Моя короткометражка «Ноктюрн» страдает тем же самым, там такие же высокопарные диалоги. Но слава богу, я избавился от этого после «Рассекая волны». Он хорош тем, что там люди говорят ровно о том, о чем и идет речь. О самых обычных повседневных вещах и делах. «Ян заболел, что же мне делать, чтобы он снова поправился?» Это правильно, когда персонажи говорят о том, чему посвящен фильм, вместо того чтобы сидеть и высокопарно рассуждать на идиотские темы. Я теперь этого просто не выношу.

Саундтрек в «Картинах освобождения», насколько я помню, вполне нормальный, с музыкой и звуковыми эффектами. Но тем ужаснее сами реплики.

Что ты можешь сказать по поводу выбора актеров на роли? Если в «Картинах освобождения» речь о войне полов, то тем более интересным представляется подбор исполнителей. В женской роли у тебя Кирстен Олесен, профессиональная актриса как с театральным, так и с киношным опытом. А на главную мужскую роль ты взял Эдварда Флеминга, он режиссер, а в прошлом, если не ошибаюсь, балетный танцовщик. В этом актерском дуэте изначально возникает перевес в пользу женского персонажа.

Да, это верно в том, что касается актерского опыта. Правда, я не сильно ладил с Кирстен Олесен. Позднее мы еще сделали вместе «Медею». Она никогда до конца не понимала, чем мы на самом деле занимаемся, да и не пыталась понять. Это касалось и «Картин освобождения», но особенно «Медеи».

«Картины освобождения» довольно необычное кино, это ведь ученическая работа. Кирстен должна была делать нестандартные вещи. Например, она поет одну из «Песен» Брамса в замедленном темпе, а на озвучке должна изобразить то же самое писклявым голоском в ускоренном темпе, как у Микки Мауса. Вдобавок Эдвард Флеминг — гей, что дает некоторое преимущество позиции женщины в этом противостоянии полов. По-моему, Эдвард Флеминг очень хорош в этой роли. У него выразительное лицо, и ему хорошо удается роль немецкого солдата в состоянии внутреннего конфликта.

Тогда давай вернемся к моему первому вопросу, который я хотел задать тебе в самом конце, — по поводу финальных кадров с Кирстен Олесен,в машине. Ты сознательно заставил ее смотреть прямо в камеру, чтобы создать эффект отчуждения, или это получилось само собой?

Я не могу ответить на этот вопрос, но сценой я доволен. Один из фильмов Пазолини кончается точно так же, нет? Я одно время увлекался Пазолини и много времени потратил на его изучение. Мне очень нравилась его поздняя трилогия, в которую входят «Цветок тысячи и одной ночи» и «Кентерберийские рассказы». И «Теорема» — тоже отличный фильм. «Сало» тоже интересный. Он сильно рисковал с ним: это по-насто-ящему радикальный фильм. Здорово, что в кино были такие яркие личности, как Пазолини. Без них история кино была бы беднее. Или Фассбиндер. Хорошо, что существовали все эти геи.

Режиссеры-геи заявили о себе в полный голос. И создали очень сильные фильмы. И Фассбиндер, и Пазолини были яркими личностями, которые и в искусстве продвигались гораздо дальше, чем отваживались другие. Наверное, Фассбиндера я знаю лучше благодаря Удо Киру, который снимался во многих моих фильмах и до сих пор иногда приезжает сюда навестить меня. Он жил с Фасс-биндером несколько лет... Но я не всегда восторгался Фассбиндером. Меня восхищали многие его фильмы, и я считаю, что «Берлин, Александерплац» — это шедевр. Но я уважаю образ жизни, который он выбрал, в большей степени, чем его режиссерские работы. Пазолини для меня более значим.

Что касается геев... Однажды я сказал в интервью на радио, что очень уважаю их как режиссеров. Однако как критики они никуда не годятся, сказал я. Восемьдесят процентов датских кинокритиков — геи. После этого на радио поднялась такая шумиха, разразился дикий скандал! О таких вещах не говорят.

Ты сам однажды назвал один из своих фильмов «гетеросексуальным». Почему?

В связи с выходом моей первой кинотрилогии я написал для каждого фильма короткий манифест. В одном из них я говорю о «гетеросексуальном фильме», — кажется, в связи с «Европой».

Для меня термин «гетеросексуальный» означает поляризацию. Невозможно отрицать, что при встрече между мужчиной и женщиной всегда присутствуют два противоположных полюса. Так что это всего лишь сравнение.

На первый взгляд все вполне благополучно: кинематографисты состоят со своей продукцией в незапятнанных отношениях. Возможно, в этих любовных связях уже ощущается привкус привычки, однако это хорошие, солидные взаимоотношения, где мелкие житейские проблемы настолько заполняют собой время, что только они стали содержанием жизни! Короче, идеальный брак, против которого и соседу нечего сказать, — никаких громких ссор посреди ночи, никто не выбегает в полуголом виде на крыльцо, полное согласие между этими двумя: создателем и его «фильмом-женой», ко всеобщему удовольствию... в гармонии с самим собой... но все же. Мы все чувствуем — в эти отношения вкралась Усталость с большой буквы!

Как бурные любовные отношения предыдущих периодов истории кинематографа сузились до скучного брака по расчету? Что произошло со всеми этими корифеями? Что подкупило прежних,мастеров сексуальности? Ответ прост. Дешевое кокетство, страх перед разоблачением (какая разница, что упала потенция, если жена давно повернулась к тебе спиной?) заставили их предать то, что когда-то придавало этим отношениям биение жизни, — зачарованность!

В скучной рутине виноваты лишь сами кинематографисты. Из-за своего деспотизма они не давали своей возлюбленной расти и развиваться в любви... из высокомерия они не желали видеть чуда в ее глазах... и тем самым раздавили ее... и самих себя.

Эти закосневшие стариканы должны умереть! Мы не намерены больше удовлетворяться «благонравными фильмами, проникнутыми идеями гуманизма», мы хотим большего — больше настоящей зачарованное™, впечатлений, детских и чистых, как всякое настоящее искусство. Мы хотим вернуться в то время, когда любовь между режиссером и фильмом еще была свежа, когда радость творчества прослеживалась в каждом кадре!

Суррогаты нас больше не удовлетворяют. Мы хотим видеть религию на белом экране. Мы хотим видеть «фильм-любовницу», исполненную жизни: немыслимую, глупую, упрямую, впадающую в экстаз, отвратительную, диковатую, вместо укрощенной, лишенную пола занудными морализаторами из числа кинематографистов, скучными пуританами, восславляющими идиотские добродетели умеренности.

Короче, мыжелаем видеть гетеросексуальные фильмы, сделанные мужчинами, о мужчинах и для мужчин.. Мы жаждем чувственности!

О публиковано 3 мая 1984 года в связи с выходом в Дании фильма «Преступный элемент».

Вот уже тринадцать лет полицейский Фишер живет в Каире. Он ходит на сеансы к психотерапевту, чтобы под гипнозом рассказать о своем последнем задании, к выполнению которого его подключили пару месяцев назад.

В Германии бродит на свободе серийный убийца. Он напал на нескольких маленьких девочек и убил их. Эти убийства называют «лотерейными», потому что все убитые девочки продавали лотерейные билеты. Фишер подчиняется авторитарному комиссару Крамеру. Однако в первую очередь он обращается за советом к своему бывшему учителю, ныне вышедшему на пенсию, — Осборну. Осборн, такое впечатление, немного не в себе, однако он наводит Фишера на след подозреваемого, Гарри Грея. Осборн утверждает, что Грей погиб во время автомобильной погони, однако Фишер убежден, что загадочный неуловимый Грей все еще жив.

Фишер вступает в связь с проституткой Ким, у которой ребенок от Грея. Вместе'они пускаются по следу убийцы. Неожиданно Фишеру открывается возможная схема убийств. Убито шесть девочек, и если произойдет седьмое убийство, то места убийств образуют на карте букву Н. Фишер стремится расставить ловушку для Грея на последнем месте ожидаемого убийства с помощью девочки, с которой Грей, кажется, уже вступил в контакт. Ожидая вместе с девочкой появления Грея, Фишер роняет амулет в форме конской головы. Похожие амулеты были найдены возле тел всех предыдущих жертв. Девочка пугается, думая, что Фишер и есть убийца. Когда она пытается сбежать, Фишер душит ее, завершая таким образом преступную схему вместо Грея. Однако Фишера оправдывают — Крамер утверждает, что все убийства совершил сумасшедший Осборн. Осборна находят повешенным.