— Меня вывозить не нужно, я готов сразу сдать все зачеты по У-2.

Инструктор криво улыбнулся, но ничего не ответил.

Вскоре подозвал Фадеева командир звена и спросил, правда ли, что он хочет без вывозных сдать ему зачет.

— Да, — подтвердил Вадим.

— Садись в машину — узнаю, что ты за «летчик»,— сказал капитан с иронией.

Сели они в самолет. Командир звена дал задание, Вадим взлетел, строго себя контролируя, все четко выпол-

2* 19 нил и сел точно в ограничители на три точки. Капитан приказал:

— Еще сделай две посадки.

В свободную минуту.— А ну, залезай, братва, на мои плечи! — объявляет Вадим в курсантской курилке. — Кто удержится, всехунесу (1910 г.).

Фадеев выполнил задание, как и в первый раз. Капитан вылез из самолета.

— А ну, орел, сделай еще полетов пять, погляжу с земли на профиль посадки.

Взлетел. Сел отлично. Второй раз —тоже. Глянул — флажком машут: «заруливай». Зарулил.

— Идите к командиру звена, — сказал инструктор,— получите замечания.

Подошел к капитану.

__ Молодец! Летал отлично. Перевожу тебя на переходную машину.

Итак, на У-2 Фадеев успел сделать только пять полетов Перегнал Кузнецова Бориса. У него пятнадцать, у некоторых по шестьдесят полетов, а на переходную машину не переводят. И попал Вадим в первый отряд, в первое звено, в первую группу.

На переходном самолете Фадеев налетал минимальное число провозных и доложил командиру эскадрильи, что готов сдать на самостоятельный полет. Майор подумал и решил принять зачет.

На другой день, 14 июня 1940 года, Фадеев летал без инструктора и очень был рад этому. Ведь из восьмидесяти человек самостоятельно летали только семнадцать. И среди них он, Вадим Фадеев, а начал позже всех. Когда после посадки вылез из самолета, инструктор сделал обычные замечания, пожал ему руку и поздравил с самостоятельным вылетом. На старте как раз были командир отряда, комиссар эскадрильи, его помощник по комсомолу. Позвали Фадеева к себе, тоже пожали руку и поздравили. Комиссар похвалил и приказал курсанту написать для газеты «Контакт», как он в короткий срок обогнал своих коллег. После, на партсобрании, ставил комсорга звена Фадеева в пример.

В газете поместили о нем статью, целый подвал, и портрет. Озаглавили «Стальная воля».

Месяца через два «Контакт» написал о Фадееве в передовой статье:

«Приятно было слышать, как глубоко отвечал на задаваемые комиссией вопросы секретарь президиума ВЛКСМ курсант Фадеев. Да иначе и не могло быть. Ведь на протяжении всей учебы тов. Фадеев упорно работал над собой, был проникнут одним желанием — в совершенстве овладеть авиационной техникой, чтобы как можно скорее вступить в ряды славных советских летчиков.

Результаты не замедлили сказаться. Тов. Фа-

' Деев получил по всем дисциплинам только «отлично».

После СБ вылетел Вадим на истребителе И-16, сделал последний школьный полет — ведь завтра начнется новая жизнь! Приказ о назначении ждали долго, а чтобы не забывали пилотирование, выпускникам разрешали летать. Об этих днях Вадим писал родителям:

«Эх, и хорошо! Когда летишь и делаешь разные «кляузы», тогда кажется, машина — это я сам. Пробовал летать на спине, вверх колесами, на высоте две с половиной тысячи метров — получается. Разгонял самолет до предельной скорости, вводил в боевой разворот и сразу набирал высоту метров на пятьсот — шестьсот за какое-то мгновение. Машина напряжена до крайности, мотор ревет так, что стоящим на земле делается страшно— как бы не развалился. Но главная цель — испытать самого себя при перегрузках, чтобы взять от машины все, на что она способна».

Сшили окончившим школу красивую синюю форму: френч с накладными карманами, на левом рукаве золотом шитая эмблема летчика, фуражку с «крабом»... Пришел приказ на распределение, а на звание почему-то задержался. Дали условно по одному «кубарю» — младших лейтенантов, и уехал Вадим на край земли, закалять на ДВК свой характер. После, в сорок первом году, пришло звание... сержант срочной службы.

Нерадостную весть принесло радио на- край земли. Война! Вадим слушает сводки с фронтов, в душе тревога и твердая уверенность: фашисты, конечно, зарвались, они будут разбиты, этого ждать недолго. Летчики пишут рапорты, просятся в бой. Командир сам рвется на фронт, а им толкует:

— Нельзя, товарищи. Япония нападет — кто отпор даст.

Зверь перед прыжком замирает. Самурай тоже притих. Никаких инцидентов на границе, даже их самолеты не залетают на нашу сторону.

По ночам в дождь и в ветер Вадим мерзнет под крылом самолета, днем часами жарится на солнце в кабине, готовый к взлету. В свободное от дежурства время летает, тпенируется в воздушном бою с условным противником. Поднимаются километра на три вверх и начинают друг nnvra атаковывать. Каждый старается зайти другому в хвост Делают такие перевороты, развороты, пикирования на больших скоростях, что шею и спину гнет, даже в глазах темнеет. В такие минуты Вадим совершенно забывает, что он человек с руками и ногами и что крылья не его. В нем пробуждается какое-то птичье чувство сво-

£₀д_Ы_лети вверх, вниз, как хочешь. А под тобой земля

ковром зеленым. В облака войдешь, думаешь: скоро ли выскочишь на простор. Но вот светлеет. Солнце неожиданно бьет прожектором в глаза. Поражает яркость и необычайная синева неба.

И в это время далеко-далеко на западе идет война...

Поезд торопится на запад. Ястребки пришвартованы к платформам — летчики едут на фронт. В Иркутск прибыли днем. Станция забита эшелонами с людьми, тан^: ками, пушками, автомашинами и полевыми кухнями — тоже на фронт. Состав 446-го смешанного авиаполка поставили далеко от вокзала, и уйдет он часа через два.

Вадим находит Руфу на работе, в больнице.

— Сестренка! Здравствуй, родная.

Обнимаются, целуются. Руфина с тревогой заглядывает ему в глаза.

— Береги себя, Дима. Будь осторожен.

Вадим успокаивает ее, улыбается: интересно, как это можно беречь себя в бою? По дороге на вокзал спрашивает:

— На фронт просилась? Я так и думал. Ну и что?

— Не пустили, — вздыхает Руфина.

— Правильно сделали. Врачи и здесь нужны. Раненые уже поступают? То-то.

Некоторое время идут молча.

Домой писал? — спрашивает Руфина. И они говорят о доме, о ее работе, обо всем понемногу, кроме войны. Вот н эшелон. К головному вагону, пыхтя, пятится огромный ФД. Вадим вскакивает в вагон и выносит приготовленный сверток.

— Держи, — подает Руфе. — Тут лишние доспехи.

Состав загремел, вздрогнул, оглушительно залязгали буфера. Брат и сестра расцеловались, распрощались — кто знает, когда теперь увидятся.

Семья Фадеевых (слева направо): Иван Васильевич, Вадим, Руфина, Юля, Варвара Федоровна (1938 г.).

Стучат, стучат колеса. За распахнутой дверыо пляшут телеграфные столбы и словно струятся, бегут куда-то бесконечные провода. Вадим стоит у перекладины, призадумался, всякие мысли в голову лезут. «Еду драться с врагом. Драться! Нас много, и хорошо, что я буду воевать в одной эскадрилье с бывалыми летчиками и в одном звене с командиром. А командир и его заместитель— старые авиационные волки, не один японский самолет сбили на Хасане и на Халхин-Голе. И меня они научат бить фашистов».

Так чего же ты приуныл, Вадим? К черту грустные мысли. На фронт идет много техники и еще больше настоящих патриотов. Ты убежден в нашей победе и по_{йл уже} — борьба будет долгая и беспощадная. Держись героем.

Летчики, очарованные быстро сменяющимися живы-картина’ми тайги, скопились у дверей. Кто сидит на олу свесив ноги, кто повис рядом с Вадимом на пере кладине и задумчиво смотрит вдаль. Видно, иевеселые мысли бродят и у них под пилотками. И Вадим начинает тихо гудеть своим басом: «Любимый город в синей дым-ге тает...» Слышится тенорок лейтенанта Плотникова, Подключается тоненький голосок Москальчука, к нему подлаживается Панасенко. Голоса сливаются, поет весь вагон.