— Фамилия?

— Не знаю — отвечал Эдька врачу приемного покоя областной больницы — мы на улице его подобрали.

— Когда?

— Минут тридцать назад.

На Олеге ножницами резали одежду два практиканта мединститута.

— Где подобрали?

— В «Северном».

— Ваша фамилия?

— А моя — то вам зачем? — повернулся и быстро зашагал к стеклянному выходу из помещения Эдик.

— Молодой человек!

Но он уже не слышал врача. Весна газанул и на скорости резко повернул за серый угол семиэтажки. Японка встала на два правых колеса и словно чуть подумав, опрокинулась на крышу. Лобовое стекло стрельнуло и завалившийся на Паху младший брат Святого, моментально выкатился в образовавшуюся дыру. Ударив раненую руку, Слепой на мгновение потерял сознание… Беременную его мать на одеяле четверо здоровых мужиков из квартиры бегом перенесли в «Победу» и сумасшедшая, с оторванным глушителем, машина понеслась к роддому. Вот так же на первом повороте «Победа» встала на уши, и Слепой появился на свет божий, поливаемый бензином из распоротого бака… Сейчас его снова поливало горючкой и если бы не Эдька, выпнувший заднее стекло «Тойоты», то при каких обстоятельствах Слепой народился, при таких же бы и возвернулся туда, откуда пришел. Радужной свечкой в наступающем утре полыхнула иномарка, но на счастье преступников, не взорвалась и спустя полтора часа, первомайцы на двух тачках, которые им выделили Ловец с Калиной, укатили домой.

Под почти неслышное стрекотание видеокамеры чьи-то пока не видимые холодные, но приятные ладони ворочали его тело на узенькой реанимационной кровати.

— Теперь на другой бок — тихо кто-то командовал. — У него там тоже татуировки. Так, хорошо, теперь ноги. Все, всем спасибо.

— Пить…

От неожиданности пучеглазая красотуля медсестра вздрогнула и, схватив со столика тонкий стакан с компотом, метнулась к Святому. Сделав один маленький глоток, он сразу его выблевал.

— Еще.

И эта порция компота выплеснулась обратно.

— Послушай, парень, кто ты? — последние ненужные два слова повисли на языке, потому что майор Грознов вдруг узнал в этом щетинистом с забинтованной головой человеке Иконникова.

— Какое сегодня число?

— Второе марта, Олег.

«Откуда он меня знает и вообще, кто он такой?»

— Где я?

— В реанимационной палате нейрохирургического отделения областной больницы…

Дальше Святой уже не слышал, без сознания было лучше, чем даже в первомайском КПЗ.

Очнулся он далеко за полночь. В углу палаты оглушительно храпел, уронив автомат на пол лейтеха с управы по борьбе с организованной преступностью. Олега штормило, но он все таки попробовал сесть. Что — то мешало в ногах. Святой поддернул вверх простыню, но в блеклом свете луны не рассмотрел, что его держит за ноги. Заслышав его ворочанье, в палату вошла сестра — красотка.

— Пить хочешь?

— Нет. Кто это?

— Милиционер.

— Спал бы дома, урод, что он тут потерял.

— Тебя сторожит. А, правда, говорят, что ты с чеченами воевал, и там тебя ранили?

— Кто говорит?

— Вот они — кивнула девушка на мусора.

— Тебя как зовут?

— Таня.

— Милая Танюшка, глянь, что у меня с ногами.

— Нормально все, вот только они тебя за лодыжки железными браслетами к койке пристегнули, а так вроде все нормально.

— Нельзя, не положено! — четко выкрикнул мент. Как и утром, медсестра вздрогнула.

— Не бойся, это он во сне на жену, наверное, орет, она, поди, ему в штаны лезет, а ему не до этого — кругом мафия, бандиты, ловить надо, а не любить.

— А ты бандит?

— Был бы Брежнев у руля, был бы я бандит, а сейчас не знаю, но и не Робин Гуд конечно. Браслетики значит на ходулях — пошевелил Олег занемевшими пальцами ног — не встречал я еще таких цацок. Давай тогда баюшки, Танюшка, а этого мерина толкни, пожалуйста, нельзя ему при исполнении пузыри пускать, да и храпит безобразно.

Утром к Святому пустили жену. С зеленых глаз ее не переставая, срывались на тощую подушку мужа соленые хрусталики и за неделю, что они не виделись, морщина на ее лбу стала чуточку глубже.

— Сильно тебя?

— Ерунда, — подмигнул он весело супруге — пуля пробила шею и по черепу чиркнула. Шейный позвонок цел, контузило, правда — крепко, а так все путем.

— Скоро тебя выпишут?

— Не знаю, Ленка, но заранее тебя предупреждаю, что выпишут меня отсюда в тюрьму.

— Да ты что, Олега, не пугай меня — немой вопрос застыл в ее мокрых глазах. В палату заглянул подслушивающий мент.

— Извините, но свидание окончено.

— Принести чего-нибудь вкусненького?

— Думаешь, тебя ко мне еще пустят?

— Обещали.

— Не верь ментам, никогда они своих обещаний не выполняют, а на счет продуктов не беспокойся, я все равно ничего не см. Неудобно как-то, чтоб из-под такого лба горшки таскали, вот телогрейка мне теперь понадобится.

— Товарищ начальник, разрешите, я мужу телогрейку привезу — засобиралась Лена.

— Завтра.

— Можно сегодня?

— Ладно, но после обеда.

Легавый проверил кандалы на арестованном и пошел провожать супругу Святого.

Через час его на каталке в грузовом лифте опустили на первый этаж и переложили на брезентовые носилки. От лифта до «УАЗика» несли его уже менты. В такт торопливым шагам покачивалось и сознание. Он не видел, но слышал, как визгнули тормоза его «жигуленка» и Ленка закричала.

— Куда вы его?! Мне ведь обещали…

— Телогрейку хоть возьмите, он ведь в одной футболке… — неслось вдогонку удалявшемуся «УАЗику».

Спустя пять минут машина выбралась на обводную трассу, и Олег сообразил, что тянут его на «пятерку», где находилась областная больница для заключенных.

— Тормозни — один из конвойных заметил преследующий их «жигуленок», и когда «УАЗик» пустил из под задний скатов резиновый дым, выскочил из салона. «Жига» встала и когда мент дал из автомата длинную очередь в небо, развернулась и ушла в город.

Так на носилках Олега и занесли в больничный барак и вот так началась его новая старая жизнь. Знакомые бритые головы арестантов, лай овчарок, носящихся по запретке, краснопогонник на вышке, воющий о том, что видит, бездушные врачи, давным-давно забывшие о клятве Гиппократа.

Метелило в башке от укола на дорожку, которым проводила его Танюшкина подружка, свистела за задубевшим стеклом холодной палаты непогода. Мерзко было на душе и неуютно, спасла боль, утащившая его сознание в свой спокойный мирок, но погостил там Святой недолго. Не прошло и тридцати минут, как к нему через забор, что отделял больничку от зоны строго режима, полезли уголовники. Что это было, сон или бред, но он чувствовал, как его вместе с койкой осторожно перенесли в теплую палату и накрыли толстым ватным одеялом.

— Одыбает пацан, чифирку ему сварганьте — командовал кто-то неразличимый в молочном мареве. Скажете — Ловец подъезжал к забору, передал вот витамины, апельсины, конфеты. В палату лишних не пускайте, не хуй им знать, кто он и за что устроился.

В этот же день вечером арестовали Беспалого и Слепого. Узнав, что Олег на «пятерке», они затарились чаем, спиртом, деньгами и рванули в Читу. На выезде из поселка их машине попался на встречу ментовский «Рафик». Добравшись до отдела, мусора сразу упали на телефон и на первом же «КП» тачку с подельниками вывернули. Женька врюхался плотно, его закрыли в тюряжку, а Слепой пока отделался тремя сутками КПЗ.

Утром забрали Эдьку и Десятка, тепленькими, прямо из кроваток их уперли в первомайскую кадушку. Агею повезло, буквально за минуту до ментовского визита, он отвалил с материнской хаты в Читу. Ветерка легавые не тронули, причин беспокоить уголовника пока не было.

По поселку поползли слухи, что банду замели. Главное — спекся Святой. Потеряв его твердую руку, шпана расслабилась. Бразды правления негласно перешли к Ветерку, общак тоже, но авторитет Олега к Лехе не перешел.

Шестого, возле восемнадцатого продмага Агей скараулил жену Святого, на хату к ней идти он не рискнул.