К середине июня 1843-го Александр, хотя и не ставит заключительной точки «Асканио» (он игнорирует знаки препинания, довольствуясь подписью на последней странице), но все же заканчивает роман и готовится к окончательному переезду во Францию. Он уезжает один, оставив Иду продолжать свои нежные прощания с Виллафранка. Честно говоря, Александр с удовольствием и сам бы простился навсегда со своей супругой, но она все еще нужна ему для создания добропорядочного фасада биографии, поскольку он не отказался от вступления в Академию. Высадившись в Марселе, Александр сразу же идет повидать Мери в его библиотеке. Друг его не слишком занят, ему надо решить два-три вопроса, и он в полном распоряжении Александра. Пока Александр ждет друга, он роется в книгах: смотри-ка, эльзевир, что бы это могло быть? «Мемуары Господина д’Артаньяна, помощника капитана в первой компании королевских мушкетеров», мемуары не настоящие, но принадлежащие перу Гатьена Куртильц де Сандра[32]. Александр немедленно погружается в чтение. С первых же страниц — озарение, он чувствует сюжет, можно ли взять книжку? Мери не возражает, нужно только заполнить карточку. И сохранившаяся эта карточка свидетельствует, что Александр так никогда и не отдаст взятую книгу. И есть предположение, что Мери не запросил с него штрафа.
Друзья договариваются поужинать вместе. Александр возвращается в гостиницу — оставить книжку и переодеться. Затем он идет к Мери и застает у него посетителя. Это великая актриса и красавица Рашель[33], в то время акционер Комеди-Франсез, находящаяся в Марселе на гастролях. Ее сопровождает граф Валески, ее титулованный любовник, но какое Александру до этого дело? И он приглашает всех в Прадо. Легко себе представить блеск его остроумия за ужином и тот энтузиазм, с которым он восхищается талантом Рашель. Мери, разумеется, понял стратегию своего старого друга и отлично подавал ему реплики. Встают из-за стола, совершают моцион по пляжу, возбужденный Мери берет под руку Валески и начинает рассказывать ему одну из своих чудесных импровизаций, в свою очередь, Александр предлагает руку Рашель. Смена интонации, теперь серьезной, меланхоличной, одиночество души и прочая. Рашель несколько тяжелеет на его руке, заметив под ногами кусочек мрамора, она подбирает его и дарит Александру «на память о прекрасно проведенном вечере».
И начинается безумная любовь, со стороны Александра, конечно. Он пишет Рашель, ответа нет. Он возобновляет попытку: «Издалека я говорю вам, что люблю, вблизи, возможно, я не осмелюсь это повторить». Если хочешь сравниться со святым Августином, в ход идет и инфантильность, и прирожденная скромность. Дабы придать вес своему посланию, Александр наполняет конверт засушенными цветами, ах, эта свежесть юности! На сей раз ответ приходит немедленно: «Я надеялась, что молчания моего будет достаточно, чтобы показать вам ошибочность ваших суждений обо мне, но, поскольку так не случилось, вынуждена просить вас прекратить переписку, которая должна приносить и приносит мне боль. Вы говорите, сударь, что не осмелились бы повторить вблизи то, что пишете мне, а я могу только сожалеть, что не могу и издалека внушить вам ту же почтительность, что и вблизи». Уязвленный Александр решается на дерзость: «Раз вы так хотите во что бы то ни стало, остановимся здесь, и пусть дорога к будущему успеху останется впереди». Но Рашель в состоянии бороться с ним на его территории, она возвращает ему письмо со следующей припиской: «Возвращаю вам две строчки, которые вы не побоялись мне отправить; если женщина решает не прибегать ни к чьей помощи, у нее нет другого способа ответить на оскорбление; и если я ошиблась по поводу ваших намерений, если лишь по недосмотру в гуще ваших многочисленных занятий сорвались из-под вашего пера эти две строчки, вы будете рады получить их обратно». Он пожимает плечами, «женщина, которую любишь, заменима», и любая другая акционерка Комеди-Франсез в состоянии сыграть роль коллеги. Вот почему звездой в «Воспитанницах Сен-Сирского дома» становится Анаис Обер.
Это самая удачная из комедий Александра, хотя и вовсе не шедевр. Снова скудная интрига, незначительные персонажи, но при этом живой юмор и блестящий стиль. По предварительной договоренности Александр должен получить пять тысяч франков вознаграждения и три восьмых авторского права, остальное остается его соавторам Лёвену и Брунсвику[34]. Пьеса принята единогласно, нет никаких проблем ни с распределением, ни с репетициями, что удивляет Александра. «Подобная вещь происходит впервые. Я этим удручен; я привык спорить с Французским театром. Мне не хватает дискуссии; я выгляжу так, как будто со всеми в хороших отношениях. Увы! Стало быть, я пал в глазах акционеров»[35].
«Воспитанницы Сен-Сирского дома» сыграны 25 июля 1843 г. Публика веселится, критика — нет. «Бесцветная, неудачная комедия, — вопит Жанен. — Если это убожество будет продолжаться, следует закрыть Французский театр». Александр отвечает письмом, опубликованным в «la Presse»: Жанен громит как раз те эпизоды пьесы, которых не мог видеть, так как выходил в это время из зала — поспорить с коллегами! Презрительная реплика Жанена: непонятно, почему именно Александр упорствует в защите «этого дитяти с тридцатью шестью отцами»? Александр посылает ему секундантов. Однако «принц критики» чувствует себя уверенным лишь с пером в руках: все это досадное недоразумение, он в восторге от личности и творчества своего большого друга, и, чтобы это доказать, как только Александр будет принят во Французскую Академию, он, Жанен, явится к мэтру с просьбой о поддержке, когда будет поступать туда, в свою очередь. Все это не помешало «Воспитанницам Сен-Сирского дома» продержаться в репертуаре до 1930 года.
Так как его финансовое положение несколько улучшилось, Александр переезжает в дом 45 по улице Монблан, в будущем улица Шоссе д’Антен. Возвращается «русконничать» Рускони. Он сохранил свою неспособность к работе, и плюс к тому и ноги его теперь соответствуют его шестидесяти годам, и было бы жестоко посылать его с поручениями или на изнурительные поиски материалов в библиотеку. А тут как раз сестра Александра не знает, куда пристроить своего второго сына Альфреда Летелье, двадцати пяти лет, без особых способностей, желанный секретарь для большого писателя. В результате Александр берет на работу племянника. Приезжает Ида, совершенно не нужная, поскольку Французская Академия затаилась и молчит. Зато младшего Дюма возвращение мачехи повергает просто в отчаяние, ему было так хорошо с отцом без нее. Снова начинаются сцены, он хочет уехать за границу путешествовать. Александр же хочет, чтобы он остался, и с этой целью заявляет о скором своем разрыве с Идой. «Ты прекрасно понимаешь, что мадам Дюма лишь носит это имя, тогда как ты — истинное мое дитя, не просто сын, но и на самом деле единственное мое счастье и развлечение». Но дело надо кончить полюбовно: «Разлука моя с мадам Дюма должна носить лишь моральный характер, ибо брачные тяжбы привлекли бы нежелательное для меня внимание публики, и, следовательно, они невозможны»[36]. Вопреки заботе о респектабельности, Александр открыто говорит сыну, что вскоре они смогут свободно и на равных вести холостяцкую жизнь. Ему совершенно не свойственны отцовские чувства, связанные с каждодневным воспитанием ребенка или подростка. Зато они невероятно обостряются в отношении красивых и умных молодых людей, вне зависимости от того, состоят они с ним в родстве или нет. Он стремится изо всех сил стать для них сообщником-другом и в то же время интеллектуальным наставником. Это касалось и его истории с Фердинандом, которую он хотел бы продолжить с Наполеоном-Жозефом Бонапартом. Так было и с некоторыми из его соавторов, в частности, с Маке, который был моложе него на одиннадцать лет.
