По пути в Керкхейвен мы не проронили ни слова. Я был вне себя от ярости. Злился на Карен за то, что она не захотела понять, какого успеха может достичь «Фэрсистемс». Злился на Рейчел за то, что она выкинула подобный фокус. Что это на нее наехало?

К тому времени когда я приготовил ужин, дождь перестал. Поели мы, несмотря ни на что, с аппетитом и решили перед сном посидеть в «Инч-Таверн».

В пабе, как всегда, было тепло и уютно. Джим Робертсон встретил нас приветливой улыбкой. Карен стала приходить в себя. Щеки порозовели, золотистые волосы и белые зубы в приглушенном свете посверкивали неяркими бликами.

— В четверг виделся с отцом, — сообщил я ей.

— Правда? И как все прошло?

— Не очень, — нехотя признался я.

— Он отказался поддержать тебя на общем собрании?

— Я так и не понял. Он ничего определенного по этому поводу не сказал. Тем не менее сомневаюсь, чтобы после нашего разговора захотел меня поддерживать.

— Почему? Что там у вас случилось?

— Отец рассказал мне, что у мамы в молодости был роман с другим мужчиной.

— Не может быть! И ты ему веришь?

— Склоняюсь к этому, скажем так.

— И для чего он, по-твоему, это тебе рассказал? — сдвинув брови, спросила Карен.

— Думаю, из-за того, кто был тот человек.

— Кто же?

— Уолтер Соренсон.

— Да брось! Ты шутишь?

— Нет, я серьезно. Видишь ли, он говорит, что простил Уолтера, следовательно, и я должен простить отца за то, что он сотворил с мамой. Ни за что! Он манипулирует моими чувствами, а я этого не переношу. — Я ощутил, как в душе вновь поднимается волна злости, и отхлебнул пива, чтобы немного успокоиться. — А ты можешь простить своего отца?

Я взглянул на Карен и поразился тому, как изменилось ее лицо. В глазах полыхал гнев.

— А ты моего отца трогать не смей! И вообще хватит болтать о мужиках, бегающих за всякими там девками!

— Да что с тобой, Карен, успокойся! Ну, прости меня. — Я протянул к ней руку.

— Не прикасайся ко мне! — взвизгнула Карен. — Отстань от меня! Надоел до смерти! Оставь меня в покое!

Она оттолкнула кресло и, едва сдерживая слезы, метнулась мимо изумленно глазеющих на нее завсегдатаев к двери. Чувствуя, как неудержимо краснею под их беззастенчиво-любопытными взглядами, я последовал за ней.

На улице лил дождь. Карен, тяжело и часто дыша, стояла на тротуаре, набухающие дождевой водой волосы быстро темнели.

— Пошли домой, Карен. Там поговорим, — обняв ее за плечо, попросил я.

— А я не собираюсь с тобой разговаривать! — Она сбросила с плеча мою руку с такой неожиданной силой, что у меня заныло запястье.

Карен медленно поплелась прочь от меня вверх по склону холма. А я стоял и смотрел, как ее поникшая фигура исчезает за поворотом. Потом вернулся в Инч-Лодж.

Я ждал ее, мрачно раздумывая над ее словами и поступками. Мне и прежде доводилось видеть Карен рассерженной и обиженной, но никогда еще ее гнев не был направлен против меня. В моей душе боролись негодование, недоумение и тревога.

Около полуночи я услышал стук в дверь. Карен промокла до нитки, капли дождя ручьями стекали по носу, подбородку, волосам и одежде.

— Карен, я...

— Даже не вздумай лезть ко мне в постель! — выпалила она и, с силой оттолкнув меня, начала подниматься по лестнице.

Через пару минут послышался шум льющейся в ванну воды. Я просидел в гостиной до тех пор, пока наверху не грохнула с треском дверь в спальню. Затем медленно поднялся по ступенькам и улегся на кровать в комнате для гостей.

На следующее утро Карен спустилась на кухню довольно поздно. Под глазами у нее залегли черные полукружия, она беспрестанно шмыгала носом, вчера, значит, все-таки здорово простудилась. Я и сам спал довольно скверно и сейчас сидел с натянутыми как струна нервами за чашкой кофе, пытаясь читать газету.

— Прости, Марк. — Она подошла ко мне, и мы порывисто обнялись. — Сама не знаю, что на меня нашло. Извини, пожалуйста.

— Все в порядке, — успокоил я ее, убирая упавшие ей на глаза волосы. — Не переживай.

Как оказалось, все было далеко не в порядке. Весь день мы изо всех сил старались быть бесконечно предупредительными и ласковыми друг с другом, делая вид, что ничего не случилось. Но ведь случилось же!

Да и день выдался до ужаса скверным. Поднялся ветер, ливень неистово набросился на окна дома Ричарда с новой мстительной яростью. Так что мы все время просидели в гостиной перед телевизором, шурша газетами и почти не разговаривая. Настало время везти ее в аэропорт, и когда я увидел, как Карен уходит в зал вылета, я неожиданно почувствовал облегчение. Она, подозреваю, тоже.

В Керкхейвен я возвращался под непрекращающимся проливным дождем и в мрачном настроении. Все мои надежды, связанные с выходными, рухнули. Керкхейвен Карен пришелся не по душе, а ее отрицательное отношение к «Фэрсистемс», судя по всему, только окрепло. Но по-настоящему я был выбит из колеи ее внезапной вспышкой.

Отчасти я ее понимал. Знал, как она по-прежнему болезненно переживает воспоминания о том дне, когда отец их бросил. Знал, как они на нее действуют. Однако прежде эти ее обида и злость всегда были направлены на кого угодно, но только не на меня. Я всегда умел разделить ее горести, помочь ей их пережить. Именно на этой основе и завязались наши с ней отношения.

Теперь же ее гнев со всей несдерживаемой мощью обрушился на меня, к подобному я еще не привык.

Так что я такого сделал? Что изменилось?

Мы сидели в просторном конференц-зале в помещении фирмы «Бернс — Стивенс» в Эдинбурге. Стены обшиты деревом, с высокого потолка свисает роскошная люстра. С портрета на стене адвокат викторианской эпохи надменно взирает на немногочисленную группу собравшихся в зале людей. Хотя «Бернс — Стивенс» основана менее десятка лет назад, ей удалось обосноваться в весьма впечатляющем офисе в здании в георгианском стиле, расположенном в Драмсхью-Гарденс близ Шарлотт-сквер, финансового центра города.

Члены совета директоров восседали по одну сторону длинного стола лицом к четырем рядам кресел под старину. В центре расположился Уолтер Соренсон. Справа от него сидели я и Рейчел, слева — Дэвид Бейкер и Найджел Янг, банкир, чувствовавший себя в подобной обстановке как рыба в воде. Рядом с ним разместились Уилли и Грэм Стивенс, адвокат «Фэрсистемс», сейчас они раскладывали в аккуратные стопки принесенные с собой документы.

Рейчел тоже положила перед собой лист бумаги — тот самый, куда мы занесли сторонников и противников продажи компании. Чтобы одержать верх, нам необходимо получить пятьдесят процентов голосов. По нашим подсчетам, если отец и Карен займут мою сторону, я набираю пятьдесят три процента против сорока семи. Однако в данный момент я вовсе не был уверен в таком исходе. Снова и снова перебирая в памяти все нюансы нашей последней беседы с отцом, я всякий раз приходил к выводу, что он будет голосовать против.

Еще хуже было то, что сейчас меня одолевали сомнения в том, как проголосует Карен. На прошлой неделе в ответ на мой вопрос она твердо обещала мне свою поддержку, однако я подозревал, что события выходных дней могли заставить ее передумать.

В понедельник я даже закатил Рейчел по этому поводу сцену.

— За каким чертом вам понадобилось устраивать это кошмарное представление с печенью? — негодовал я. — Неужели вы вообразили, что подобное зрелище склонит ее на нашу сторону?

— Просто хотела продемонстрировать безграничные возможности виртуальной реальности, — парировала Рейчел.

— А продемонстрировали жалкую мелочную ревность! — раздраженно выпалил я.

— Ревность? — с преувеличенным удивлением подняла брови Рейчел. — И с чего бы это мне ревновать? Мне-то что за дело до того, что вы связались с какой-то невежественной торговкой?

— Сейчас же прекратите! — возмутился я. — Вы взяли и оттолкнули ее от нас и «Фэрсистемс», и, может, навсегда.