— Кстати, господин доктор, я слышал, что наш старый товарищ по министерству юстиции господин Ахмад Бехин, который последнее время находился в Йезде, на днях подарил свою жизнь вам[107].

— Этот Ахмад Бехин, господин Фаразджуй, оказался предателем. Вы знаете, что с некоторых пор я порвал с ним всякую связь и совершенно не касался его дел. Он ушёл в отставку, уехал в наш город и жил там со своей семьёй.

— Да, господин доктор, я слышал, что в отношении его вы сменили милость на гнев. Конечно, я не ручаюсь за достоверность, но люди поговаривают, что он знал такие вещи, что лучше было бы, чтобы он унёс их с собой в могилу.

— О, господин Фаразджуй, несмотря на всю благосклонность, которую я к вам питаю, вы тоже несправедливы ко мне. Разве такой несчастный и беспомощный человек, как я, способен сделать зло? Нет! Зачем мне вмешиваться в жизнь или смерть кого-либо? Наступил человеку срок, вот он и умер. Я здесь, а он уже там, в земле. У меня ведь в Йезде нет никого, кто мог бы расправиться с ним. Если его и убили, то это с ним свёл счёты кто-то другой.

— О да, господин доктор, я в своей жизни не видел человека более осторожного и более опытного, чем вы. Вы разрешите мне обратиться к вашему превосходительству за одним советом?

— Пожалуйста, я от всей души готов помочь вам. Теперь вы для нас свой человек и я не могу вам ни в чём отказать.

— У меня есть двоюродная сестра, старушка. Когда— то, сжалившись над ней, я сдуру вытащил её из грязи и привёл к себе в дом. Теперь я никак не могу отвязаться от неё, она никуда не хочет уходить и считает себя прямо-таки нашей компаньонкой. Но, так как в дни юности она была свидетелем наших несчастий и трудностей, какое бы мы положение ни занимали теперь, она ничего не хочет признавать. Она смотрит на нас, как будто мы всё ещё те бедные юнцы. Чтоб ей подохнуть! Она совершенно не понимает, что обстановка изменилась. Не скажете ли, ваше превосходительство, как нам избавиться от этого сувенира?

— Как вам сказать, это и очень лёгкое и вместе с тем чрезвычайно трудное дело. Прислушайтесь-ка к моему совету. В политике нельзя быть мягкосердечным, здесь нужно уметь поступиться и друзьями, и товарищами, и родственниками. Вообще люди, с которыми некоторое время находишься в слишком близких отношениях, впоследствии становятся опасными. Они бывают посвящены во все твои дела, знают, с кем ты общаешься, к кому ходишь. Поэтому-то время от времени, подобно тому как это делается в полицейском управлении, человек должен проводить чистку окружающих его людей. А пока новичок сумеет разобраться в ваших делах, вы некоторое время сможете жить спокойно и беззаботно.

— О, сколько философской мудрости в ваших словах. Вы даже не представляете, какую пользу приносит людям общение с вами, даже одно ваше присутствие. Каждая минута, проведённая возле вашего превосходительства, равна целой жизни. Да ниспошлёт господь бог вам долгую жизнь и удостоит вас…

Господин Али Фаразджуй не успел закончить свою льстивую тираду, так как заметил, что господин доктор Тейэби внимательно смотрит в соседнюю комнату. Он оборвал себя на полуслове, устремил взор туда же и увидел своего нового приятеля господина Хасила Алаки, который, гордо и величаво войдя в комнату, вдруг, словно лур[108], впервые попавший в город, в нерешительности остановился на середине, не зная, что ему делать дальше. Господин доктор Тейэби испуганно спросил:

— А этот откуда здесь взялся?

— Горбан, да ведь это же господин Хасил Алаки.

— Как, это тот самый Хасил Алаки, знаменитый специалист по расколам?

— Да, горбан.

Господин Фаразджуй встал, чтобы встретить важного гостя. Однако в этот момент его дражайшая супруга Махин-ханум подбежала к господину Хасилу Алаки, взяла его руку в свои и всеми известными ей средствами стала обхаживать дорогого гостя. Господин Фаразджуй облегчённо вздохнул и сел.

— Да благословит господь душу покойного отца Махин за то, что она выручила меня. Общение с этим уважаемым господином и очень полезно, и в то же время чрезвычайно опасно, и если хотите знать правду, то, пожалуй, вреда от него больше, чем пользы.

— Вы хотите сказать, что он ненадёжный человек?

— Конечно. Правда, для лиц, находящихся по ту сторону океана, он менее надёжен, чем для нас. Вы и сами изволили видеть, после нескольких лет сговоров и комбинаций с ними, как только он попал в Лондон, он сейчас же переметнулся к англичанам. И не успел вернуться обратно, как натворил дел здесь.

— Да-да, правильно. В наших политических кругах это самое опасное создание. То, на что мы не можем осмелиться, этот господин совершает с поразительной отвагой, и можно только удивляться, что у него ещё хватает совести появляться среди людей!

— Если вы помните, у него был один земляк, очень похожий на него. Так вот, этот земляк тоже вершил всякие дела и мог рассказать о вещах, которые просто потрясали людей. Но в конце концов он всё же получил по заслугам и однажды его избили среди бела дня.

— Вы изволите говорить о Сеиде Ахмаде Каджрави?

— Да, горбан, ведь эти двое и по наружности, и по характеру очень похожи друг на друга. Я слышал, как один из наших известных литераторов очень хорошо охарактеризовал их. Вам будет любопытно послушать. Он сказал, что вообще такие люди, а в особенности эти двое, постоянно видя, что они глупее, бездарнее и подлее других, что они ничего толком не умеют делать, что никто не поддаётся на их уловки, накопили в своей душе такую ненависть, такое желание отомстить людям, что теперь они и днём и ночью только и помышляют о том, чтобы крушить и портить всё, что попадается им на пути.

— Да, святая правда.

— Вы подумайте только, у этого человека при его внешности, куда бы он ни пошёл и что бы ни делал, всё не ладится. Даже самые последние вдовушки не хотят с ним разговаривать. Тот, второй, да упокоит господь его душу, женился на трёх или четырёх женщинах разных национальностей, но в конце концов, когда страсти улеглись, он совсем пал в их глазах и они стали награждать его подзатыльниками. Вот он с горя и ухватился за Хафиза, Толстого, Анатоля Франса и даже начал проповедовать новую религию.

— Да-да, вы это очень тонко подметили.

— Оба они совершенно бездарные люди. Вдобавок они очень нетерпеливы и, как только войдут в дверь, стремятся занять самые почётные места и претендуют быть советниками. Куда бы они ни посмотрели, они видят людей более разумных, более способных и более расторопных, у которых дела идут лучше, и они, как ни стараются, никак не могут догнать этих людей. Вот почему нм ничего не остаётся делать, как одному заниматься расколами, а другому проповедовать новую религию.

— Вы обратили внимание, что они то изобретают новый язык[109], то провозглашают новую философию? Можно подумать, что, если они будут следовать другим и подтвердят слова людей более разумных, чем они сами, это унизит их достоинство.

— Да, горбан, вашими устами глаголет истина. У нас есть один приятель, который повидал свет, много путешествовал и много читал. Он говорит, что, где бы в мире вы ни вошли в сумасшедший дом, все грамотные сумасшедшие или изобретают новую письменность, или придумывают новый язык.

— Не может быть! Это очень любопытно!.. Ну, так как вы думаете, сможем мы сговориться с этим удивительным существом?

— А вы знаете, что такие злобствующие и взбалмошный люди могут пригодиться нам значительно больше, чем кто-либо другой? Вы, несомненно, слышали, что на днях эти субъекты, объединившись с нашим приятелем из Кермана, создали новую партию, которая развила бурную деятельность. Она сейчас находится в центре внимания. Пока в этой партии не начался раскол и она не прекратила своего существования, надо её использовать.

— Что ж, это неплохо придумано.

— Да, вот поэтому-то я сегодня и пригласил его. Я хотел, чтобы он пришёл сюда, познакомился с нашими гостями. Тем временем мы его как следует окрутим.