По этому случаю Скриб получает командорский крест Святого Иосифа. К счастью для Скриба, кто-то открыл обман великому герцогу.
Скриб отделался легким испугом».
Александр часто ужинает у Жерома Бонапарта, бывшего короля Вестфалии. Негр из Виллер-Котре все еще не пресыщен видеть, как его имя, выкованное собственным пером, открывает ему двери всех авантюристов, сделавшихся принцами при помощи чужой крови. Он проникается симпатией ко второму сыну Жерома. «Его зовут просто-напросто Наполеон Бонапарт, и он не украшен ни крестом, ни орденскими лентами, ни звездой, ибо не может получить крест Почетного легиона». Рассуждение не лишено логики, хотя и не бесспорной: стало быть, если у тебя есть, как у Александра, крест Почетного легиона, тебе можно разукрашивать себя другими звездами, лентами и крестами. Интересный персонаж, этот Наполеон-Жозеф, к его первому имени всегда предпочитают присоединять второе из страха перепутать дядю с племянником. Убежденный антиклерикал, избранный депутатом в 1848-м, он будет занимать ультралевые позиции и получит прозвище «принц с Горы», противостоя своему двоюродному брату, будущему Наполеону Малому. Вписавшийся тем не менее во Вторую Империю, во время которой он стал сенатором, министром Алжира и колоний, он вновь вернется в оппозицию в 1860-м, поддержит Толена в требовании права рабочих на забастовку и громко заявит себя сторонником либеральной политики.
Новое увлечение Александра принцем — совершенно иного характера, чем то, что связывает его с Фердинандом. В свои сорок лет он испытывает к Наполеону-Жозефу, двадцатилетнему молодому человеку немногим старше его сына, совершенно отцовские, а не любовные чувства. Вместе они посещают остров Эльбу, в Ливорно садятся на маленький корабль под названием «Герцог Рейхштадтский», как будто случайностей не бывает, попадают в бурю. Наполеон-Жозеф не думает об опасности, у него морская болезнь, с которой он борется, зажигая сигарету от сигареты — мощное средство против тошноты. Александр же очень обеспокоен, он не курит и прекрасно переносит качку. На острове Эльба торжественный ужин у губернатора. Наполеон-Жозеф, «вылитый портрет своего дяди», повсеместно принят «с обожанием». Охота, но говорят, что она еще интереснее на острове Пьяноза. Александр и Наполеон-Жозеф отправляются туда 13 июля. И в самом деле, кроликов и красных куропаток здесь — уйма. Когда они вернулись в порт, там встретились им два рыбака в совершеннейшем отчаянии: проходивший французский флот порвал им сети. Александр немедленно пишет письмо Марии-Амелии, матери Фердинанда, чтобы рыбакам возместили ущерб: «Я уверен, сударыня, что вы будете достаточно добры, чтобы передать адмиралу Дюпере просьбу этих бедных людей». Попутно он называет ее «святой», и не без основания: она — мать восьмерых детей. С Пьянозы видна «величественная скала в форме сахарной головы, возвышающаяся на двести-триста метров над уровнем моря»[27]. Это остров, где живут одни лишь дикие козы, в случае контакта с которыми нужно по возвращении в порт обязательно пройти санитарный карантин. Александр и Наполеон-Жозеф вынуждены поэтому отказаться от охоты на коз. Они огибают остров на судне. Александр хочет определить его географическую позицию. Наполеон-Жозеф удивляется: для чего это нужно?
«— Чтобы назвать его в память об этом путешествии, которое я имею честь совершать вместе с вами, Островом Монте-Кристо в одном романе, который я напишу позже».
Возвращение во Флоренцию, Наполеон-Жозеф очень доволен путешествием, он приглашает Александра как можно скорее прийти поужинать с ним. 18 июля Александр отвечает на приглашение. Наполеон-Жозеф мрачно поджидает его на крыльце, у него плохая новость для Александра: Фердинанд Орлеанский умер 13 июля, в день, когда Александр писал королеве Марии-Амелии о двух рыбаках. Возлюбленный возвращался с вод в Пломбьере, куда сопровождал свою супругу. На улице Револьт лошади, запряженные в его коляску, понесли, именно так и было, и неподалеку от Порт Майо то ли он сам хотел спрыгнуть на землю, то ли его выбросило в тряске, но он сломал позвоночник и через несколько часов умер, не приходя в сознание. «Мертв! Какое ужасное сочетание букв, но в некоторых случаях оно становится еще ужаснее! Мертв в тридцать один год, такой молодой и красивый, такой благородный, великий, с таким большим будущим! Мертв, когда тебя зовут герцог Орлеанский, когда ты принц королевской крови, когда ты должен стать королем Франции!
— О! Мой принц, мой бедный принц! — воскликнул я громко и добавил совсем тихо, голосом сердца моего… — мой дорогой принц!
<…> Герцог Орлеанский умер. Признаюсь, в одном этом слове содержалось для меня крушение всего. Я больше ничего не видел, я больше ничего не слышал, только биение моего собственного сердца, повторявшего: Умер! Умер!! Мертв!!!» Он уходит плакать в гущу сада. Бонапарты уважают его горе. Он просит позволения удалиться. «Мне хотелось <…> остаться наедине с самим собой. Все, что мне осталось от любившего меня принца, это воспоминания».
Траурная церемония состоялась 3 августа в соборе Парижской Богоматери, а погребение — на следующий день в Дрё, куда и отправился Александр. Он садится на пароход, направляющийся в Геную. На пароходе встречает одного из своих друзей Адольфа д’Эннери, тоже плывущего во Францию. Вместе они едут и в почтовом экипаже. «Я был погружен в сумрачную печаль, д’Эннери делал все, чтобы меня хоть немного развлечь; он предложил мне за время путешествия набросать пьесу». То была комедия, не то чтобы очень веселая, но на какое-то время занявшая мысли Александра. «Между Генуей и Шамбери пьеса была сделана; называлась она «Галифакс», сыграли ее в театре Варьете с очень средним успехом».
Прибыв в Париж, Александр направляется к Асселину, секретарю Фердинанда, который передает ему несколько рисунков, выполненных принцем, и копию его портрета, написанного Энгром. «С этим портретом я заперся в одном из кабинетов Асселина и более часа разговаривал с ним». Затем он совершил паломничество на улицу Револьт в дом, куда перенесли Фердинанда после несчастного случая и где он агонизировал на двух матрасах, брошенных на пол. Присутствовал при этом некий доктор Шардон, позднее к нему присоединился Паскье, который должен был производить и вскрытие, осуществляя тем самым предсказания Фердинанда.
Церемония, «длинная, печальная, торжественная», в Соборе Парижской богоматери. Тридцать тысяч свечей превращают собор в пекло для сорока тысяч сгрудившихся в нем человек. «С возвышения, где я находился, мне прекрасно был виден гроб; я отдал бы даже не деньги, но дни, годы жизни моей, чтобы преклонить колени перед катафалком, чтобы поцеловать этот гроб, унести кусочек бархата, его покрывавшего». Толпа течет, Александр остается в числе самых последних, но тщетно: к гробу подойти не удается. Он едет в Дрё вместе с тремя товарищами Фердинанда по лицею — Гилемом, Фердинандом Леруа и Боше, сделавшимся его библиотекарем. Он боится, что его не пустят в маленькую семейную часовню, где состоится последняя служба. Один из его друзей, субпрефект Марешаль обещает его провести. «Момент замешательства, и вот я нахожусь между бронзовой урной, где лежит его сердце, и свинцовым гробом, где покоится тело.
Когда я проходил мимо, они коснулись меня. Можно сказать, что сердце и тело хотели сказать мне последнее прости. Мне показалось, что я теряю сознание». Отпущение грехов, De profundis, погребение. С «этой горькой нежностью, которую испытываешь, возвращаясь к не отпускающей тебя горестной теме», Александр снова и снова будет описывать похороны Фердинанда, но никогда не станет носить траур по возлюбленному: «Часть сердца моего осталась в его гробу». Различные варианты описания мало чем отличаются друг от друга, за исключением концовок. Так, например, «Вилла Палмьери», написанная в первые дни после похорон, заканчивается следующим образом: «Было как раз четыре года, день в день, час в час, как я носил траур по моей матушке». То же написано и в «Мертвые идут быстро» шестнадцать лет спустя. Однако в «Новых мемуарах» 1866 года он рассказывает, что, выходя из часовни, король-груша выразил ему свою признательность, за то что он ехал так издалека:
