— А он храбрый? — спросил «генерал».

— Замечательный храбрец, — ответила Лена.

— Тогда, — скомандовал «генерал», — назначить его самым главным моим офицером!

Лена замерла. Она услышала какой-то странный гул. Он всё приближался и приближался. Казалось, это лес гудит сердито и громко. Потом над лесом, над старой берёзой, над Леной понеслись огромные, тяжёлые самолёты. Они шли ряд за рядом, тяжёлые, быстрые, и сердито ревели. На крыльях были нарисованы красные звёзды.

Если бы можно было им крикнуть, чтоб они захватили её с собой! Лена стояла, глядя вверх, вся дрожа от возбуждения. Ведь может же быть, что они заметят её и подхватят! Ведь бывает же это в сказках! Но самолёты прошли, и небо опять было чистое и пустое, и гул удалялся и затихал. И снова стало слышно, как шелестят листья берёзы.

Тогда Лена легла на траву. Она снова почувствовала себя очень усталой. Она смотрела на берёзу, на изогнутый её ствол, на дупло, похожее на открытый рот. Она была очень слаба сейчас. Ветви и листья расплывались в глазах, мысли путались. Она наконец заснула.

Проснулась она, дрожа от холода. Солнце ярко светило, но трава была мокрая от ночной росы. Когда Лена поняла, что проспала целую ночь, у неё даже сердце замерло.

— Коля! — крикнула она. — Коля!

Никто не откликнулся.

«Ну что же, может быть, он задержался. Должно быть, ночью он не нашёл дороги, — подумала она и постаралась успокоиться. — Ничего же не могло случиться. Сейчас Коля придёт, и всё будет хорошо».

Она опять легла. Мелкая дрожь била её.

Зашуршало в траве. Она вздрогнула и привскочила. Лесная мышь, стоя на задних лапках, испуганно смотрела на неё.

— Ты меня, пожалуйста, не пугай, — рассудительно сказала Лена. — Я же знаю, что ты самая обыкновенная мышь и никакого зла мне не хочешь.

Мышь шмыгнула в траву и исчезла. Лена посидела ещё, но дрожь всё не проходила.

— Ну, что ж это такое? — сказала она. — Почему он не идёт?

Лена представила себе, что будет с ней, если она останется одна, и ей стало так страшно, что она стала громко звать Колю. Но никто не откликнулся, и она замолчала. Потом она вспомнила, что Коля советовал ей, если станет страшно, идти к дороге. Вот ей как раз страшно, она и пойдёт туда. Теперь она знала, что надо делать, и ей стало легче. Когда она встала, её качнуло от слабости, но она всё-таки пошла.

Скоро лес поредел. Дорога была близко. Лена услышала шум проезжавшей машины, а там и дорога стала видна. Солнце грело сильней и сильней. Лена перестала дрожать. Выйдя на дорогу, она посмотрела в одну и в другую сторону. Дорога была пустынна. Лена села и стала ждать.

Иногда вдалеке появлялся человек. Каждый раз издали Лене казалось, что это Коля. Но, когда человек подходил ближе, оказывалось, что это женщина или старик. Без Коли было плохо. Он бы обязательно что-нибудь придумал, или они хоть поговорили бы. Конечно, она не стала бы ему говорить, что голодна и устала, но всё-таки знала бы, что может ему пожаловаться, и ей было бы легче.

Время шло, солнце поднялось высоко, а Коли всё не было.

Снова вдали показались люди. На этот раз их было много, и Коли, конечно, среди них не могло быть. Он старался всегда избегать людей. Поэтому Лена и не смотрела на толпу, идущую по дороге, пока толпа не подошла ближе. Теперь было видно, что по сторонам идут солдаты с автоматами, а в середине — мужчины и женщины, совсем молоденькие и пожилые, с маленькими узелками в руках.

Как ни уединённо жил Иван Игнатьевич Соломин со своими внуками, всё-таки Лена выросла на оккупированной гитлеровцами земле, и ей не надо было объяснять, что это за странный караван идёт по дороге. Это угоняли людей на работу в Германию. По обочинам шоссе шли трясущиеся от старости старики и старухи и маленькие дети.

Караван подошёл совсем близко, и Лене теперь было всё видно и слышно.

Солдаты шли размеренным шагом, не обращая никакого внимания на крики и разговоры плачущих, прощающихся друг с другом людей.

— Мама, мама! — кричала девушка, шедшая в караване, старушке, тащившей за руку маленького мальчика трёх или четырёх лет. — Смотри, чтобы Володька в колодец не упал, и вели ему мать помнить. Слышишь, мама? А если отец вернётся, расскажи ему, как меня увели. Слышишь, мама, обязательно расскажи.

Старушка, кажется, была совершенно глуха, да и человеку с очень хорошим слухом трудно было бы разобраться в этих перебивающих друг друга криках и разговорах. Но старушке и не надо было слышать. Она и так хорошо понимала, о чём может говорить её дочь, уходящая в чужую страну, в неволю.

— Да, да, — повторяла она, — слышу, Нюрочка, слышу. Всё, Нюрочка, сделаю.

— Дедушка, — кричал мальчик лет четырнадцати, — если батя придёт, вы ему расскажите, пусть идёт в Германию меня отбивать! Я его ждать стану. Слышите, дедушка?

— Слышу, слышу, — отвечал старик. — Если придёт, пойдёт отбивать.

Молодая девушка, хромая на одну ногу, ковыляла по обочине дороги и кричала прощальные слова подруге, которая шла в караване. Как, наверное, подруга завидовала ей, что она хромая и поэтому её не угоняют в неволю!

Взявшись за руки, в караване шли двое, мать и дочь, а младшая дочь бежала по обочине дороги.

— Вы вернитесь, — кричала она сестре и матери, — вы вернитесь, а то я тут пропаду одна!

— Вернёмся, вернёмся, — кричала мать, а сама думала: «Где уж мне вернуться». — Может, тебе добрые люди помогут.

Конвойные шли не спеша, равнодушно поглядывая вокруг и обращая столько же внимания на крики, слёзы и плач, сколько внимания обращает лошадь на монотонное жужжанье мух. И так же лениво, как лошадь отмахивается хвостом, вскидывали они автоматы, когда кто-нибудь из провожающих подходил слишком близко.

Лена растерянно смотрела на этих людей, расстающихся, наверное, навсегда: на тех, кого угоняли во вражескую неволю, и на тех, кто оставался без близких. И вдруг её окликнули:

— Лена!

Она даже не обернулась, настолько была уверена, что к ней это относиться не может. Но громкий, взволнованный голос повторял раз за разом:

— Лена, Лена!

И Лена обернулась, потому что голос этот до странности был ей знаком.

Она повернулась и чуть не вскрикнула: Коля, её Коля шагал в караване за цепью солдат с автоматами, маленький, жалкий, шагал и улыбался ей.

— Коля! — крикнула Лена и побежала к нему.

Солдат, не глядя, лениво стукнул её прикладом в плечо. Она отскочила и чуть не упала в канаву, но сразу бросилась снова за Колей.

— Коля, — кричала она, — Коля, как же ты? Что же ты?

— Понимаешь, Леночка, — кричал Коля, — в деревне на улице задержали. Ничего, Леночка!

Он улыбался и очень старался ободрить её, показать, что всё не так страшно, но по его улыбающемуся лицу одна за другой стекали крупные слёзы.

— Лена, — кричал он, — слушай меня внимательно, это очень важно! Спроси, если не поймёшь. Прежде всего, ты очень голодная. Пойди в деревню Селище, там у старика Бугаева я оставил для тебя хлеб. Он честный старик и непременно отдаст. Ты поняла меня?

— Мама, мама! — кричал мальчишка, бегущий почти рядом с Леной. — Мама, ты письма Синявиным пиши, они мне перешлют. Я уйду куда-нибудь, мама!

— Слышу, слышу! — кричал глухой старик, который, наверное, ничего не слышал.

— Лена, слушай внимательно, это очень важная вещь! Я должен открыть тебе одну тайну, страшно важную тайну. Ты поняла, Лена?

— Да, да, Коля, поняла.

— Слушай внимательно. Ты дочь того самого человека, о котором мы вчера с тобой говорили.

— Какого, какого человека?

— Только не называй фамилию! Я тебе объясню. Того, о котором песню на пароходе пели. О котором ты меня спрашивала. Только не называй фамилию. Ты поняла?