Далее говорится, что основы Абреда таковы: это преобладание раздора и Китраула над благоденствием и духовным исправлением, так что беззаконие и смерть с необходимостью вытекают из мастерства Китраула и из принципов системы освобождения, определяемой любовью и милосердием Бога. Тут состояние Абреда подается как ужасная необходимость, как часть душевной эволюции, которая должна быть пройдена. Ясно, что в соответствии с этой философией, человеку следует осознать, что жизнь на земном плане никогда не может быть счастливым опытом, что он должен смириться с ней. На первый взгляд, это напоминает восточную идею о принятии существования со смирением, но надо сделать поправку на то, что наша система, как уже говорилось, предусматривает возможность укорочения текущего состояния в результате борьбы и убийства.

В состоянии Гвинуида, на духовном плане, существуют три необходимости: 1) преобладание добра над злом; 2) память, простирающаяся из Аннуна, и, как следствие, безупречные суждения и совершенное понимание при отсутствии сомнений или расхождений, и, наконец, 3) победа над смертью. Тем, кто комментировал эту древнюю концепцию, зачастую казалось странным, что идее сохранения памяти на последней стадии существования души придается столь большое значение. И действительно, можно было бы поставить под вопрос ценность подобных воспоминаний, если бы не имелось в виду еще большее совершенствование души через обогащение ее опытом ада. Я склонен полагать, что дело в том, что не может быть подлинного счастья без совершенного знания и опыта, что счастье на его высшей ступени действительно связано со страданием на низших фазах существования. Опять же заклинания, с помощью которых человек избегает смерти и торжествует над ней, заключаются в той силе, которая черпается из знания целого в его первооснове. То есть следует проникнуть в тайны смерти и верно понять их, прежде чем душа сможет одержать над ней победу. Это проливает некоторый свет на аллегорию о схождении Ху, или другой его ипостаси — Артура, в глубины Аннуна. Он проник туда не только с целью отыскать там котел вдохновения, источник жизни, который, естественно, находился в мрачной бездне, где, как предполагалось, брала свое начало жизнь в ее первых формах, но он также стремился выведать секреты смерти, противоположности жизни; и мы едва ли можем сомневаться в том, что обретение этого знания было частью посвящения в братство тайной традиции.

Мы имеем мало данных, которые бы позволяли нам считать, что вера в подобные секреты имелась и у других древних братств. Что касается осирисской традиции, то Осирис, конечно, являлся повелителем мертвых, но я не могу обнаружить никаких свидетельств того, чтобы жрецы его культа считали необходимым проникать в тайны смерти. То же относится к элевсинским и иным мистериям. Место смерти, подземный мир, был для верховных жрецов этих культов также местом зарождения жизни, по крайней мере хлебно-злаковой жизни, которой они уподобляли человеческую. Также инициаты должны были проходить через место смерти, чтобы достичь жизни. Бальзамировщики Египта стремились придавать трупу оттенки и краски жизни — раскрашивая его лицо красным и украшая его искусственными глазами. Есть данные, что осирисская алхимия измыслила особую систему, посредством которой из «мертвых» металлов и почв вырабатывался род духовного эликсира. И в некоторых других религиях мы обнаруживаем идею происхождения жизни из смерти. Идея воскрешения была известна египтянам, и она до сих пор поддерживается христианской религией, и хотя это отнюдь не то же, что победа над смертью путем обнаружения ее секретов, это тем не менее притязание на то, что смерть может быть одолена.

Но мы обнаруживаем и в египетской, и в христианской религиях силы смерти, определенно побеждаемые Осирисом и Христом, и есть, по крайней мере, одна центрально-американская религия — у гватемальского народа киче, где существует подобная аллегория. Подразумевается, что смерть и ад одолеваются этими подвижниками — с помощью либо материального, либо духовного оружия. В аллегории, повествующей о схождении Артура в Аннун, мы находим подобный же сюжет об опустошении ада. Герои спускаются в Аннун, и некоторые даже не возвращаются. В этой аллегории Аннун также завоевывался силой оружия, материального или духовного, и это действо составляло часть театральной пантомимы инициации, через которую неофит должен был проходить, становясь членом братства тайной традиции.

Таким образом, мы никак не можем отрицать доподлинно британский характер философии, изложенной в «Барддас». Хотя некоторые из ее принципов, по всей видимости, имеют много общего с мистическими философиями Востока, там несомненно содержится сильная закваска западного мышления и идеализма, которые делают эту систему достойной рассмотрения британскими мистиками как заключающую в себе нечто такое, что имеет исключительное значение для расы с духовной и психологической точек зрения и что не может быть легко отодвинуто в сторону.

Почему бы нам не стремиться к тому, чтобы изучать и сохранять мистическую традицию наших предков, вместо того чтобы руководствоваться восточными писаниями в поиске тайн? Разве те принципы, что изложены в записях и хрониках нашего острова, менее величественны или менее достойны внимания, разве они не более согласуются с тенденциями и гением британской ментальности, чем мистические системы Востока? Не уводит ли нас в сторону призрак ложного восточного очарования, преувеличенный обманчивым воображением и поддельным чувством романтики? Это тенденция того же порядка, что и бытующая склонность предпочитать континентальный музыкальный гений нашему отечественному, что привело к упадку и почти гибели британской музыки, когда-то процветавшей. Не обнаруживается ли нечто болезненное, вялое и страдающее отсутствием воображения в этом стремлении искать далекую магию — при отсутствии сил обнаружить что-либо у собственных дверей? Почему было позволено, чтобы британский мистицизм на протяжении многих поколений чахнул к вящей пользе экзотической традиции, которая по своему весу не превосходит его собственную?

Давайте же избавим себя от этого позора, давайте приступим к серьезному рассмотрению и реабилитации, спасению и восстановлению благородной традиции наших отцов. Это не значит, что мы должны совершенно пренебречь чужими традициями. Это было бы также глупо, как презирать свои собственные. Но я абсолютно уверен в том, что было бы крайне важным делом для нашего духовного продвижения — отстроить разрушенное здание британского мистицизма как оно было оставлено подчиненными христианской вере бардами, хранителями древней тайной традиции. В доктринах этого мистицизма, четко обозначенных бардами, мало варварских влияний, которые как раз явно обнаруживают себя в системах Востока, что делает последние неприемлемыми для тысяч британцев как предполагающие присутствие дьяволизма и ужасов низших культов, которые несомненно пристали к ним. Уже по книге «Барддас» видно, что в нашем отечественном мистицизме нет ничего такого, что не мог бы принять самый ортодоксальный христианин. Одним словом, речь идет о национальном мистическом мышлении, приспособленном к христианскому идеалу. Разбросанные камни ждут наших рук. Некоторые действительно утеряны, но направленный поиск может позволить найти их. Давайте займемся их раскопками, и Храм британской тайной традиции будет обретен вновь. Сейчас дни восстановления, когда люди во всех землях, уставшие от космополитизма с его надоевшими аффектациями, ищут оснований и истоков тех вещей, которые участвовали в создании их культурной среды. «У далекой птицы — красивое оперение», — гласит старая пословица, указывая на человеческую немощь, которую только просвещенные люди начинают сейчас хорошо осознавать.

Как патриотически настроенный шотландец и британец, я бы обратился к английским, шотландским и валлийским мистикам с призывом не дать легко умереть тому, что должно иметь для нас основополагающее значение. Мы, британцы, являемся «специфическим народом», отъединенным от наших континентальных соседей принципиально иными, чем у них, совершенно оригинальными тенденциями мышления. В этом заключается наше величие. Также обстояло дело и в самом начале. Этот священный остров заключал в себе лабораторию мысли и таинств, которую народы континента считали окруженной священным ореолом и полной загадок. Можем ли мы, восприняв и дав ход чужеземным, вне всякого сомнения, небезобидным эзотерическим системам, не нанести при этом несказанный вред духовному единству нашего острова? Конечно же нет. Суть не только в том, что мы держим в руках систему британского происхождения, но важно также учесть, что она в гораздо большей степени отвечает британской ментальности, чем какая-либо экзотическая система, она содержит в себе такое количество ключей к нашему прошлому и настоящему, что она в гораздо большей мере может послужить британским мистикам в качестве врат в область универсальных знаний, чем какие-либо чужеземные доктрины, — именно в силу своей отечественной природы, большей дружественности к британцам и более знакомому для них характеру