Соединившись с авангардом, Аргутинский стал на некотором расстоянии на холме, начал окапываться и строить гнёзда для пушек. На третий день его артиллерия открыла огонь по крепости во фронт. Пехота и кавалерия ударили во фланговые позиции гор Али-Мамед и Сугур. Штурм обеих гор удался, мюриды на второй день были выбиты и отступили к Чоху. Аргутинский установил орудия на вершинах обеих гор и с двух сторон вёл огонь артиллерии на крепость.
Урон, наносимый осаждённым, был настолько сильным, что мюриды вынуждены были прятаться в пещерах, не отвечая на огонь противника. Башни, возвышавшиеся над стенами крепости, были разрушены. С каждым днём все больше и больше становилось трещин на мощных крепостных стенах, и с каждым днём становились они ниже. В одну из ночей Муса вместе со своим гарнизоном покинул крепость через потайные ходы и пришёл в Чох. Когда Инкау доложил имаму о том, что Муса явился, оставив крепость, Шамиль велел собрать всех наибов, вышел с ними к Мусе, который стоял на сельской площади со своими воинами, и, показав рукой в их сторону, сказал:
– Посмотрите на этих вояк. Они пришли с опущеными рогами. В них ослабла храбрость. А может быть, их покинуло мужество?
– Имам, может быть, мы достойны войлочных нашивок, но, клянусь Аллахом, иного выхода не было. Мы уподобились полевым мышам в стогу, который подожгли, – попытался оправдаться Муса.
Шамиль ответил:
– Истинно гяуры день и ночь работают над усилением своей мощи. Они держатся за законы и приказы, издаваемые проклятым царём, зубами, руками и ногами. А вы – только мизинцем и большим пальцем держитесь за учение Пророка. Клянусь Аллахом, я не оставлю чалмы ни на одной голове, если вы сейчас же не вернётесь в крепость. А ты, Муса, – Шамиль обратился к начальнику гарнизона, – не забывай, что в немирные дни становишься воином… Если так легко думаешь отдать крепость Аргуту, можешь потерять не только чалму, но и неплохую голову.
Наиб Муса вернулся в крепость. На помощь ему Шамиль послал своего сына Гази-Магомеда с мюридами. Они понесли с собой много брёвен и шерстяных мешков. К утру мешками, наполненными землей, и бревнами они заделали бреши и возвели новые преграды. И так день за днём мюриды, работая по ночам, восстанавливали разрушения, а Гази-Магомед со своими людьми, укрыв надёжно орудия, посылал ответный огонь в течение дня в сторону противника.
Аргутинский пробовал поджечь бревенчатые преграды зажигательными снарядами, но мюриды тушили их, поливая водой из пруда, устроенного внутри крепости. Тогда главнокомандующий бросил часть сил к источнику, который питал крепость. Но Шамиль, заметив их, послал отряд навстречу и заставил повернуть русских смельчаков обратно.
Месяц продолжались осада крепости и стычки между отдельными отрядами Шамиля и Аргутинского. В начале второго месяца осады дозорные сообщили имаму об исчезновении войск противника. Как оказалось, генералу Аргутинскому из Тифлиса, через горы Анцуха и Капучи, доставили приказ Воронцова – немедленно выступить на юг в сторону Джар и Белокан, присоединив к себе полк генерал-майора Суслова, квартировавшего в Шуре. В приказе говорилось, что из Алазани на Закатал, во фронт Даниель-беку, ударит генерал Григорий Дмитриевич Орбелиани.
Аргутинский был взбешён тем, что его так ловко провел Шамиль. Манёвром в сторону Чоха имам дал возможность Даниель-беку проникнуть в южные магалы Лезгинской кордонной линии, находившейся на границе с Грузией.
Из долины Самура в Джары и Белоканы через Главный Кавказский хребет вели две дороги. Одна, разработанная русскими, – Военно-Ахтынская, через Салават спускалась в Шипское ущелье, откуда до Закатал оставалось пять трудных переходов. Другая, пробитая горцами, была короче и выводила к Элису.
Ни тот, ни другой путь не избрал Аргутинский, поскольку оба давали большую кружную петлю, а Даниель-бек за это время мог дойти до Кахетии. Он решил идти прямиком, на Главный Кавказский хребет, и через Гудур-Даг спуститься к Закаталу. Аргутинский думал, что достаточно будет одного его появления для того, чтобы Даниель отказался от своих намерений.
– Давайте покажем Шамилю, его наибам и мюридам, что русские могут пройти массою и там, где с большим трудом проходят горцы. То есть нанесём имаму и нравственный удар, – сказал Аргутинский на военном совете.
Избранный путь на запад поднимался на Дульты-Даг – один из высоких отрогов Главного хребта, а оттуда спускался к Кусуру. Хотя расстояние до Ихрех-ского ущелья, где располагался аул Кусур, небольшое, но, чтобы пройти его, нужно приложить немало усилий.
Отряд выступил на рассвете. Солдаты шли по склонам крутых кряжей, глубоким ущельям, местами засыпанным снегом, скользя по отвесным скатам скал. Впереди – проводники-горцы, составлявшие туземную милицию. Цепляясь за голый плитняк, они медленно передвигались, выбирая места поудобнее. За ними гуськом, ведя на поводу лошадей, – кавалерия. За конными следовали сапёры и рабочие команды от всех батальонов во главе с инженер-полковником Миллером. Сапёры и строители расчищали тропы на косогорах и крутых спусках для пехоты, артиллерии и вьючного обоза. Двигались иногда ползком над тёмными пропастями, нитью, держась друг за друга, то поднимаясь на вершины поднебесных кряжей, поражающих взоры заоблачным видом, вечными снегами ослепляющей белизны, то упираясь вытянутыми ногами в каждый уступ, скользили вниз, поддерживая друг друга и животных.
Это было в последние дни августа. Дождь, преследовавший от Кази-Кумуха до Дульты-Дага – первого отрога Главного хребта, – сменился густым молочно-белым туманом. Трудно было солдатам, но ещё труднее стало проводникам, которые на ощупь отыскивали дорогу. Неожиданно поднялся страшный ветер. Вихрь валил с ног усталых людей и лошадей. Но только у вершины Дульты-Дага туман стал рассеиваться. И к полудню, когда отряд достиг макушки горы, показалось чистое небо. Высота почти десять тысяч футов над уровнем моря.
Спуск был ещё труднее: съезжали с горы чуть ли не лёжа, на спине регулируя движение согнутыми ногами. И всё-таки отряд благополучно спустился в долину и расположился на ночлег в тихих ложбинах подножия.
На второй день предстоял подъём на Кутур-Даг, где не только о дорогах, но даже о тропках не могло быть речи. И опять солдаты двинулись ползком по узким карнизам отвесных склонов, по скользким скалам и осыпям. Только к полуночи спустились с Кутур-Дага, чтобы поспать несколько часов.
На третий день предстояло перевалить через последний отрог Главного хребта – Кусурский. Этот переход был самым тяжёлым. Подъем начался с рассвета. Он был настолько замедлен, что арьергард мог тронуться с места только в сумерках. Утро было пасмурное, с полудня пошёл густой мокрый снег. Он вначале падал хлопьями, затем превратился в мелкую крупу. А люди карабкались, скользя, падая и поднимаясь, всё выше и выше. И чем дальше шли они тем больше усиливался мороз. Холодным огнём он обжигал лица, руки, проникал сквозь одеревеневшие шинели и пронизывал насквозь потные солдатские тела. Арьергард лишь на заре третьего дня достиг бивака у разорённого аула Кусур.
Усталость подошедших тылов, непрекращающийся снегопад и усиливающийся мороз вынудил генерала Аргутинского сделать днёвку среди суровых безмолвных развалин Кусура. Это был седьмой день безостановочного движения от вершин Турчи-Дага. В развалинах аула солдаты отыскали брёвна, разложили костры. Посиневшие от холода, со слезящимися глазами, люди теснились у огня, греясь. В первый раз в течение недельного похода по голым заснеженным вершинам они подкрепились жареным мясом. Хуже обстояло дело с лошадьми: не менее усталые и голодные, кроме горстей ячменя, ничего не ели, только прижимались друг к другу, с тупым безразличием обречённых на голодную смерть жевали друг у друга хвосты и гривы. Солдаты с грустью поглядывали на отвесную ледяную стену Главного хребта, поднимающуюся перед глазами, и крестились.
