— Дисциплина — дело мудреное. Окриком и приказами ее поддерживать трудно. Тут педагогика нужна. Рабочая педагогика. Мало ведь сказать человеку: ты прогульщик, допустим, или бракодел. Коллектив подводишь. Надо дать понять ему, ощутить весь вред его поступка. Его цену для товарищей. Во всяком случае, мы этого принципа придерживаемся.

Николай Егорович принадлежит, так сказать, к цеховой элите электросварщиков. Мастерство его выпестовывалось здесь, в корпусном, на гранение ушло два десятка лет. Он один из немногих, кто работу выполняет по доверенности ОТК. К сожалению, здоровье теперь не позволяет Дорожкину работать на судах. Пришлось и от бригадирства отказаться. Но по-прежнему он страстно увлечен своей профессией.

— Люблю я свое дело, тут и секрет весь. Бывает так: конец смены, а ты чувствуешь — не наработался. Не все швы наложил, не все детали сварил. Живешь сегодня, а думаешь о дне завтрашнем.

…Рука его снова парит над поверхностью металла. Кажется, что она совершенно не ощущает тяжести держателя. В тончайшей щели плавится сталь, формируясь в изящный, ювелирный шов. Завороженно смотрю на фейерверк огненных брызг, на кажущуюся небрежность расчетливых движений этого виртуозного мастера.

У Валентины Лошкаревой биография бесхитростная. Окончила семилетку, пришла на завод, потом замуж вышла, двое ребят уже растут. В общем-то все, как у многих.

Валентина первая в цехе получила «личное клеймо». На своем токарном станке она производит только отличную продукцию. Контрольный мастер Мария Романовна Новикова заметила на этот счет: «Сколько работает, а брака ни разу не было».

Известно, токарное ремесло — дело, в общем-то, мужское Редкой женщине приглянется эта профессия. Валя семнадцатилетней девчонкой встала за станок. Родные тогда затревожились: «Не девичье это дело, почище работенку подыскать можно». Другая и поискала бы. А Валя не стала. С первого дня приворожил токарный, и вот уже десять лет он ее рабочий спутник.

Когда входишь в цех, где трудится Лошкарева, видишь ряды новеньких станков, склонившиеся над ними головы токарей. На первый взгляд, вроде бы все работают одинаково. Но это, конечно, не так. Тот же контрольный мастер, которой уже несколько лет приходится быть рядом с Валей, не может не улыбнуться, глядя на нее: «Красиво работает».

Станок Валин чистенький, опрятный. Рабочее место — словно только что убранная квартира. На хозяйке синий халат, цветная косынка.

Конечно, мастерство не пришло сразу. Припоминает, поставили ее к токарному, соорудили подставку, росточком еще не дотягивала, и сказали: «Пробуй, Валюша». Ну, где там! Разволновалась, растерялась, руки не слушались, словно окаменели. Вот так день, другой. Не выдержала, в слезах убежала из цеха. Благо, что Валина наставница оказалась человеком внимательным и терпеливым. Отыскала Галя Павлецова свою ученицу во дворе, не бранила, а сказала просто: «Так, Валюша, положено. Первый блин всегда комом». А теперь Лошкаревой самой нередко приходится утешать и убеждать новичков. Тоже станут у станка, теряются, слезы на глазах, как капли росы, а Валя обнимет девичьи плечики и скажет: «Не робей, беды особой нет, если первый блин комом вышел». Многие Валины ученицы теперь отменные токаря, сумела она им передать главное: мастерство и увлеченность. Без этого ведь женщине трудно у станка.

От первых шагов до зрелого мастера — дорога в десять лет. Валя имеет теперь высший токарный разряд. За плечами богатый опыт. Но Лошкарева считает, что профессиональный рост ее не закончен.

Нелегко ей порой. Придет после смены усталая, а отдохнуть некогда. Семья требует свое. А там вечерние занятия в школе рабочей молодежи. Хотя муж свои домашние обязанности аккуратно выполняет, все же в доме забот женских всегда больше оказывается.

Недавно Валентине Лошкаревой вручили орден «Знак Почета». Я видел, как сияло ее лицо, как тепло поздравляли ее судоремонтники. Подруга так и сказала ей: «Счастливая ты, Валька!»

О человеке судят по его делам. И тут, казалось бы, все просто. Вот, скажем, желаю я узнать, хорош ли этот слесарь. Или тот же токарь. Беседую с ним, интересуюсь, сколько он деталей вытачивает, каких. Для страховки в ОТК справлюсь, как с качеством. Справки подниму, документы. Людей расспрошу, что по работе с ним соприкасаются. Получается в итоге схема характеристики. Пусть простая, обычная, но в общем-то надежная. Она дает нам ясное представление о делах, по которым мы и судим о работнике. А как быть, к примеру, с директором? Ведь деталей он не точит, сварочных швов не накладывает, у испытательных стендов не дежурит. С какой же меркой следует подойти к его бесконечной череде забот? И тут, между прочим, внешне тоже кажется все просто. Если токари хорошо точат детали, а маляры красят; если сварщики накладывают прекрасные швы, а компрессорщики без перебоев снабжают цеха сжатым воздухом; наконец, если весь завод работает в ритме, без авралов, значит, директор здесь на высоте. Недаром же один заводской инженер сказал мне: «У хорошего руководителя плохих дел быть не может».

Ну, а что касается цифр и характеристик в пользу директора, то о Потылицыне их можно собрать немало. Однако не буду утомлять ими читателя. За два десятка лет, которые проработал на верфи директор, жизнь в коллективе, впрочем, как и во всем поселке судоремонтников, заметно продвинулась вперед. Понятно, явление это общее, всенародное, это наша партийная линия. Потылицын лишь ведет ее. Он директор-коммунист.

Конечно, сейчас приятно ему чувствовать себя на заводе так, как, скажем, чувствует пахарь хорошо возделанную им почву. С уверенностью в будущем урожае. Но ведь было же все-таки время, когда приходилось поднимать эту некогда целинную землю, переворачивать пласты, сдабривать ее. Вот, к примеру, год пятьдесят шестой.

Передавая Потылицыну дела, его предшественник «авторитетно» пояснил:

— Яма здесь глубокая, засядешь — не выберешься. Я тоже бился-бился, а проку-то? Трудный орешек этот завод…

— Да, наследство вы мне не ахти какое оставляете, — констатировал новый директор. — Полмиллиона убытков и производство расшатанное.

— Не я виноват. Что сам принял, то и передаю. У нас, знаете, так по традиции. Одним убытков больше перепадало, другим поменьше.

— Согласитесь, никудышная традиция. Сломать ее давно надо.

— Пытались. Но народ, скажу вам, тут трудноватый. С начальством не особо ладит…

Вроде, и дружеский разговор был, а осадок неприятный. Впрочем, Потылицына он особенно не удивил. Еще до перевода на Камчатку по министерским беседам и разговорам знал он, что Петропавловская верфь оказалась в трудном положении. План хронически не выполнялся, расшатана дисциплина, много нареканий на качество. Проблема — кадры, проблема — жилье, быт. Словом, куда ни кинь, всюду клин. Вот первый его рабочий день на верфи. В приемной столпотворение. Посетительницы напирают на секретаря, мол, пропустите нас к директору. С порога — сразу в атаку:

— Выходит, и вы потакать им будете? Как ваши предшественники?

— Позвольте, кому потакать и в чем?

— Мужьям нашим. Не приносят они домой зарплаты. Всю в винной лавке оставляют.

— Ну не гомоните, толком поясните.

— А что объяснять? Нашелся у нас дуралей, который у проходной разрешил винную лавку открыть. Липнут к ней наши мужики, как пчелы к меду.

— Товарищ начальник, а с зарплатой что творится? Касса-то, поди, ежедневно работает, по трешке выписывают. Бухгалтер вам подтвердит.

Явился сам главбух.

— Да, с авансами у нас не полный порядок. В прошлом году двести пятьдесят раз выдавали.

Посетительницы снова в один голос:

— Вот видите, какая анархия. На порядочном заводе два раза в месяц платят, а у нас двадцать…

— Ничего, успокойтесь. Лавочку эту мы сегодня же прикроем. И с авансами разберемся. Но о заводе вы так, женщины, напрасно. Завод наш, как любой другой, порядочный, только мы сами на нем беспорядки организуем.