— Надеюсь. В следующий раз пулю словишь, ты меня знаешь. В магазин сбегай со Славкой, жратвы набери, да не скупись и ликеру путнего. Все.
Чисто выбритый и окативший себя флаконом туалетной воды из Франции, Леха, прикинутый в бордовую рубашку из вываренного шелка и зеленые вельветовые брюки, выискивал в ворохе лантухов дамские безделушки и детское белье.
— Ты далеко намылился?
— А че?
— Я Костю в продмаг угнал за шамовкой.
— Я там поем.
— Где?
— Вчера, когда мы с племяшом на базар ездили, я по пути на переговорный забежал, Хадиче брякнул. Она сегодня прикатит, у нее на «Синюшке» брат живет.
— Одна или с сыночком?
— С ним.
— Возьми меня с собой, а Ветерок?
— Зачем?
— Да ладно, не жмись. Прикину, похож хоть маленько на папашу сынок.
— Собирайся.
— Благодарствую. Шпана, Лехиному Лешке по пятерочке давайте скинемся, на хлеб с маслом.
На следующий день с Ветерком и Славой словились на центральном рынке. Набрали фруктов, овощей, пива и шикарную, готовую к любой миг брызнуть соком, дыню.
— Славка, в Иркутске есть такое место, где живностью торгуют? Дядька твой у меня недавно сенбернара на тот свет отправил, хочу вот нового завести.
— Есть, чуть выше железнодорожного вокзала. Тоже рынок, но старый. Его под «Птичий» держат.
Проводи нас туда, а потом куда нибудь на Ангару смоемся, отдохнем.
Долго и придирчиво отбирал среди вислоухих щенят что-то похожее на Линду Святой, а подельники, соблазненные торгашами, все кроме Эдика, купили вместе с алюминиевыми клетками по паре пестрых попугаев. Лобастый с мутными глазами сенбернар обошелся Олегу всего в три тысячи рублей, но не в деньгах счастье и не в их количестве. Спустя час кормил он свою красавицу на пляже Ангары рядом с громадной пристанью. Взад-вперед шмыгали прогулочные катера и моторные лодки, но на босые ступни ног накатывались удивительно чистенькие волны. Леха в трусах по колено и черных, как у Фантомаса очках, тянул из банки пиво, племянник его шкварил «жигу», свою конечно, Кот с Эдиком, настрогав в капроновый тазик огурцов с помидорами, залили их сметаной и перебуторив, вприкусь с колбасой, замельтешили ложками.
— Вовчик, в эту игру два раза не играют, — пригласил его к импровизированному столу Костя.
— Не тревожь пацана, видишь — спит, слюна бежит. Нам больше достанется.
— Братан, на телке плащ длинный был, взял?
— У нее день рождения был, пришлось оставить.
— Понятно, — Святой ссадил с колен Линду и, подойдя к Рыжему, сдернул с его лица газету. Со рта, ощеренного как у злого пса, текла не сладкая слюна сна, а желтоватая пена.
— Помогайте! Эдька, Костя, держите его за ноги и руки. Ветерок, монтировку тащи, палку или еще что, язык к челюсти прижать, а то задохнется. Шустрей!
— Что с ним? — близко не подходил Славка.
— Очухается, узнаем, — выловил из воды щенка Олег и шлепнув его по мокрой холке, посадил на багажник Вовкиной тачки.
— Вот ублюдок, болеет чем-то и помалкивает.
— Ну и что? — придавил к песку подрагивающие ноги приятеля Кот.
— Что из того, что он про беду эту никому не болтает?
— А то, что где нибудь на делюге он со страху перестреляет и продавцов, и нас.
— Не преувеличивай.
— Сгущаю, конечно, но представь себе, что, допустим, вчера с ним бы вот такое в комке произошло, что тогда?
— Добили бы, делов — то.
— Где я? — одыбал Вовчик, но никого не узнавал.
— Пока еще не в аду, но можешь не сомневаться, место для тебя там приготовлено.
— Кто ты?
— Костя, друган твой. Адрес и фамилия нужны? Эдик вывалил салат под пристань и, сполоснув тазик, положил его в Славкину «жигу». Улетучившийся аппетит Кота не возражал.
— Слава, до аптеки Рыжего свози? — попросил племяша Леха.
— Сейчас, машина чуть — чуть обсохнет.
— Ты на его садись, твоя пусть здесь стоит.
— Я сам за руль сяду, — встал на карачки Вовка.
— Твое дело, не убейся, гляди.
Вернулся Славка один и на такси. На первом же перекрестке Вовчик атаковал железный стол светофора. Столб не пострадал, а «Жигули» остались без лобового стекла и правого крыла. Ремонт обошелся бесплатно, но ушло на него двое суток. Все это время Рыжий бухал, словно прощался с жизнью. В понедельник ближе к обеду племянник Ветерка через старого знакомого, который трудился на железнодорожном вокзале начальником смены, достал три билета на поезд и вечером благополучно проводив подельников до купейного вагона, Святой с дрыхнувшим на переднем сиденье Вовкой, метанул на выход из города. До Читы добрались без приключений и ровно за двадцать четыре часа. С последними лучами солнца и каплями горючки в бензобаке, легковушка на издыхании вкатилась в ограду Областного онкологического диспансера. Вовчик ничего не спрашивал, Олег ничего ему не объяснял. Посадил за пазуху наблевавшуюся за дорогу Линду и вылез из-за баранки.
— Минут сорок меня не будет, бензин ищи.
На третьем этаже в хирургическом, стерильно уютном и стонущим на разные голоса отделении, после операции лежала Лена. Третью часть мизинца на левой руке, где притаилась злокачественная опухоль, ей три дня назад оттяпали.
— Привет, ромашка, — развернул он жену от тоскливого коридорного окошка.
Забинтованной кистью руки она провела по его небритой щеке и вроде как облегченно, выдохнула.
— Ты вернулся, значит, все хорошо. Ой! У тебя под рубашкой что — то шевелится.
— Это для тебя, ромашка.
— Что это?
— Угадай.
— Котенок?
— Ну — у…
— Щенок?!
— И не простой. Не золотой конечно, но зато сенбернар и кличут его Линдой.
— Спасибо!
— Как чувствуешь себя?
— Отлично.
— Тогда собирайся, поехали.
— Куда?
— Домой, куда же еще.
— Не, Олежка. Больничный с нарушением выдадут.
— Ну и что?
— Не оплатят.
— Я оплачу его в тройном размере. Вещи бери и во двор спускайся, я на «жиге». В двенадцать в Первомайске будем.
«Краб» был ограблен девятнадцатого июня. Решив собраться вместе пятого июля, банда на некоторое время легла на дно, хулиганить и чудить в поселке Святой запретил. Сразу после дележа дернутого, Эдик уехал к родичам. Был он холост, с Викой поссорился и теперь все денежки тратил в основном на себя. Приобрел в «Рубине» за шестьдесят штук золотую цепочку, печатку на мизинец, дал отцу с матерью и загулял. Олег с Максимом и Игорешкой гонял футбольный мяч, ходил в бассейн, спортзал и длинными вечерами просиживал у телевизора. Леха заперся на даче, отдавая все свободном время курочкам и поросятам.
Кот и Рыжий с куражей, соревнуясь между собой в щедрости, несколько дней подряд поили всех желающих горькой в «Кристалле» и «Березовой роще».
Как и уславливались, пятого числа словились в «Кристалле». Вкованные в вываренный шелк, публично никогда не матерившиеся, в рыжих гайках и цепях, выглядели на фоне заполненного ресторана приятели не просто прилично, а выделялись. Рабочий люд уже прикидывал, что это пятерочка себе на уме. Официанткам щедрые парни нравились. У Кости первый раз в жизни появилась кожаная куртка и теперь он всегда и везде таскал ее с собой.
— Брось ты, волк, шкуру эту дома, — наматывал на вилку колечки репчатого лука из салата Ветерок, — жара на улице под тридцатку давят, а ты таскаешься с ней, словно с ребенком грудным. Вон косятся на тебя.
— Кто?
— Не туда смотришь.
— А-а, вон те гаврики. Представляю — с короткой стрижкой и в пиджаке, это — Беспалый. Справа от него, тот, что мордастый — Леха, еще его дразнят пингвином. Слева кент, они вместе на зоне хряпали — Слепой, Олегом зовут. Путем его не знаю, сидит постоянно, а рядом за соседним столиком шпана их. Сэва, Кореш, Десяток. Одногодки все и даже когда — то в одной школе учились вместе. Лет по двадцать им примерно. Жук, царство ему небесное, с ними вращался.
— Слепому сколько лет?
— Двадцать восемь кажется, он Беспалого то ли на год, то ли на два постарше.