В книге «37-й год. Элита РККА на Голгофе» уже приводились некоторые факты, касающиеся методов следственной деятельности Зиновия Ушакова. Они в первую очередь относятся к следствию по делам маршала Тухачевского, комкоров Фельдмана, Урицкого, Меженинова, имена которых там упоминались. Помимо них Ушаков сфальсифицировал дела на флагмана флота 2-го ранга И.К. Кожанова, армейского комиссара 2-го ранга М.М. Ланду, командарма

2-го ранга Н.Д. Каширина, комкоров Г.К. Восканова, В.В. Хрипина. Помимо этого активное участие Ушаков принимал в расследовании дел по обвинению командарма 1-го ранга И.Ф. Федько, командармов 2-го ранга А.И. Седякина, И.А. Халепского и М.Д. Великанова, флагмана флота 1-го ранга В.М. Орлова, комкоров Л.Я. Вайнера и Э.Д. Лепина, комдива П.П. Ткалуна, капитанов 1-го ранга З.А. Закупнева (командующего Каспийской военной флотилией), Э.И. Батиса (начальника штаба ТОФ) и других.

Оценку «квалификации» следователя Ушакова не раз давали его прямые и непосредственные начальники — Ежов, Фриновский, Леплевский, Николаев-Журид — она, по их меркам, была сравнительно высока. К ней, этой оценке, мы еще вернемся. Вообще, в особые отделы, тем более в Особый отдел ГУГБ, подбирали и людей особых — хлюпикам и слабакам там делать было нечего. Удерживались в этих учреждениях особи жесткие, если не сказать жестокие, не знавшие жалости к врагам народа, готовые днем и ночью выкорчевывать всякого рода шпионов, вредителей, заговорщиков и вообще предателей Родины.

Ушаков сумел с блеском показать все эти качества, еще работая в Белоруссии. Как он сам поведал, белорусский опыт ему в Москве здорово помог при разоблачении участников различных националистических организаций. Ушаков добился того, что удавалось совсем немногим — на его примере начальство стало учить подчиненных, как необходимо работать с подследственными. Например, протокол одного из допросов бывшего начальника Химического Управления РККА коринженера Я.М. Фишмана, проведенного Зиновием Марковичем, был разослан всем особым отделам военных округов в качестве образца²¹.

О подробностях составления этого «образцового» протокола Я.М. Фишман, осужденный в особом порядке (без вызова в суд) к десяти годам ИТЛ, рассказал в декабре 1954 года: «В течение шести дней мне абсолютно не давали спать, зверски избивали и подвергали самым кошмарным издевательствам. Доведенный до изнеможения, я в состоянии дурмана и полной невменяемости подписал это «признание», являющееся абсолютно ложным от начала до конца. После того, как я пришел в себя, я немедленно опроверг эти гнусные измышления, но был снова подвергнут самому зверскому и издевательскому обращению. В результате этого я был снова вынужден подписывать всякие лживые наговоры на себя и на других. В действительности я никогда участником какого бы то ни было заговора не был, никогда никакой вредительской и шпионской деятельностью не занимался»²².

Взяли Якова Моисеевича Фишмана 5 июня 1937 года— в самый разгар следствия о «заговоре в Красной Армии». Было ему в то время пятьдесят лет. Арестовали его по показаниям комкора Фельдмана (косвенным), комбрига А.Ф. Розынко (заместителя начальника Артиллерийского управления РККА) и профессора Военно-химической академии Г.Б. Либермана.

Из показаний Фельдмана: «Я имел поручение от Тухачевского обработать и вовлечь в организацию начальника Химического управления Фишмана. Фишмана, как бывшего члена ЦК эсеров, мне казалось, будет нетрудно завербовать, но, однако, после нескольких разговоров с ним, во время которых я пробовал прощупать его политическое настроение, я от этого отказался. Возможно, что его завербовал Тухачевский...»²³

Из показаний Розынко на допросе 27 мая 1937 года: «Как участник антисоветского военного заговора я был непосредственно связан с Ефимовым (комкор Н. А. Ефимов — начальник Артиллерийского управления. — Н.Ч.) и Фельдманом и по их указаниям проводил вредительство в области артиллерийского вооружения РККА. Эти лица, т.е. Ефимов и Фельдман, были вдохновителями моей контрреволюционной деятельности. С их слов знаю, что в заговоре участвовали из руководящего командного состава РККА: Лонгва (комкор Р.В. Лонгва— начальник Управления Связи РККА.— Н.Ч.), Аппога (комкор Э.Ф. Аппога — начальник Управления военных сообщений РККА. —Н. Ч.), Петин (комкор Н.Н. Петин — начальник Инженерного управления РККА. — Н. Ч.) и Фишман. Кто возглавлял военный заговор, я не знаю»²⁴.

Профессор Г.Б. Либерман, находясь под стражей, написал на имя Ежова заявление, в котором указал, что в 1933 году он от начальника Военно-химического управления РККА Фишмана получил задание на изготовление ампул с отравляющими веществами для совершения террористических актов против руководителей партии. Далее Либерман пишет, что он с этим предложением Фишмана согласился, но по независящим от него обстоятельствам порученного задания не выполнил²⁵.

Либерман в мае 1940 года Военной коллегией был заочно (как и Фишман) осужден на 15 лет ИТД. О том, чего стоят его вышеприведенные признания, он неоднократно говорил в своих жалобах. Там он категорически отрицает свою виновность и указывает, что в 1937 году на первом же допросе он был зверски избит следователями Павловским и Шевелевым в Лефортовской тюрьме. Избиения его продолжались до тех пор, пока он под диктовку следователя не согласился написать «рассказ» о том, что он, Либерман, будучи участником военно-фашистской организации, изготовлял по указанию этой организации технические средства диверсии и террора для осуществления этих актов в Кремле²⁶.

Подобных «образцов» в Особом отделе ГУГБ было наработано немало. Еще об одном из них поведал полковник в отставке Степанцев, бывший сотрудник этого отдела: «Помню, как-то на одном из оперативных совещаний начальник отдела Николаев-Журид привел в качестве примера итоги ночной работы одного работника, который получил показания на 50 человек центрального военторга, как на участников антисоветской организации и предложил по нему равняться и нам...»²⁷

Из послужного списка З.М. Ушакова усматривается, что он длительное время служил под началом И.М. Леплевского — сначала в Белоруссии, а затем в Москве. А раз так, то вполне можно предположить, что их методы работы с подследственными разнятся не намного. Но, как сказал один мудрец, ученик должен идти дальше учителя, иначе не будет продвижения вперед, а получится лишь одно топтание на месте, а то и вообще откат назад от завоеванных позиций. В нашем случае ученик Ушаков сумел превзойти своего учителя (Леплевского) — уж если Израиль Моисеевич был сущим зверем по отношению к арестованным, то Зиновий Маркович был таковым трижды.

За примерами ходить далеко не надо. 1937 год, в самом разгаре «охота за ведьмами», с подачи Сталина развернутая органами НКВД. Советник при военном-министре Монгольской Народной Республики комкор Л.Я. Вайнер срочно отзывается на родину. С чувством честно выполненного долга, только что награжденный орденом Ленина, тот пересекает границу Советского Союза. Но его восторженное настроение разделяют далеко не все окружающие, в том числе и сотрудники органов госбезопасности. По долгу службы Вайнер, конечно, имел определенное представление о том, что братская Монголия напичкана агентами НКВД на всех уровнях представительств (органы дипломатии и внутренних дел, армия, наука, культура). Однако истинной картины ему знать было не дано...

Комкор Вайнер был арестован 15 августа 1937 года. По словам ответственного сотрудника НКВД А.К. Залпетера, первые показания о принадлежности к военному заговору Леонид Яковлевич дал Ушакову, который по приказанию своего непосредственного начальника Николаева-Журида в течение длительного времени в поезде «обрабатывал» Вайнера в нужном направлении — ему «высочайше» было разрешено применять при этом любые, без ограничения, методы воздействия на арестованного²⁸.

Много командирской и комиссарской кровушки попил этот вампир в облике человеческом. Видимо, чтобы не оставлять свидетелей своих кровавых деяний, Ушаков всех подследственных, за редким исключением, старался подвести к «вышке» — расстрелу. А те проклятия, что срывались в «го адрес с разбитых в кровь губ замордованных им арестантов, так ведь они так и остались навеки в недрах Лубянки и Лефортова, их так никто и не услышал, кроме самих палачей, известно и то, что сотрудники Особого отдела не любили Ушакова и даже больше — они побаивались его.