Господин Доулатдуст в полной растерянности стоял неподалёку, напоминая вытащенную из воды мышь, и не знал, что ему делать с этим дорогим гостем, который всего лишь полчаса назад, наевшись до отвала за столом, расхваливал Нахид приготовленные ею кушанья. Как ни старался господин Доулатдуст, он никак не мог понять, что за странный способ обращения с хозяевами дома избрал его гость, уважаемый директор банка. Господин Доулатдуст вспомнил, что в последнее время господин главный директор банка в отличие от сегодняшнего вечера с исключительной любезностью выполнял малейшие прихоти как его самого, так и его хозяев на политическом базаре.

Наконец господин главный директор банка резко повесил трубку телефона и направился к гардеробу. Взяв свою шляпу и пальто, не дав даже Рамазану Али подать пальто, и не сказав ничего своей низкорослой и бесцветной супруге, которая в углу одной из комнат тихим голосом и нежными словами пыталась покорить сердце какого-то молодого американца, он быстро спустился по лестнице и вышел из дома. На улице он набросился на шофёра за то, что тот подал машину с небольшой задержкой, обругал его и, сорвав на нём гнев, плюхнулся на заднее сиденье машины Национального банка и удалился восвояси.

Закусив губу, потрясённый Манучехр наблюдал эту сцену, не зная, что ему думать и как поступить. Ещё никогда в жизни он не был так ошеломлён. Этот человек, который всегда умудрялся разрешать самые сложные дела в свою пользу, никогда не терял выдержки и хладнокровия и в трудную минуту всегда выходил сухим из воды, сейчас был совершенно беспомощен перед загадкой, заданной ему неожиданным и странным поведением главного директора банка. Он не знал, чем объяснить этот выпад со стороны господина Эхтеладжа — то ли указаниями, данными масонской ложей, то ли… Нет, вряд ли, там нет оснований быть недовольными им. Ведь только позавчера эти господа через Сеида Ананати, демагогия которого душила весь мир и который был способен в любой час, когда этого захотят господа, поднять огромный скандал во имя ислама, снова передали ему тысячу всяких мелких поручений, через неге же был достигнут сговор с политическими воротилами. А всего две недели назад они посылали его к Сеиду. И разве не с его помощью они тайно вручили этому благословенному Сеиду чек?

Господин Манучехр Доулатдуст долго стоял возле Омм-ол-Банин и Рамазана Али, не в силах прийти в себя. Наконец он принял какое-то решение и поспешно вернулся в гостиную. Там он увидел, что Сеид Ананати, стоя около окна, с увлечением разговаривает с господином премьер— министром. Господин Доулатдуст сразу понял, что, если он не прервёт их беседу, сам Сеид вряд ли скоро отстанет от премьер-министра и, вероятно, ещё долго будет торговаться с ним из-за лишних ста динаров[87]. Поэтому, пользуясь некоторыми сведениями из области психологии он решил, что едва ли найдётся более подходящий человек чем господин Джавал Аммамеи, который смог бы вырвать премьер-министра из лап Сеида, а самого Сеида предоставить в его распоряжение. Он быстро прошёл в соседнюю комнату и, обратившись к Джавалу Аммамеи, подвёл его к премьер-министру. Как только Джавал Аммамеи взял премьер-министра под руку и потащил его за собой, а Сеид оказался один, Манучехр подошёл к нему и жалобным тоном, с обидой в голосе стал рассказывать об инциденте.

— Неужели? Этого не может быть! Недаром ему уже тысячу раз советовали полечить свои мозги.

— Вы хотите сказать, что он ненормальный и не отвечает за свои поступки?

— Нет, здесь речь идёт не об ответственности, это связано с «подлым противоречием характера», который европейцы называют комплексом превосходства.

— Простите, горбан, что вы изволили сказать?

— Ничего, его поведение не имеет отношения к вам. В священном коране тоже имеется упоминание об этом.

— Упоминание о том, что господин Эхтеладж закрывает мне кредит?

— Нет, ага[88]. Почему вы отклоняетесь от темы разговора? Там делается намёк на подобных ему людей. Помните — «осёл нуждается в узде». Вообще-то, на мой взгляд, все правители этой страны страдают «мысленной похотливостью», которую я в своей известной книге «Национальные стихи» называю «мысленным онанизмом».

— Ах вот как. Теперь я понимаю, почему он, уезжая домой, оставил свою супругу здесь. Во всяком случае, мой дорогой, да паду я жертвой ваших предков, умоляю вас: предпримите что-нибудь, ведь дело даже не в том, что погибну я, — это не беда, — но расстроятся все планы по выборам и наши главные дела, которые мы собирались осуществить.

— Вы знаете, ага, ведь все обязанности уже распределены. На меня возложены только политические и военные дела; что же касается экономических и культурных, то ими занимается господин доктор Тейэби. Вы обратитесь к нему и попросите, чтобы он завтра утром посовещался по этому поводу где нужно.

Тут господин Доулатдуст заметил, что старший брат господина главного директора Национального банка, которого господин директор любит больше самого себя, в кабинете увлечён игрой в реми с четырьмя дамами, и подумал, что, прежде чем обращаться к постороннему для господина директора банка человеку, пожалуй, будет лучше, если он поговорит с членом его уважаемой фамилии. Он поспешно направился в соседнюю комнату, где в уголке Махин Фаразджуй со скучающим видом, глядя в зеркальце, пудрила лицо и подкрашивала губы. В тот момент, когда она, покончив с лицом, торопливо начала пудрить плечи и грудь, держа в одной руке сумочку, а в другой пушок, Манучехр схватил её за руку, потащил в кабинет и без всяких, церемоний посадил на место господина Голама Хосейна Эхтеладжа, знаменитого градоправителя города Тегерана, попросив её принять участие в игре, пока он завершит одно очень важное дело, которое он имеет к господину Эхтеладжу.

Затем он отвёл господина градоправителя в сторону и рассказал ему всё, что произошло, от начала до конца. Господин Эхтеладж пристально разглядывал из-под пенсне находившихся в комнате, а потому слушал рассказ Манучехра крайне невнимательно и лишь ради приличия время от времени покачивал головой. Наконец он сказал:

— Что же теперь вы хотите от меня?

— Я вас прошу пожурить вашего брата. С друзьями нужно обращаться лучше, чем это делает он.

— Во-первых, в нашей семье не принято, чтобы братья делали друг другу замечания. Каждый волен поступать так, как он считает нужным. Во-вторых, не в традициях нашей семьи дружить с кем-либо, ибо дружба — спутник нужды, а мы, слава богу, ни в ком и ни в чём не нуждаемся. В-третьих, нашим друзьям не следует обижаться на нас, так как дружба с нами — дело почётное и ради этого люди должны идти на жертвы.

— Вы правы, конечно, ваш покорный слуга принимает эту американскую философию на все сто процентов. Ещё в дни моей молодости мы держали в магазине одного приказчика, который тоже проповедовал её, но несчастный скончался в юные годы. Я сейчас запамятовал, как он это называл, но если немного подумаю, то вспомню… А, припоминаю… он, кажется, называл это прагматизмом. Да… точно… прагматизмом.

— Браво, господин Доулатдуст! Постепенно и вы набираетесь культуры!

— Горбан, что делать! Ситуация изменилась, и мне не хотелось бы, чтобы на этот раз мадам поехала в Америку без меня.

— Очень жаль, что мадам немного в летах, а не то я бы поехал с вами.

— Простите, но я хотел бы закончить разговор…

— При условии, если вы продлите на три месяца срок того векселя, о котором я с вами говорил позавчера по телефону…

— Хорошо, я согласен.

— А теперь, пожалуйста, продолжайте, я к вашим услугам,

— К сожалению, это произошло без вас. Сейчас ваш братец был крайне нелюбезен со мной. Вы же знаете, какие убытки я постоянно терплю от ваших векселей. Поэтому я считал себя вправе обратиться к нему с очень маленькой просьбой, а он наговорил мне кучу всяких неприятностей и, поссорившись, ушёл. Разве вы когда-нибудь видели, чтобы гость отказал в просьбе хозяину дома и покинул его дом?