А Симочка в это время смотрелась в зеркало. Когда Таня, заколов ей на затылке толстую косу, чтобы не мешала, взглянула на нее и воскликнула: «Симочка, как тебе хорошо с прической!» — она не утерпела — побежала к зеркалу посмотреть!

Посмотрела прямо, потом сбоку, потом попыталась заглянуть сзади, наконец поднялась на носки и важно прошлась перед зеркалом, заложив руки в кармашки белого домашнего фартучка. Так ее и застала Таня.

— Бесстыдница! Она в зеркало смотрится, а у нас тесто не получается! — Таня говорит сердито, а глаза ее смеются.

Симочка покраснела, виновато пробормотала:

— Ой, Таня, какая я…

И убежала.

Тесто действительно не получалось. Лена устала перемешивать муку с маслом и для облегчения налила туда воды. Таня узнала — всплеснула руками: все пропало! Девочки бросили свою работу, окружили Таню и Лену. Надя, сердито сверкая черными глазами, наступала на Лену:

— Что теперь делать? Что?

Бедная Лена готова была заплакать, да в кухню вошла Симочкина мама.

— Ничего страшного, — сказала она и обещала быстро исправить ошибку Лены.

Изумительный запах шел из духовки — румянился бисквит. А один уже стоял на столе, прикрытый белоснежной салфеткой. Высунув кончик языка от старания, Симочка толкла сахарный песок с мандариновыми корками — для украшения бисквита.

В кухню заглянул Максим. Удивленно остановился у порога- что за пир готовится? Узнав, потоптался около Симочки и тихонько спросил, нет ли чего-нибудь попробовать. Симочка дала ему кусок подгоревшего кренделя. Он съел и попросил еще. Но ему больше не дали, зато пообещали, что завтра угостят на славу. Он будет у них почетным гостем.

Ну вот все и готово! На верхней полке буфета красуется изумительно вкусное печенье. Девочки расходятся по домам.

…Сумеречно в комнате. Горит ночник на мамином столике. Симочке не спится. Она тихонько встает с постели и босиком крадется к буфету — еще раз полюбоваться на изделия своих рук.

Вот этот красивый кренделек она положит Феде Гореву. Нет, как замечательно Таня все придумала! А мама так много помогла им… Она, кажется, даже не пообедала…

Симочка неслышно подходит к матери. Спит?

— Мамочка…

Она произносит это едва слышно, но мать открывает глаза. Симочка юркнула к ней под одеяло, нашла материнскую руку и крепко сжала в ладошке ее указательный палец.

— Мамочка, ты устала? — шепчет Симочка.

— Немножко, — так же тихо отвечает мать.

Дочка приподнимается на локте и тревожно заглядывает в материнское лицо. Даже в полумраке Симочка видит темные круги под глазами матери.

Ой, пусть мама спит завтра подольше. Серафима все сделает сама: сварит суп, приготовит жаркое, приберет квартиру.

Симочка помолчала минутку и снова зашептала. Завтра мама увидит Николая Егоровича Горева. Симочке он очень нравится. Недавно она пришла к Феде, стала снимать в передней калоши и вдруг слышит, как Николай Егорович в комнате говорит:

— Феде любовь нужна, теплота сердечная, а не морали и нотации. Ты же видишь, что тоскует он по бабушке, по родному краю. Приголубить его надо.

— Его и приголубить-то трудно, -возразила Тамара Аркадьевна. И вспомнила, как Федя еще на вокзале отвернулся от нее, а дома притворился спящим. Это, говорит, на Севере его настроили против нее.

Николай Егорович перебил Тамару Аркадьевну, заговорил горячо, укоризненно. Наверно, очень огорчился. Симочка поспешно надела только что снятые калоши и шагнула к входной двери. Но все-таки услышала, как Николай Егорович сказал, что на таких женщинах, как Марфа Тимофеевна, белый свет держится, что в колхозе она самый уважаемый человек и большая, беззаветная ее любовь к людям сделала счастливым Рыжика и сейчас греет всех, кто рядом с ней. Дальше Симочка уже не слышала -она тихо вышла и прикрыла за собой дверь.

— Спи, полуночница! — сказала недовольная мать, -Все ты перепутала, ничего не поняла… И что за манера входить к людям без стука.

Симочка хотела оправдаться, сказать, что стучалась, но очень захотелось спать. Она прижалась покрепче лицом к маминой щеке и сладко уснула.

Утром ее разбудила Таня. Мама давно хлопотала на кухне, даже Максим помогал, а она спит. Ой, почему ее раньше не разбудили? Симочка вскочила, наскоро оделась и забегала по комнате. Пришел Максим.

— С добрым утром, председатель! — миролюбиво сказал он.

— С добрым… Иди к себе. Не до тебя.

Она торопливо заплетала косы. Но со своей помощью Симочка опоздала — мать и Таня все сделали.

Пришел Федя. Симочка едва дала ему раздеться и повела к буфету смотреть бисквиты, крендельки и сухарики.

— Красивые? — гордо спросила она.

Федя, восхищенный, ответил, что очень красивые. Минуту Симочка молчала. Она так старалась сдержаться и не раскрыть тайны чаепития, но не смогла! Улыбаясь и морща вздернутый нос, она сказала ему на ухо:

— Это для Анны Васильевны и для вас, мальчишек.

Федя был изумлен. Федя был очень рад. Симочка поняла это по его лучистым глазам. Он сказал:

— Вот это да!

Федю позвала Таня — надо было приколотить большой красивый плакат «Добро пожаловать на наше веселое воскресенье!».

Он приколачивал, Таня подавала гвозди, а Симочка прыгала вокруг них и пела веселую песню, которую тут же сочинила. В песне говорилось, что Максим нарисовал замечательный плакат; который прибил хороший человек Федя Горев, и сейчас начнется веселое воскресенье.

Гости начали сходиться задолго до назначенного срока. Но предусмотрительные хозяева были готовы к встрече. Лешка Кондратьев явился в новой белой рубашке и выглаженном пионерском галстуке. Держался он степенно, зря не смеялся, на болтающих веселых девочек смотрел с явным неодобрением. Миша пришел радостный: бабушка сшила красивый костюм для матросского танца. Уж он станцует его отлично, раз есть костюм! Он сразу же переоделся, надел круглую шапочку с пушистым помпоном.

Коля Сомов пришел с баяном. Наконец прибыли Николай Егорович и Анна Васильевна. Ребята притихли. Тут притихнешь, когда рядом с тобой высокий седой человек в парадном военном кителе, увешанном орденами и медалями. Федя сидел рядом с Лешкой и восхищенно смотрел на отца: «Ты совсем замечательный, папа, и очень мне нравишься», — говорили его глаза.

Николай Егорович рассказывал о своем быстром самолете, на котором за час он пролетает больше тысячи километров. Он попросил лист бумаги и начертил схему управления. Мальчишки окружили Горева, без передышки расспрашивали, как переключить скорость, как идти на посадку, как набирать высоту. Когда девочкам удалось пробиться к Николаю Егоровичу, они стали расспрашивать его о городах, в которых ему довелось побывать. В конце концов Анна Васильевна увела Николая Егоровича, усадила на удобный диван и велела ребятам оставить его в покое.

Таня подала Коле знак. Тот взялся за баян. Миша поправил шапочку, оглядел костюм и вышел на середину комнаты.

Сомов проиграл вступление, первый такт, второй, а Миша все не начинал танца. Коля удивленно взглянул на него.

— Ты чего? — громким шепотом спросила Таня Мишу.

— Места мало, — пробормотал тот.

Раздвинули стулья, убрали тумбочки с цветами, вынесли стол. Снова заиграл Коля веселое «Яблочко». Миша оглянулся на Таню, улыбнулся и сорвался с места.

— Ай да танцор! — воскликнул Николай Егорович, наблюдая, как Миша старательно отбивал чечетку. Услышав похвалу, Миша пустился вприсядку, да так лихо, что чуть не сбил с ног подвернувшуюся Надю Асафьеву.

— Рыжик, — Николай Егорович просительно взглянул на сына, — тряхни стариной — сыграй-ка северную плясовую!

Все повернулись к смущенному Феде. Как, он умеет играть на баяне? И молчал?!

Коля уже тащит Феде свой баян, Симочка подвигает стул. Нечего делать — придется играть. Но он уже давно не играл.

Федя взял в руки баян и притих, вспоминая песню, что лилась белыми ночами над озером, над лесной поляной, где собирались девушки и парни с гармошкой.

…Вдруг запахло черемухой. Вот они, мокрые от весеннего дождя черемушные белые гроздья заглядывают в окошко. А вот и песня, негромкая, спокойная, донеслась до крылечка, где Федя сиживал с Иванкой длинными летними вечерами. Точно шептались в лесу деревья. Точно мягко похрустывал мох. А вот побежала быстрая лесная речка, бурливая, своенравная. Упала со скалы и бежит дальше. Звенит, смеется…