4
Идет каптен-армус во главе капральства, Пожирает глазами начальство.
5
Два флейтиста ведут кобылу. Она ступает тяжело и уныло.
6
Это та самая кляча, На которой ездил виновник плача.
7
Идет с печальным видом казначей, Проливает слезный ручей.
8
Идут хлебопеки и квартирьеры, Хвалят покойника манеры.
9
Идет аудитор, надрывается, С похвалою о нем отзывается.
10
Едет в коляске полковой врач, Печальным лицом умножает плач.
Соломаткин Л. И. Славильщики-городовые (фрагмент)
11
На козлах сидит фершал из Севастополя, Поет плачевно: «Не одна во-поле…»
12
Идет с кастрюлею квартирмейстер, Несет для кутьи крахмальный клейстер.
13
Идет майорская Василиса, Несет тарелку, полную риса.
14
Идет с блюдечком отец Герасим, Несет изюму гривен на семь.
15
Идет первой роты фельдфебель, Несет необходимую мебель.
16
Три бабы, с флером вокруг повойника, Несут любимые блюда покойника:
17
Ножки, печенку и пупок под соусом, Все три они вопят жалобным голосом.
18
Идут Буренин и Суворин, Их плач о покойнике непритворен.
19
Идет повеся голову Корш, Рыдает и фыркает, как морж.
20
Идут гуси, индейки и утки, Здесь помещенные боле для шутки.
21
Идет мокрая от слез курица. Не то смеется, не то хмурится.
22
Едет сама траурная колесница, На балдахине поет райская птица.
23
Идет слабосильная команда с шанцевым инструментом, За ней телега с кирпичом и цементом.
24
Между двух прохвостов идет уездный зодчий, Рыдает изо всей мочи.
25
Идут четыре ветеринара, С клистирами на случай пожара.
26
Гг. юнкера несут регалии: Пряжку, темляк, репеек и так далее.
27
Идут гг. офицеры по два в ряд, О новой вакансии говорят.
28
Идут славянофилы и нигилисты; У тех и у других ногти не чисты.
29
Ибо если они не сходятся в теории вероятности, То сходятся в неопрятности.
30
И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее Русского безбожия и православия.
31
На краю разверстой могилы Имеют спорить нигилисты и славянофилы.
32
Первые утверждают, что кто умрет, Тот весь обращается в кислород.
33
Вторые – что он входит в небесные угодия И делается братчиком Кирилла-Мефодия.
34
И что верные вести оттудова Получила сама графиня Блудова.
Волков Р. М. Портрет М. И. Кутузова
35
Для решения этого спора Стороны приглашают аудитора.
36
Аудитор говорит: «Рай-диди-рай! Покойник отправился прямо в рай».
37
С этим отец Герасим соглашается, И погребение совершается…
Исполнить, как, сказано выше, Полковник***
Примечание полкового адъютанта. После тройного залпа из ружей, в виде последнего, салюта человеку и товарищу, г. полковник вынул из заднего кармана батистовый платок и, отерев им слезы, произнес следующую речь:
1
Гг. штаб– и обер-офицеры! Мы проводили товарища до последней квартиры.
2
Отдадим же долг его добродетели: Он умом равен Аристотелю.
3
Стратегикой уподоблялся на войне Самому Кутузову и Жомини.
4
Бескорыстием был равен Аристиду – Но его сразила простуда.
5
Он был красою человечества, Помянем же добром его качества.
6
Гг. офицеры, после погребения Прошу вас всех к себе на собрание.
7
Я поручил юнкеру фон-Бокт Устроить нечто вроде пикника.
8
Это будет и закуска и вместе обед Итак, левое плечо вперед!
9
Заплатить придется очень мало, Не более пяти рублей с рыла.
10
Разойдемся не прежде, как к вечеру Да здравствует Россия – Ура!!
Примечание отца Герасима. Видяй сломицу в оке ближнего, не зрит в своем ниже бруса. Строг и свиреп быши к рифмам ближнего твоего, сам же, аки свинья непотребная, рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси. Иди в огонь вечный, анафема.
Примечание рукою полковника. Посадить Герасима под арест за эту отметку. Изготовить от моего имени отношение ко владыке, что Герасим искажает текст, называя сучец – сломицею. Это все равно, что если б я отворот назвал погонами.
Доклад полкового адьютанта. Так как отец Герасим есть некоторым образом духовное лицо, находящееся в прямой зависимости от Консистории и Св. Синода, то не будет ли отчасти неловко подвергнуть его мере административной досаждением его под арест, установленный более для проступков по военной части.
Отметка полковника. А мне что за дело. Все-таки посадить после пикника.
Примечание полкового адьютанта. Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснял, что полковник года два не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику отпуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз, и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедоваться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания.
Айвазовский И. К. Буря на море
Стихотворения. Басни. Эпиграммы
Аквилон
С сердцем грустным, с сердцем полным,
Дувр оставивши, в Кале
Я по ярым, гордым волнам
Полетел на корабле.
То был плаватель могучий,
Крутобедрый гений вод,
Трехмачтовый град пловучий,
Стосаженный скороход.
Он, как конь донской породы,
Шею вытянув вперед,
Грудью сильной режет воды,
Грудью смелой в волны прет.
И, как сын степей безгранных,
Мчится он поверх пучин
На крылах своих пространных,
Будто влажный сарацин.
Гордо волны попирает
Моря страшный властелин,
И чуть-чуть не досягает
Неба чудный исполин.
Но вот-вот уж с громом тучи
Мчит Борей с полнощных стран.
Укроти свой бег летучий,
Вод соленых ветеран!..
Нет! гигант грозе не внемлет;
Не страшится он врага.
Гордо голову подъемлет,
Вздулись верви и бока,
И бегун морей высокий
Волнорежущую грудь
Пялит в волны и широкий
Прорезает в море путь.
Восшумел Борей сердитый,
Раскипелся, восстонал;
И, весь пеною облитый,
Набежал девятый вал.
Великан наш накренился,
Бортом воду зачерпнул;
Парус в море погрузился;
Богатырь наш потонул…
И страшный когда-то ристатель морей
Победную выю смиренно склоняет:
И с дикою злобой свирепый Борей
На жертву тщеславья взирает.
И мрачный, как мрачные севера ночи,
Он молвит, насупивши брови на очи:
«Все водное – водам, а смертное – смерти;
Все влажное – влагам, а твердое – тверди!»
И, послушные веленьям,
Ветры с шумом понеслись,
Парус сорвали в мгновенье;
Доски с треском сорвались.
И все смертные уныли,
Сидя в страхе на досках,
И неволею поплыли,
Колыхаясь на волнах.
Я один, на мачте сидя,
Руки мощные скрестив,
Ничего кругом не видя,
Зол, спокоен, молчалив.
И хотел бы я во гневе,
Морю грозному в укор,
Стих, в моем созревшем чреве,
Изрыгнуть водам в позор!
Но они с немой отвагой,
Мачту к берегу гоня,
Лишь презрительною влагой
Дерзко плескают в меня.
И вдруг, о спасенье своем помышляя,
Заметив, что боле не слышен уж гром,
Без мысли, но с чувством на влагу взирая,
Я гордо стал править веслом.
