— Ты с ним пошел?

— Мне хотелось ее видеть. К чему лукавить? (Я подумал о том, что сын мой храбрее меня будет.) Мы пошли к ней — туда, где она живет со своим приятелем. Когда поднимались на лифте, у меня в голове вертелась только одна мысль: она на этом лифте каждый день спускается и поднимается, каждый день проходит по этому коридору, каждый день выходит из этой двери…

— Господи, Джеси!

— Ребекки дома не было. И приятеля ее тоже, только соседка, с которой они вместе снимают квартиру. Она-то нас и впустила. Но когда мы вошли, меня потянуло заглянуть к Ребекке в комнату. Просто ничего не мог с собой сделать. Я думал: вот здесь она спит, здесь она по утрам одевается. И вдруг она вернулась домой. Ребекка. Она так выглядела, будто час провела перед зеркалом, выбирая себе наряд.

— Может быть, так оно и было.

— Я сидел себе в уголке и смотрел, как она болтает с ребятами. Ребекка была такой же, как всегда. Болтала без умолку, шутила со всеми, кроме меня.

— А потом?

— Потом я встал и вышел. А позже мы уехали домой.

— Да, долгим, должно быть, тебе показался обратный путь.

Джеси рассеянно кивнул. Он уже вернулся на морозную монреальскую улицу к Ребекке, снова спрашивая ее, любит она его все еще или нет.

ПОТОМ ИЗ-ЗА ТУЧИ ВЫГЛЯНУЛО СОЛНЦЕ. Это случилось сразу после фильма Куросавы. Кажется, это был его «Ран». Джеси вроде смотрел этот фильм с особым интересом, ему нравились батальные сцены, тот эпизод с обезглавливанием неверной любовницы, а концовка — когда слепец оступился на краю крепостной стены — его просто ошеломила.

В течение последних нескольких дней поведение Джеси изменилось. Он стал заметно более сосредоточенным, что присуще молодым людям, стремящимся к достижению какой-то цели. К чему-то, что было уже рядом. Я никак не мог понять, что именно так на него повлияло — может быть, то была изменившаяся погода, принесшая чудесные весенние дни, позолоченные солнцем и пахнущие сырой землей, которые пришли на смену суровой зимней стуже. При этом было предельно ясно, что изменения касаются личной жизни Джеси, хотя временами его так и подмывало об этом поговорить. Вместе с тем я понимал, что заданный напрямую вопрос насторожит сына, и он замкнется в себе, поэтому я ни в чем на него не давил, просто ждал подходящий момент, когда под воздействием простого взгляда, брошенного мной в его сторону, ему самому захочется мне рассказать обо всем, что его волновало.

Мы сидели на крыльце, впечатление, которое произвел на нас «Ран», понемногу рассеивалось, чирикали птички, соседка-китаянка работала у себя в саду — устанавливала рейки для винограда и каких-то других диковинных растений. Женщине было уже около восьмидесяти, она неизменно выходила во двор в цветастых шелковых накидках. С неба круглое солнце заливало все вокруг неестественным светом этого времени года.

— Март — странный месяц, — произнес я таким невыразительным голосом, что сам себе удивился. — Странность состоит в том, что тебе кажется, будто зима уже позади. При этом не имеет значения, сколько времени ты живешь в том или ином месте, потому что всегда повторяешь одну и ту же ошибку. — Я заметил, что Джеси слушает меня краем уха, но не остановился. — Так вот, ты говоришь себе, что зима уже прошла. Но как только произносишь эти слова, Джеси, знаешь, что происходит? — Сын не ответил. — Тогда я сам тебе скажу: начинает идти снег, и валит себе хлопьями, и валит, и валит.

— У меня новая подружка, — вдруг проговорил Джеси.

— Весна — лукавое время, — продолжал я. (Голос мой при этом звучал так занудливо, что меня самого стало клонить в сон.)

— Помнишь, ты мне как-то рассказывал про Артура Крамнера, твоего старого приятеля? — Джеси посмотрел на меня. — Про того парня, который увел у тебя девушку?

Я прочистил горло.

— Это, сынок, уже давно не имеет значения. С тех пор прошло много лет, но на самом деле он у меня девушку не уводил. Это я отдал ее ему до того, как был к этому готов, вот и все.

— Да знаю я, знаю, — нетерпеливо сказал Джеси. (Он что, при этом еще и улыбнулся?) — Но что-то в этом роде случилось и со мной. — Тут он спросил меня, помню ли я его друга Моргана.

— Это твой приятель с работы.

— Да, тот парень в бейсбольной кепке.

— Да-да, тот самый.

— У него была девушка, ее зовут Хлоя Стэнтон-Маккэйб. Они знают друг друга еще со школы. Хотя относился он к ней как к случайной знакомой. Я много раз ему говорил: «Тебе, Морган, надо бы уделять Хлое больше внимания — она очень красивая девушка». А он мне всегда отвечал (тут Джеси изобразил голос полного болвана): «Да, только мне это до фонаря».

Я кивнул.

— Хлоя учится в университете в Кингстоне. Экономикой там занимается.

— И она — подружка Моргана?

— Морган крутой парень, — быстро проговорил Джеси (сам сбитый с толку). — Но дело не в этом. Приблизительно год назад они разбежались. Несколько дней спустя Джек, тот парень из нашей группы…

— Еще один в бейсбольной кепке.

— Нет, в кепке — это Морган.

— Я пошутил.

— Джек — это такой краснощекий малый.

— Я знаю, знаю. Давай дальше.

— Как-то вечером Джек мне позвонил и сказал, что встретил эту девушку, Хлою Стэнтон-Маккэйб, в баре, и она его расспрашивала обо мне, говорила ему, что я клевый парень, забавный, и все такое.

— Да?

— И знаешь, пап, странная вещь… когда я в тот вечер лег спать, то лежал в темноте и думал о том, как бы я лежал там с ней, что было бы, если бы я на ней женился. Я ее тогда еще почти не знал. Так, видел на нескольких вечеринках, в каких-то барах, но ничего особенного у нас с ней никогда не было.

— Вот было бы здорово, если бы она неожиданно тебе позвонила.

— Да, хорошо было бы. Но неделю спустя они с Морганом снова сошлись. Это меня немного огорчило. Хотя особенно я это в голову не брал. У меня и другие подружки были. Но вообще-то я расстроился. Даже переживал.

Джеси неотрывно смотрел на улицу. На бельевой веревке, протянутой на уровне второго этажа, сушились простыни и детские вещи. С улицы задувал свежий теплый ветерок.

— Однажды днем, — продолжал он, — после работы Морган слегка поддал и сказал мне: «Моя девушка просто тащится от тебя уже где-то с неделю» — и засмеялся так, будто это он пошутил. Я тоже рассмеялся. После этого я видел Хлою несколько раз. Она явно была не прочь со мной пофлиртовать, но ведь она все еще была девушкой Моргана. Как-то я стоял в баре и вдруг почувствовал, что кто-то коснулся рукой моей спины. Я обернулся и увидел, как эта блондиночка от меня отходит. Я спросил чуть позже Моргана, не будет ли он возражать, если я куда-нибудь приглашу Хлою, а он сказал: «Вперед, меня это не колышет. Мне просто спать с ней нравится, вот и все». Морган, правда, совсем не это слово использовал.

— Могу себе представить.

— Но я все равно совершенно не собирался к ней подкатываться. Мне совсем не хотелось, чтобы Морган, рассмеявшись, сказал мне: «Мне она вообще без надобности, а ты даже подъехать к ней толком не можешь».

— Очень мило.

— Вот так. — Джеси снова устремил взгляд в окно, как будто это помогало ему собраться с силами, обрести почву под ногами, чтобы по справедливости оценить свое новое увлечение. — На прошлых выходных я зашел в один бар на улице Куин. Там такая сцена была, как в «Злых улицах». Я душ перед этим принял, голову помыл, шмотки новые надел и чувствовал себя как король. И вот я пошел в тот бар, там песня та звучала, которая мне так нравится, и у меня было такое чувство, что я все могу в этом мире получить, чего только ни пожелаю. Хлоя была там — приехала домой на выходные. Она сидела за столом с приятелями, и все они как один вдруг стали говорить: «Ой, Хлоя, ты только посмотри, кто к нам пришел!» Ну, я подошел к ней, чмокнул ее в щечку и сказал: «Привет, Хлоя». Но я там с ними не задержался. Прошел к бару — в самый конец стойки — и взял себе что-то выпить. Вскоре она ко мне подошла и сказала: «Пойдем, выйдем, выкурим по сигаретке». Мы вышли, сели на низкую ограду перед баром, и я сказал Хлое как бы между прочим: «Мне очень хочется тебя поцеловать».