Теоретически он предлагал правильное решение. Такой большой океанский лайнер, как «Вильгельм Густлоф», мог без помех уйти от медленных советских подводных лодок постройки первых военных лет и избежать их атак даже без конвойного прикрытия. По этой причине англичане без всякой опаски отправляли теплоход «Квин Мэри» в рейсы через Атлантику, что особенно уязвляло горделивых немецких подводников.

Но старый капитан, хорошо знавший свой корабль, лишь иронической улыбкой отреагировал на предложение Цана. Вопреки общепринятому мнению, «Густлоф» не являлся быстроходным судном. Кроме того, он уже не был тем чудесным лайнером, когда-то обладавшим отличными тактико-техническими характеристиками. Он строился совсем не для того, чтобы завоевывать «Голубую ленту» — приз за самое быстрое пересечение Атлантики. Напротив, предполагалось, что теплоход будет плавать с «экономичной скоростью». Этот корабль с каютами единого «бесклассового» типа предназначался, в первую очередь, для пропаганды идей национал-социализма. В идеальных условиях, в хорошем состоянии и с опытным экипажем он, вероятно, смог бы достичь своей максимальной скорости в 16 узлов.

Петерсен заявил, что при подобной попытке, возможно, уже через пять минут подшипники раскалятся докрасна. Он также напомнил, что год назад «Густлоф» подвергся воздушной бомбежке, и поврежденный винт лишь наспех залатали. В обычных условиях корабль вообще бы не выпустили в рейс. Двенадцать узлов — это максимум.

Петерсен вошел в раж, и хотя Цан тоже был рассержен и даже взбешен, ему не удалось переубедить старого капитана.

Погода ухудшилась, и матросы, скалывавшие лед с 30-миллиметровых зенитных орудий, быстро вернулись с палубы, промерзнув до костей и не добившись результатов. В этом, скорее всего, и не было необходимости, так как шторм, снежная пурга и темнота помешали бы матросам увидеть самолет.

«Помоги нам Бог!» — с особым ударением произнес Цан.

Под палубой у беженцев настроение было не лучше. Эйфория первых дней, оттого что удалось получить место на комфортабельном корабле, прошла. Теперь на переполненном лайнере, боровшемся с ненастьем, стали заметны все неудобства. В переоборудованном плавательном бассейне девушки из вспомогательного состава ВМС страдали от морской болезни. Туалеты были забиты нечистотами, испускавшими невыносимое зловоние. Вентиляция не справлялась с человеческими испарениями. Стояла невыносимая жара. Люди снимали с себя спасательные жилеты, пальто и свитера. Рут Фляшер, молодая жена морского офицера, призывала следовать указаниям своего мужа и при любых обстоятельствах носить спасательные жилеты и теплую одежду. Напрасно попутчицы пытались ее переубедить.

В двадцать часов, когда вахтенные сигнальщики сменились и спустились в кают-компанию, чтобы согреться, на мостике приняли еще одну радиограмму. Лайнер плыл параллельно побережью Померании, навстречу ему шел отряд тральщиков. В условиях темной штормовой ночи возникла реальная опасность столкновения.

После краткого обмена мнениями Цан порекомендовал включить зеленые и красные позиционные огни, чтобы избежать столкновения. Эти тральщики, по данным подводников, были единственными кораблями, находившимися поблизости. Кроме них в данном районе позднее ожидались тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер» и сопровождавший его эсминец «Т-36» — современный корабль водоизмещением 600 тонн. Они покинули Данцигскую бухту через несколько часов после «Густлофа». Примерно в полночь они должны были обогнать «Густлоф», следуя параллельным курсом.

«Адмирал Хиппер» после больших походов был выведен из боевого состава в 1943 году и прошел капитальный ремонт., В конце концов; его отправили в Готенхафен, где он использовался в качестве учебного корабля для подготовки матросов. В начале 1945 года корабль, ограниченно годный к боевому применению, должен был быть переведен в Киль вместе с оказавшимися на его борту беженцами.

В настоящий момент он находился в пути с 1377 пассажирами на борту. На сопровождавшем его эсминце «Т-36» под командованием капитан-лейтенанта Роберта Херинга, который в предстоящей драме сыграет важную роль, было 250 беженцев.

На решение вывести «Густлоф» в одиночку в море, несомненно, повлиял тот факт, что в одном и том же морском квадрате рядом с лайнером в ту ночь должны были находиться два мощных боевых корабля.

Пребывающих в тревоге офицеров охранной дивизии успокаивала также мысль о том, что «Хиппер», даже если он не замедлит хода, чтобы сопровождать «Густлоф», будет находиться поблизости от него, по крайне# мере, в ближайшие два-три часа. В этот момент и в этом районе немецкие корабли особенно нуждались в поддержке друзей, обладавших большой огневой мощью.

Так лайнер «Вильгельм Густлоф», некогда гордость Германии, плыл навстречу своей судьбе. На его борту были беженцы и офицеры, спорившие между собой на командирском мостике. Он шел с включенными позиционными огнями, нарушая, таким образом, все инструкции по маскировке.

Советская военно-морская база в Кронштадте не имела ни малейшего представления о местонахождении Маринеско и его подводной лодки «С-13». Уже 48 часов от него не было никаких сигналов. Но капитан 1-го ранга Л. А. Курников, начальник штаба, не беспокоился о непредсказуемом командире лодки. Он знал, что Маринеско с большой неохотой использовал радиосвязь.

После войны Маринеско рассказал литературному журналу «Звезда» о своих действиях: «Мы искали фашистов повсюду, но эти собаки нигде не хотели появляться и вступать в бой. Я решил, что со следующего дня буду воевать на территории, контролируемой противником. Я намеревался определить нашу позицию по Хельскому маяку и проскользнуть в Данцигскую бухту. Конечно, была опасность напороться на мины, но если корабли нацистов смогли выйти из порта, то “С-13” была в состоянии войти туда. Игра стоила свеч».

В данный же момент на борту «С-13» сложилась обстановка, характерная для обычного и скучного боевого патрулирования. В удушливых помещениях лодки пахло потом и машинным маслом. Маринеско поднял перископ и осмотрел поверхность моря. На лодке царило полное молчание. Прекратились все разговоры. Свободные от вахты матросы лежали в койках. Слышны были только звуки электромоторов и тихие приказания командира.

Как-то они обнаружили одиночный корабль, шедший противолодочным зигзагообразным курсом. Но он находился уже далеко, и не было смысла пускаться за ним в погоню.

Несколько буксиров и другие малые суда с трудом прокладывали путь в штормящем море. Маринеско не стал связываться с ними. Моряки называли их «мелюзгой».

Но однажды экипаж оцепенел: в непосредственной близости от них прошла подводная лодка. На «С-13» отчетливо слышали шум винтов, а гидроакустические приборы зафиксировали переключение механизмов, когда чужая лодка начала менять скорость. Она прошла настолько близко, что «С-13» закачалась в ее кильватерной струе. Шум винтов постепенно стихал, и чужая подводная лодка продолжила свой путь.

Акустическую аппаратуру обслуживал старшина 2-й статьи Иван Шнапцев. Стройного моряка, которому исполнилось 23 года, команда прозвала «Большое ухо» за наушники, которые он постоянно носил с собой. Вечером 30 января он доложил, что в море не замечено никаких подводных лодок. Маринеско дал команду на всплытие и выбрался из рубочного люка на поверхность. Обмундирование русских офицеров-подводников состояло из шапки-ушанки с морской кокардой, резиновых сапог, форменных брюк и шинели, которую носили военнослужащие всех видов вооруженных Сил. Маринеско, однако, имел обыкновение надевать замызганный тулуп, который в ту ночь был как нельзя кстати. Когда он, Ефременков и два сигнальщика выбрались наружу, в лицо ударил ледяной ветер, накрывший их и «С-13» снегом и водяными брызгами. Термометр показывал минус 17 градусов по Цельсию.

В 1970 году штурман Редкобородов описал в одной из ленинградских газет, что чувствовал экипаж лодки, когда они всплыли: «Мы уже двадцать дней были в походе и не сделали еще ни одного выстрела. Но сейчас у нас было чувство, что мы находимся именно в том месте, где и должны были оказаться. Мы знали, что-то должно произойти. Хорошее или плохое. Или мы кого-нибудь потопим, или нас уничтожат. Мы были собраны и готовы к бою».