Литмир - Электронная Библиотека

Прошло несколько дней. Синдзо очнулся наконец от долгого забытья, похожего на дурной сон. Он лежал на втором этаже своего дома в Нихонбаси с пузырем льда на лбу. У изголовья стояла бутылка с лекарством, лежал градусник и стоял маленький горшочек со свежими лазурными вьюнками. По всей вероятности, было еще утро. Ливень, раскаты грома, старуха О-Сима, О-Тоси — все это смутно пронеслось в его памяти, он невольно повел глазами в сторону — там у камышовой двери с обеспокоенным лицом сидела все еще бледная О-Тоси с прической «бабочка». Увидев, что Синдзо очнулся, она слегка покраснела и почтительно спросила: «Молодой хозяин пришел в себя?» — «О-Тоси!» — прошептал Синдзо имя любимой с таким чувством, будто он все еще видит сон. И тут у изголовья неожиданно раздался бодрый голос Тай-сан: «Ну вот, наконец-то! Лежи! Лежи! Тебе надо лежать как можно спокойнее». — «И ты здесь?!» — «И я здесь, и матушка твоя здесь. Врач только что ушел». Синдзо оторвал глаза от О-Тоси и стал смотреть в другую сторону, словно разглядывая что-то далекое; у изголовья действительно сидели матушка и Тай-сан, которые с облегчением переглянулись. Синдзо, только что пришедший в себя, никак не мог понять, как после той страшной грозы он очутился в своем доме на Нихонбаси, и поэтому он только смотрел ошеломленно на троих людей, сидящих рядом. «Ну вот, теперь все в порядке, теперь ты должен хорошенько есть, чтобы поскорее поправиться»,— заботливо сказала матушка. «Успокойся. Ваши с О-Тоси мольбы дошли до бога. Старуху О-Сима убило молнией, когда она разговаривала с Кагисо»,— сказал еще более бодрым, чем всегда, голосом Тай-сан. По щеке Синдзо, охваченного странным чувством, не то радостью, не то печалью, невольно потекли слезы, и он закрыл глаза. Троим, которые были рядом, показалось, наверно, что он снова потерял сознание. Они засуетились, и Синдзо снова открыл глаза. «Ты что нас пугаешь! — сказал Тай-сан и нарочно громко прищелкнул языком.— Успокойся. Пташка только что плакала, а теперь смеется»,— сказал он, оглядываясь на женщин. И Синдзо, подумав о том, что в этом мире больше не существует таинственной старухи, почувствовал, как губы его расплылись в улыбке. И, насладившись этой счастливой улыбкой, он взглянул на Тай-сан и спросил: «А Кагисо?» — «Он только в обморок упал»,— смеясь, ответил Тай-сан, вдруг замялся, но потом, видимо, решился. «Я вчера навестил его и слышал от него самого, будто О-Тоси, когда в нее вселился дух Басара, все время твердила старухе, что та поплатится жизнью, если будет мешать вашей любви. Старуха же подумала, что О-Тоси нарочно разыгрывает перед ней спектакль, и на другой день, когда к ней пришел Кагисо, была взбешена и все время будто твердила, что разлучит вас, даже если для этого ей придется пойти на убийство. Стало быть, мой план как будто бы и провалился, но в то же время все случилось примерно так, как было задумано. Не правда ли? Старуха подумала, что О-Тоси притворяется, поэтому и погубила себя. Как бы то ни было, все это так неожиданно. Я теперь уж и не знаю, злой этот дух Басара или добрый»,— сказал он с недоумением. Слушая его рассказ, Синдзо не переставал удивляться той потусторонней силе, которая все эти дни держала его в своих лапах. Потом он подумал о том, что же с ним было с тех пор, как они попали в грозу, и он спросил: «А я? Что со мной случилось?» Теперь уже О-Тоси вместо Тай-сан поведала ему проникновенно о происшедшем: «А вас сразу с набережной Исигаси отвезли на рикше к ближайшему доктору. Оттого ли, что вы промокли под ливнем, или еще почему-нибудь, только у вас сделался страшный жар, и вас привезли домой к закату солнца совсем без памяти». Тай-сан с довольным видом придвинулся к нему и сказал: «Благодаря твоей матушке и О-Тоси жар наконец спал. Целых три дня они не смыкали глаз у твоей постели, пока ты бредил в беспамятстве. Все заботы о заупокойной службе по старухе О-Сима взял на себя я. Нет человека, о котором бы твоя матушка не позаботилась»,— продолжал Тай-сан, все еще стараясь подбодрить друга. «Спасибо, матушка!» — сказал Синдзо. «Ну что ты! Лучше поблагодари Тай-сан»,— ответила матушка. У сына, у матери, да и у О-Тоси и Тай-сан навернулись на глаза слезы. Однако Тай-сан, как и подобает мужчине, тотчас же заговорил бодрым голосом: «Как! Уже три часа! Тогда я покидаю вас». И он приподнялся с колен. «Три часа? Разве еще не утро?» — сдвинув недоверчиво брови, спросил как-то странно Синдзо. Ошеломленный Тай-сан воскликнул: «Ты что, шутишь? — И, вынув из-за пояса часы, открыл крышку и собирался показать часы Синдзо, но, заметив, что Синдзо смотрит на цветы, стоящие у его изголовья, усмехнулся весело и сказал: — Этот цветок был самым любимым у О-Тоси в доме старухи. Он зацвел в тот дождливый день лиловыми цветами, и, представь себе, цветы до сих пор не завяли. О-Тоси часто нам говорила: раз цветы цветут, ты непременно поправишься. Вот ты и очнулся. Тоже чудо, но какое радостное, не правда ли?»

1919, сентябрь - октябрь

Бал[127]

1

Избранное - i_008.png
ечер 3 ноября 1886-го[128]. Акико, семнадцатилетняя девушка, поднимается вместе со своим отцом по широкой лестнице в клубе «Рокумэйкан»[129], где должен состояться бал. Освещенная яркими газовыми фонарями лестница по обеим сторонам обсажена тремя рядами крупных хризантем[130], похожих на искусственные. В третьем ряду — красные хризантемы, во втором — ярко-желтые, в первом — белоснежные. Их лепестки свисают бахромой. Из танцевального зала, выходящего на верхнюю площадку лестницы, где ряды хризантем кончаются, безудержно льются исполненные ликования бравурные звуки оркестра. Акико с детства учили французскому языку и танцам. Но в ее жизни это был первый настоящий бал. Поэтому по дороге сюда, сидя в коляске, она рассеянно отвечала изредка заговаривавшему с ней отцу. Так глубоко в сердце девушки пустило корни беспокойство, которое скорее можно было назвать радости ной тревогой. Пока коляска не остановилась у клуба «Рокумэйкан», Акико нетерпеливо поглядывала на проплывавшие мимо редкие фонари, тускло освещавшие токийские улицы.

Но как только она вошла в клуб, произошел случай, заставивший ее сразу же забыть о тревоге. Примерно на середине лестницы они с отцом поравнялись с поднимавшимся впереди них китайским дипломатом. Довольно полный, он посторонился, пропуская их, и устремил на Акико восхищенный взгляд. Бледно-розовое бальное платье, изящная голубая бархотка вокруг шеи, душистая роза в густых волосах — действительно, в тот вечер Акико, потрясшая своим обликом китайского дипломата с длинной косой, как бы олицетворяла собой прелесть японской девушки, приобщившейся к цивилизации. А тут еще сбегавший с лестницы молодой японец во фраке невольно остановился и, чуть повернув голову, тоже стал с восхищением смотреть вслед Акико. Потом, спохватившись, поправил белый галстук и снова заспешил вниз, в вестибюль.

Акико с отцом поднялись на второй этаж, где у входа в зал гостей с достоинством приветствовали хозяева — граф с поседевшими бакенбардами и увешанной орденами грудью и его жена, которая была старше своего мужа, в тщательно продуманном туалете в стиле эпохи Людовика XV. От Акико не укрылось восхищение, появившееся на бесстрастном лице графа, когда он ее увидел. Отец Акико, человек добродушный, радостно улыбаясь, представил дочь графу и его супруге. Акико то робела, то ликовала. Но обуревавшие девушку чувства не помешали ей уловить в лице высокомерной графини что-то вульгарное.

Танцевальный зал тоже был весь украшен буйно цветущими хризантемами. Повсюду в аромате духов бесшумно плыли волны кружев, цветы, веера из слоновой кости, которыми в ожидании кавалеров обмахивались женщины. Акико сразу же оставила отца и присоединилась к одной из этих блестящих групп. Она состояла из девушек, с виду ровесниц, в почти одинаковых голубых и розовых платьях. Они встретили Акико веселым щебетаньем, наперебой восхищаясь ее красотой, тем, как чудесно она сегодня выглядит.

вернуться

127

Перевод В. Гривнина.

вернуться

128

Вечер 3 ноября 1886 г. — Имеется в виду прием, устроенный министром иностранных дел Японии по случаю дня рождения императора, на котором присутствовали члены императорской фамилии, министры, послы иностранных государств.

вернуться

129

«Рокумэйкан» — клуб, членами которого состояли японские аристократы и высокопоставленные дипломатические представители иностранных государств. Был выстроен в 1883 г. в районе Тиёда.

вернуться

130

...обсажена тремя рядами крупных хризантем...— Хризантема — символ Японии.

22
{"b":"232057","o":1}