Неудачный день, а может, она примелькалась, надо искать другое место? Она решила больше не ждать, а пойти домой поесть палави мургдор, который приготовила с утра, запивая ширчоем. Соломинка уже неприлично хлюпала, от коктейля с бумажным зонтиком ничего не осталось. Она забирала с собой эти зонтики, украшала ими кухню. Раздраженная, Хафиза почти бегом побежала к дому и вдруг увидела, как у подъезда Козел (так она звала Евгения Викторовича) дрался с Айдыном, они вырывали друг у друга Клару.

– Мама, он хочет украсть Клару, – прокричал Айдын по-таджикски.

Хафиза подбежала и стала колошматить бывшего мужа, вопя на всю улицу:

– Ты бомж, тебе некуда ее брать, не на что кормить, безмозглый козел!

– Ну ты, сука, и ты, выблядок, – пытался пробиться своим слабым писклявым голоском Евгений Викторович сквозь гремевший вокруг него гром, – я хочу, чтобы моя дочь была на моем юбилее!

– Да не твоя это дочь, мудак, что я, охуела рожать от старика, да еще ненормального! Вон, родила тебе такого же ненормального урода, поди за ним в детский дом и вези куда хочешь, если он еще жив. Что, забыл? Клара никакого отношения к тебе не имеет, козел. Как и никто из моих детей. Хочешь своего – езжай забирай.

Евгений Викторович онемел. Разжал пальцы, вцепившиеся в вопящую и рыдающую Клару, отступил. Быстро повернулся и пошел. Просто куда глаза глядят. Слезы катились из глаз, он вытирал их рукавом парадного костюма. Оказался перед «Доном Педро», юркнул туда, просто чтоб скрыться, сел, ему принесли меню. Он зло посмотрел на официанта и спросил: «Педро – это педрила, что ли?» Официант натянуто улыбнулся. Евгений Викторович, не глядя в меню, заказал чай. Принесли. Спросил, не отравленный ли он. Официант тихо переговорил с охранником, такого рода деды их заведение никогда не посещали. Но сегодня плохой день: то проститутка эта чернявая скандалила часа два, распугивая посетителей, то старик тронутый приперся. Когда Евгений Викторович увидел счет, глаза вылезли у него на лоб: «За простой чай – 200 рублей? Совести у вас нет. Вот тебе полтинник и ни копейки больше».

Дима проснулся от стука в дверь и робкого голоса Веры Сергеевны:

– Дмитрий Евгеньевич, мне не хватает майонеза. Я правильно поняла, что будет девять человек?

– Вера Сергевна, идите к Кате, при чем тут я?

– А она послала к вам. Так как быть с майонезом?

– Как же я от вас от всех устал! – простонал Дима. – Ну Вася на что, пусть съездит в магазин.

– А Васи нет.

– А где он?

– Рано утром привез продукты и уехал.

Дмитрий Евгеньевич посмотрел на часы, было уже почти шесть вечера.

– Делайте что хотите, – буркнул Дима, – не морочьте голову.

Набрал Кате на мобильный, а та, под воздействием свободной и независимой подруги Вари, ответила непривычно резко:

– У меня сегодня выходной. Прошу меня не беспокоить.

И гордая собой нажала отбой. Даже на всякий случай выключила телефон.

– Молодец, – похвалила ее Варя. – Будешь с ним построже, станет как шелковый.

Дима не понимал, куда делся Вася. Телефон его был выключен, что совершенно уж необычно. «День не задался», – Дима вздохнул и пошел смывать с себя мурашки холодным душем.

Евгений Викторович сел за руль, тронулся. Глаза застилали слезы, он даже не сразу сообразил, отчего все мутно, и включил дворники. Голова раскалывалась. Клара – не его дочь? Или врет, как обычно? Про их первого ребенка, родившегося уродом, он даже и забыл. Про других знал, что не его, там и знать нечего было, а Клара… Назвал ее в честь Клары Цеткин, и внешность у нее не азиатская, в отличие от других детей… Кто же это мог быть? Да какая разница, главное, что Клара не хотела с ним идти, даже будто не помнила его. Навещать урода он не собирался, он его и в глаза не видел, только бумагу подписал, что отказывается… А вдруг он вовсе не был уродом, вдруг эта сука наврала? С нее станется. Могла просто продать, а чтоб он не узнал, сказала, что урод. Новорожденные бешеных денег стоят, сколько раз про это читал! Теперь уж концов не найти, мы ж не американцы, которые хоть через сто лет, да найдут. У нас болото, на нем одна клюква растет, а что упало, то пропало. Как ему это не приходило в голову! А еще, он читал, детей на органы продают. Нет, это бред – чтоб его сына и на органы? Он ехал на автопилоте, ему мигали и гудели со всех сторон – понял почему, еле плетется, 30 километров в час. Рванул порезвее и… бумс, въехал в зад серому «ниссану».

Ровно в 19 часов Дима, при параде, в темном костюме и ярком галстуке, спустился в обеденный зал, где уже был накрыт стол. Вера Сергеевна заканчивала раскладывать салфетки.

– Пришлось добавить сметаны, Дмитрий Евгеньевич, вы не против?

– Где все? Семь часов – они где-то болтаются. Идите позовите.

Лис прибежал первым, с интересом заглядывая в стоящие на столе блюда. Хотел попробовать, но дед смотрел строго. Следом вошла Аля.

– Доча, пока мы одни: ты работать-то собираешься или будешь тут сидеть и ждать у моря погоды?

– Давай потом. Я вообще-то хотела тебе сказать…

Вошли Катя с Варей, Катя шла с видом победительницы. Дима усмехнулся.

– Садимся или пока аперитив? Мне шампанского, брют, – Катя продолжала изображать барыню. – Мы с Варей приложились к ликерчику, но это же не помешает?

«Завтра в шесть утра я на свободе», – сказал себе Дмитрий Евгеньевич, чтоб подавить раздражение. Посмотрел на часы: 19:07.

– Девятнадцать ноль семь, а именинник как в воду канул. А, вот и он.

– Нет, это Зоя Федоровна, – Аля подбежала к монитору, обернулась (заметил Дмитрий Евгеньевич) и прямо засияла, будто жениха увидела. «Все сегодня какие-то странные, – сказал себе Дмитрий Евгеньевич. А отец – ясное дело, поехал к своей суке и застрял, несуществующие отношения выясняет».

Зоя Федоровна была одета на удивление торжественно: в белом чесучовом костюме и блузке под цвет кораллового ожерелья, висевшего у нее на шее. И туфли, и сумочка на золотой цепочке – тоже коралловые, и мясистый букет белых лилий в руке.

– Ты при таком параде, – ахнула Катя.

– Случай торжественный, – ответила Зоя Федоровна и подмигнула (опять отметил Дмитрий Евгеньевич) Але.

– Нет, Зоя, я так не могу, – Катя решительно встала, оставив свое шампанское, – пойду переоденусь. Я же тут по-домашнему, а юбилей – ты права – дело торжественное. Только Крокозябр что-то запаздывает.

– Кьокозяб, кьокозяб, – завопил Лис.

– Катя, я же просил… – Но жена, по совету Вари («спинка прямая, голова высоко поднята, взгляд неприступный»), только бросила на Диму испепеляющий в ее понимании взгляд.

Снова раздался звонок. И снова это был не виновник торжества, а Димин компаньон Лева, ведавший всеми их шпионскими закупками. Лева стоял у калитки с кем-то неизвестным. «И не предупреждал, – пробормотал Дмитрий Евгеньевич, – ладно, посмотрим».

Евгений Викторович повторял: «Сволочи, сволочи, сволочи» почти без остановки. Короедов, которых вызвал по мобильному хозяин пострадавшего зада для оформления ДТП, он ждал уже два часа. Инцидент произошел около шести, а сейчас без двадцати восемь. На шоссе из-за их двух машин образовалась гигантская пробка, но эти сволочи не спешили. Вот когда Евгений Викторович пожалел, что отказался от мобильного телефона. Он никогда не понимал его надобности и спорил с Димой: «Зачем мне эта дрянь! Чтоб я был доступен в любую секунду? Я в туалет, а тут звонок, я заснул – нет, не спи, я работаю над важными текстами – бросай и рассказывай, не болит ли у тебя голова». Раз пять спорил. Аля однажды фыркнула: «Можно подумать, вам обрывают телефон». Ну да, ей-то делать нечего, как и маме ее, вот бабы стали наглые, при социализме все работали как миленькие… Попросить бы позвонить этого парня из «ниссана» – так он орет как зарезанный, даже слушать не станет, какие у Евгения Викторовича неотложные обстоятельства. Дима же там с ума сходит. И гости, неудобно. Неудобно – еще что, Дима сейчас начнет обзванивать морги и больницы, всех на уши поставит. Он, если что, всех ставит на уши. И опять все из-за этой суки.