Снова, как и тогда, когда они стартовали с Земли, далекий оркестр заиграл Гимн Советского Союза.

— Если и дальше так будет, — невесело пошутил Бурмаков, — мы будем продолжать путь в решете.

Шутя, он не думал, что близок к истине. Едва он успел закончить фразу, как мощный толчок потряс корабль. Клубок ослепительно яркого пламени, мгновенно затмившего свет каютных ламп, вырвался из левой дюзы и повис за бортом. Еще через мгновение «Набат», дав резкий крен влево, закружил, все время удаляясь, вокруг медленно гаснувшего невесть откуда появившегося маленького Солнца.

Автоматы сразу же доложили: неисправна левая дюза.

— Неужели вырвалось горючее? — Обеспокоенный Павел взглянул на счетчик расхода топлива. Нет, там было все в порядке.

— Взрыв произошел в самой дюзе, — заключил Бурмаков, просмотрев показания контрольных приборов, — но отчего? Придется выходить.

Одев тяжелый скафандр, командир корабля выбрался за борт. В телевидеофон Павел и Витя наблюдали, как он медленно, с трудом отрывая от поверхности корабля магнитные подошвы, бродит вокруг вышедшей из строя дюзы, задумчиво щупает порванные взрывом места, то и дело поглядывая на показатель силы радиационного излучения. Его приказ был неожиданным для товарищей:

— Подведите «Набат» к тому месту, где произошел взрыв. Надо взять пробы.

Вернувшись, Бурмаков долго колдовал у приборов, не замечая вопрошающих взглядов Павла и Вити. Наконец, видимо, все закончив, объявил:

— В результате взрыва возникло какое-то новое излучение.

— Но что взорвалось? — задал вопрос Павел. — Не станете же вы утверждать, что это произошло само собой, в результате каких-то упущений в конструкции.

— Не стану, — Бурмаков потер ладонью висок. — Что-то попало в дюзу извне. Можно было бы объяснить еще, если бы это оказался метеорит из антивещества. Однако вероятность, что он долетит в такие глубины нашей Галактики, вряд ли существует. Будем думать над этой загадкой. А сейчас надо ремонтировать дюзу.

— Да-а, — неопределенно протянул Павел.

Ремонтировать. Это было легче сказать, чем сделать в условиях космического полета. Изготовленные из жаростойких материалов дюзы не плавились даже под огненной струёй кислорода, температура которой достигает трех тысяч градусов. А тут еще сирена. Не умолкая ни на минуту, она все время напоминала, что опасность нового столкновения не миновала.

— Будем маневрировать, — недовольно поглядывая на сирену, сказал Бурмаков, — пока не выйдем из этой проклятой полосы. Одевайте скафандры, как этого требует инструкция, — и первым облачился в защитный костюм.

Одетые в скафандры, космонавты ходили по своему кораблю, словно по чужой планете. Даже засыпая на какой-либо час, они не снимали шлемов.

Начинались шестые сутки почти беспрерывной вахты экипажа. Приборы показали, что в окружающем пространстве метеоритов стало меньше. И хотя сирена по-прежнему не умолкала, однако уже не вызывала прежнего раздражения.

Павел, сдав дежурство у пульта, пошел в библиотеку. Обязанности штурмана были поручены ему, и он решил проложить новый курс, так как от прежнего корабль за эти дни значительно отклонился. Микрофильмов с самыми последними данными о метеоритных поясах вокруг больших планет на месте не было. «Ох, этот Витька, — с досадой подумал Павел. — Опять куда-то их засунул. Надо сказать, чтоб навел здесь порядок». А сам наклонился к нижней полке, отбросил на плечи шлем. Микрофильмы были здесь. Павел зарядил их в проекционный аппарат. Без скафандра дышалось легко. Павел посмотрел на дверь, которая вела в рубку к Бурмакову, и сел на кресло против экрана, так и не надев шлема. Он нажал кнопку проекционного аппарата и…

Оглушительный грохот обрушился на него. Над головой в потолке образовалась дыра. Теряя сознание, Павел потянул за шнурок шлема…

Удар страшной силы снова потряс корабль. Бурмакова бросило на стенку каюты, но он сразу же подхватился на ноги. Произошел тот случай, когда пилоты-автоматы не могли ничего сделать, и требовалась рука человека, сильная и опытная. Голова от удара сильно болела, и, чтобы не застонать, Бурмаков крепко сжал зубы, садясь за рычаги управления.

— А где Павел Константинович? — спросил Витя. Он сидел в мягком кресле и поэтому от столкновения совсем не пострадал.

— В библиоте… — начал было Бурмаков и, выпустив рычаги, бросился к двери. Он только сейчас сообразил, что Павел должен был находиться там.

Дверь не открывалась. Автоматические реле после удара герметически изолировали библиотеку от остальных помещений. Войти в нее можно было теперь только с помощью автогенного резака или после того, как будет заделана пробоина, и автоматы создадут там нормальные атмосферные условия.

— Павел Константинович! Павел! Павел! — закричал в микрофон Бурмаков.

Ответа не последовало.

Витя попробовал позвонить по внутреннему телефону. Библиотека молчала. Не работала и телевидеофонная установка.

— Задача, — сказал Бурмаков. — Нужно заделать пробоину.

— А что с Павлом Константиновичем?

— Одно знаю, случилась беда. Мы не можем взломать дверь, потому что выйдут из строя приборы в рубке, и корабль погибнет.

Глотая слезы, Витя копался у телекамеры. Бурмаков посмотрел на него, вздохнул и вернулся к рычагам. Работа помогла хоть на мгновение забыть горе.

Медленно тянулось время. Когда перестала выть сирена, ни Бурмаков, ни Витя не заметили. Не до этого было. Новой встречи с метеоритом или астероидом они уже перестали бояться. Как там Павел? Вот что беспокоило космонавтов больше всего.

— Раньше чем через десять часов мы не сможем выбраться из корабля. — Бурмаков бросил на стол карандаш, которым писал задание счетной машине.

Десять часов. Он не сказал, что это значит. Но Витя знал и без него. Еще десять часов Павел должен находиться в библиотеке, где царит космический холод, почти абсолютный ноль, при котором живой человек в долю секунды может превратиться в ледышку. Юноша еще быстрее заработал пальцами, заменяя поврежденные кристаллики.

Их было много, тех кристалликов, от удара вырвавшихся из своих гнезд. И ему пришлось немало потрудиться, пока соединения замкнулись, пропуская ток.

— Есть, — коротко доложил Витя, включая телевидеофон.

Невидимые лучи проникли через стальную дверь, зашарили в помещении библиотеки.

— Он! — обрадовался Витя.

Раскинув руки, Павел неподвижно лежал на полу.

До боли в глазах вглядывались Бурмаков и Витя в экран, надеясь заметить хоть какие-нибудь признаки жизни на лице Павла, и не замечали их.

Если бы раньше кто-нибудь сказал Бурмакову, что он сможет более шести суток — сто пятьдесят часов — не спать, он не поверил бы. Даже тогда, летая на Луну, когда сам космос был ему в диковинку, он спал. А сейчас вот столько времени он на ногах, не принимая никаких искусственных возбудителей! Витя, тот вон смотрел-смотрел на экран телевизора и уснул. Да это и понятно: он еще очень юн, хоть и голова у него по-взрослому умная. Любые невзгоды в пятнадцать лет легче переносить, чем в сорок пять. А ему теперь не успокоиться уже, если с Павлом случилось что плохое. Ведь он командир. Должен все знать, все предвидеть. И как обидно, что не имеешь права на риск. Ты в ответе за корабль, судьбу экспедиции. И хотя друг, попавший в беду, за полметра от тебя, ты должен ждать и ждать…

Что случилось с Павлом? Могло просто оглушить. Скафандр на нем вроде целый, а в скафандре не страшны ни холод, ни повышенная радиация. Но могло произойти и что-нибудь похуже. И тогда…

Бурмаков отнял руки от лица. Зеленая стрелка индикаторов, указывающая скорость «Набата», дрожала рядом с нулевой отметкой. Бурмаков с сожалением посмотрел на осунувшееся в последние дни лицо Вити и тронул юношу за плечо: