После этой выдающейся победы господин доктор Забани, учёный секретарь, зачитал письмо руководства литературного факультета о его согласии командировать на год в Америку для повышения квалификации господина доктора Мехди Джавали, профессора педагогики.
Как только господин учёный секретарь произнёс имя господина доктора Мехди Джавали, господин доктор Раванках Фасед стукнул кулаком по столу, покрытому зелёным сукном. От удивления у господина учёного секретаря чуть было глаза не вылезли из орбит. «Странное дело, — подумал он, — эти господа, побывавшие в Америке, действительно слишком нахальны! Я полагал, что хоть между собой они дружны и не суют друг другу палки в колёса. Ведь этот несчастный тоже принадлежит к их компании и он тоже хочет съездить в эту обетованную страну, куда они собираются отправить всех своих. А может, доктор Мехди Джавали начал это дело, не получив разрешения господина доктора Грейди, и господин посол дал указание сорвать принятие этого решения?» Когда письмо было прочитано, он спросил:
— Господин доктор, вы хотели что-то сказать?
— Да, я против.
Сердца всех побывавших в Америке и особенно собирающихся туда поехать оборвались. Все их мечты рушились, ибо их прошениям о принятии в американское подданство, которые они держали в боковых карманах у самого сердца, было суждено там и остаться, а долларам, которые они перевели в Америку, — лежать в бездействии. Они возлагали на эту поездку большие надежды, строили грандиозные планы, и вот всё это совершенно неожиданно рухнуло.
Господин ректор университета едва собрался с мыслями. «Может быть, доктор Раванках Фасед не расслышал фамилию того, о ком шла речь?» Поэтому он сказал:
— Ведь это ходатайство касается господина доктора Мехди Джавали.
— Да, да, я знаю, поэтому-то я и возражаю.
На этот раз глаза всех и даже глаза лакея Сеида-аги, который в третий раз убирал со стола чашки, буквально выскочили на лоб. Ректор университета, который прекрасно разбирался в политике, так как имел специальную подготовку и сам был одним из основателей этой новой дисциплины, к тому же человек, от природы не лишённый сообразительности, сразу понял, что тут есть веские доводы и лучше, если он не будет ставить точку над «i». Исходя из этого, он сказал:
— Может, вы изволите сообщить нам доводы, по которым вы возражаете?
— Нет, сейчас я ничего говорить не буду, а предлагаю перенести обсуждение этого вопроса на следующее заседание совета.
Все поняли, что причиной такого странного предложения являются интриги, обычные среди профессоров университета, где сам господин ректор — наиболее тренированный и ловкий интриган.
Пока разбирались второстепенные вопросы, господин доктор Раванках Фасед взял блокнот, лежавший на столе, и почерком восьмилетнего ребёнка или даже скорее девяностолетней старухи на одном из листков написал с множеством орфографических ошибок следующее: «Я приготовил некоторую сумму честным путём заработанных денег, для того чтобы переслать их госпоже, которая находится там, на покрытие расходов, связанных с похоронами её двоюродной сестры, а также на свадьбу её племянника, и, если господин доктор обещает доставить эту сумму по назначению, я на будущем заседании совета соглашусь с его просьбой. Убедительно прошу вас передать ему это конфиденциально».
Господин председатель, с исключительным вниманием прочитав эту записку, весь расцвёл. Он облегчённо вздохнул и покорно кивнул головой, как бы говоря: «Слушаюсь». Сложив записку, он хотел положить её себе в карман, но господин доктор Раванках Фасед, потянувшись через тела четырёх своих высокочтимых коллег, выхватил её из рук уважаемого председателя и порвал.
Господин учёный секретарь доложил последний вопрос сегодняшней повестки дня — просьбу студента сектора иностранных языков литературного факультета, господина Саада-Олла Эсфендияри Бахтиярн. Просьба была удовлетворена. Вкратце она сводилась к следующему: господин Саад-Олла Эсфендияри Бахтиярн, который три года просидел на первом курсе по семейным обстоятельствам, а также в связи с тем, что вынужден был срочно выехать в Европу и по возвращении оттуда стать депутатом меджлиса от города Корда, просил перевести его на второй курс.
Когда заявление было зачитано, среди членов совета поднялась суматоха. Они стали стучать карандашами о стол, поднимать вверх руки, требуя слова. Господин председатель растерялся. Со всех сторон раздавались возгласы протеста: «Это невозможно!»; «Если это будет стоить нам даже головы, мы не согласимся!»; «Нельзя, в конце концов, выставлять университет на посмешище. Получается, что всякий, кто сюда поступает, пусть он хоть ослепнет, а должен учиться!»; «То, что совет факультета литературы, не разобравшись в деле и не взвесив всех обстоятельств, согласился с этим заявлением, — вообще оскорбление совета университета!»
Больше всех шумел господин инженер Мехди Батенган. Господин доктор Мехр Али Оуратгяр защищал решение совета факультета. Господин доктор Ярдан Голи, второй представитель литературного факультета, приводил философские и социальные доводы, основанные на традициях и разуме. Господин председатель всё это терпел, злорадно усмехался и с ловкостью старого волка предоставил членам совета полную свободу высказать всё, что у них на душе.
Когда все выговорились, господин председатель улыбнулся своей обычной плутовской улыбкой и, окинув присутствующих взглядом, как бы сожалея о их глупости и неразумности, сказал:
— Всё, что изволили сказать господа, правильно. Этот юноша до сих пор не имел права на то, что он просит. Дважды его заявления поступали в совет университета и дважды были отклонены советом. Но теперь он приобрёл это право.
Глаза всех уважаемых учёных снова вылезли на лоб. Десять-двенадцать человек сразу спросили:
— Каким же образом?
— Ведь он состоит в близком родстве с знаменитой фамилией Эсфендияри Бахтияри, которые, как вам всем известно, в ближайшем будущем породнятся с людьми, занимающими самые высокие посты.
Гром аплодисментов присутствующих был настолько силён, что Сеид-ага растерянно вбежал в комнату, а студенты, которые находились в саду под окнами комнаты, где заседал совет университета, поднялись на цыпочки и с любопытством стали заглядывать в окна.
Господин Мохандес Мехди Батенган, который особенно рьяно выступал против, остыл очень быстро. Безусловно, это результат того, что он автор книги «Очищение ислама», в которой разъяснил философию второго пришествия с точки зрения термодинамики. Кроме того, он с некоторых пор был занят написанием чрезвычайно важной книги, цель которой — добиться запрещения молодёжи вмешиваться в политику. Скоро эта книга с божьей помощью увидит свет.
Со всех сторон стали просить слова, и каждый говорил всё, что мог, о достоинствах таких студентов, как Саад-Олла Эсфендияри Бахтияри. Господин доктор Мехр Али Оуратгяр, который от семи своих предшествующих поколений воспринял науку угодничества и подхалимства и в этой области прошёл школу устно и письменно, на двух языках — на языке прозы и на языке поэзии, первым начал стучать кончиком карандаша о стол и, получив слово, сказал:
— Я убеждён, что университеты должны гордиться подобной честью, и, если эта честь не становится нашим уделом, мы обязаны искать её и добиваться любой ценой. Следовательно, если счастье приплыло к нам в руки само и не было необходимости тащить его насильно, тем лучше для нас.
Когда очередь дошла до господина доктора Ярдана Голи Казаби, он по своей привычке вытянул шею, поправил очки и, как бы собираясь с мыслями, провёл ругой по своему высокому лбу. Он посмотрел из-под очков на висевшие на стене против него часы и, убедившись что свою историческую речь он начал ровно в двенадцать часов и восемь минут этого знаменательного дня, сказал:
— Да, уважаемый мои коллеги знают, что я больше всех стремился разоблачить те незаслуженные выпады, которые делались в адрес нашего факультета, и, базируясь на логике, традиции, науке и технике, доказать, что всё, что говорилось по этому поводу, — абсолютная ложь и абсолют лжи. За стенами университета нас упрекают, будто наш факультет является гнездом разогнанных партий, я — да будут прокляты все они со дня страшного суда! — прошу уважаемых коллег громко произнести «салават» во славу милости божьей!
