующего письма: «Теперь, если ты сделаешь то, о чем я прошу тебя, пусть это будет даже не вполне из любви, пусть будет ради амбиций. Ты любишь свое искусство; так люби его больше, чем меня, это единственный из соперников, которого я согласен терпеть. Так вот, в этом отношении ни одна из королевских амбиций не получит большего удовлетворения, чем твоя. Никогда ни одна женщина, даже мадемуазель Марс, за всю свою жизнь не имела бы тех ролей, что дам тебе я в течение трех лет».
Само собой разумеется, что дети Дюма эту связь не одобряют. Сын, кстати, уже не живет с ним в новой квартире на улице Фрошо, и Александр не смог бы навязать Мари присутствие мачехи на четыре года моложе падчерицы. Поэтому он снимает для Изабеллы на бульваре Бомарше «хорошенькую квартирку на южной стороне. Я добился от полиции, благодаря ведущемуся рядом строительству, разрешения украсить ее окна цветами. Я, как щегол, обил это гнездышко шелком и ватой, и, не желая покидать его ни днем, ни ночью, снял две комнаты на той же площадке». Ибо он должен вблизи следить за слабым здоровьем Изабеллы. Вызывать личного врача, который выписывает влюбленным двойной рецепт. Для нее, например, каждое утро по столовой ложке рыбьего жира и по полстакана молока ослицы. Для него же: «Пестуйте ее, друг мой, это цветок, который способны убить и тепло, и мороз, и солнце, а, главное, любовь». Александру удается «пестовать» ее, в основном благодаря деловым отношениям с мадам Гиди.
Со своей стороны, Беатриса Персон наотрез отказалась участвовать в этой гуманитарной акции. По возвращении из турне она весьма болезненно восприняла свое устранение со сцены и из городской квартиры. Напрасно Александр предлагал ей сохранить жалованье с условием не появляться в Историческом театре, то есть добиться сногсшибательного контракта в России, неблагодарная Беатриса через подставное лицо Долиньи вызывает его в суд для расторжения контракта. Самое ужасное, что она выигрывает процесс. Дурной пример заразителен. После премьеры «Капитана Лажокьера», сыгранной без особого успеха 23 сентября, неоплаченные актеры объявляют всеобщую забастовку. В ноябре четверо из них обращаются в Коммерческий трибунал, требуя объявить банкротами наивного Д’Олона и Долиньи. Д’Олон, у которого и не было других обязательств, кроме как разориться, из дела выведен, а Александр разделил судьбу Долиньи: «Принимая во внимание (это следует из многочисленных документов дела), что, начиная с 1 июля 1850 года до дня закрытия театра, Долиньи и Дюма вдвоем управляли означенным Историческим театром на свой страх и риск; что именно к ним поступала выручка каждый вечер, что они заключали и подписывали договора, одним словом, руководили антрепризой, они же отныне вместе должны понести ответственность за свои действия.
Принимается во внимание также и то, что, если сам Дюма утверждает, будто действовал только как автор и в интересах постановки своих произведений, то на деле, напротив, все факты дела свидетельствуют, что он взял на себя целиком всю ответственность в деле руководства театром».
Он подает апелляцию и снова погружается в работу. Последние совместные работы с Маке — две драмы по мотивам «Монте-Кристо»: «Граф де Морсерф» и «Вильфор», одна фантасмагория под названием «Вампир» — воспоминание о том времени, когда они встретились с Нодье на его спектакле и тот освистал пьесу. И прежде всего — «Клевский Олимп», несправедливо забытый обширный и превосходный роман, в котором на сцену выведены театральные круги начала XVIII века. Кроме этих работ, а также двух пьес в сотрудничестве с другими авторами, Александр все остальное пишет один. Поскольку мемуары как жанр налогом не облагаются и Жирарден, следовательно, в объеме их не ограничивает, Александр принимается за свои воспоминания, это начало труда, который, будь он даже единственным, принес бы автору звание великого писателя. Постоянная смена регистра, развитие исторических сцен и живые зарисовки, и перед нами «Драма девяносто третьего», исследование событий от октябрьских дней 1789-го до падения Робеспьера. Народ, народ, у всех революционных трибунов одно это слово на устах, но сам-то народ, как заставляет себя услышать? И начиная с какого времени пытается он во Франции взять слово? Вне всякого сомнения, и как Александр уже писал об этом в своей записке министру Коммерции и в письме к Гюго, с того самого «дня, когда некий человек крикнул КОММУНА, то есть СВОБОДА на площади Камбре» в 957-м, и было бы интересно проследить за превратностями в развитии этого понятия с этого момента до кануна Великой французской революции.
Испробовав куртизанок и актрис, младший Дюма перестает пользоваться отцовской моделью и переходит к русским княгиням. Он — любовник графини Лидии Нессельроде, так называемой дамы в жемчугах, но известность принесет ему другая дама — с камелиями, и он как раз работает над пьесой с этим названием по мотивам собственного романа. В марте 1851 года граф Нессельроде узнаст о веселой жизни своей жены в Париже и вынуждает ее вернуться в Москву[105]. Младший Дюма решает ехать вслед за своей дамой в жемчугах, но у него нет денег. Александр дает ему то немногое, что имеет, плюс вексель и будет снабжать его на протяжении всего пути. И мы бы даже не узнали об этой интрижке младшего Дюма, если бы она не дала повод Александру помириться с Жорж Санд, талантом которой он восхищается, и это его право. По приказу Нессельроде, младший Дюма задержан на границе Польши, находящейся под русским владычеством. В Силезии один крупный коммерсант показывает ему письма Санд к скончавшемуся двумя годами раньше Шопену, переданные ему сестрой умершего на хранение. Младший Дюма сообщает об этом старшему, а тот — Жорж Санд. Она просит изъять ее переписку, младшему Дюма удается это сделать, она сожжет письма, но ее отношения с Александром, главным образом эпистолярные, станут теплей.
Поистине нужно было дождаться полного финансового краха, чтобы заставить Александра отказаться от охоты. Пока что он собирается на охоту в Морман, в окрестностях Мелена в обществе графа д’Орсе, нового своего «сердечного друга», которому посвятит свои «Мемуары» и который умрет меньше чем через год после того, «еще такой молодой! такой красивый и всегда элегантный!»[106] Другой участник охоты — герцог Гиш, племянник Орсе и сын герцогини де Грамон, все эти аристократические имена как будто вышли из романов Александра, этим романам они и обязаны тем, что сохранились для потомства. Открытие охоты в сентябре, и однажды вечером Александр пропускает последний поезд в Париж и вынужден заночевать в Мелене. У него с собой черновик «Ромула», одноактной комедии Поля Бокажа, племянника известного актера, и Октава Фёйе. И всю ночь он посвятил ее переписыванию. «В семь утра написал я слово КОНЕЦ, блаженное слово, которое для меня означает всегда лишь начало следующего тома». Пьесу тотчас же приняли в Комеди-Франсез, однако поставили лишь в январе 1854-го. Эти удручающие сроки заставят Александра закончить его «одиссею в Комеди-Франсез»[107]: «Так закончилось мое путешествие. Улисс странствовал лишь десять лет; я странствовал на десять лет дольше, чем Улисс; но, правда, у меня было перед ним преимущество, что я так и не вернулся к Пенелопе».
