Пока Бурмаков собирался, вокруг ракеты посветлело. Но пробы марсианского воздуха брать пока еще было нельзя: в нем находились остатки газов реактивного двигателя. Сидеть сложа руки, ждать? На это не хватало терпения. Проверив герметичность костюма, Бурмаков отбросил люк и выбрался наружу. Почва под ногами была, как земная. А вот в теле чувствовалась непривычная легкость. Да оно так и должно быть — здесь все в два с половиной раза легче, чем на Земле. Бурмаков сделал несколько шагов. Ноги начали проваливаться в мелкий песок, оставляя на нем отпечатки следов. Копнув носком ботинка, Бурмаков почувствовал под ногами твердую, похожую на камень почву. Верхний, сыпучий слой песка был не толще двадцати пяти — тридцати сантиметров.

Приборы показывали, что с юга дует слабый ветер. Бурмаков пошел в южном направлении, чтобы подальше от ракеты взять пробу чистого воздуха.

Туман окончательно рассеялся. Стоял марсианский полдень. На удивительном, сине-фиолетовом небе — маленькое, непривычного вида тусклое солнце — какой-то неправильный шар с короткими и толстыми желтыми лучами. Его тепло плохо чувствовалось даже здесь, в экваториальной зоне. А вокруг, как окинуть взором, тянулась молчаливая, плоская, кирпичного цвета мертвая пустыня.

Бурмакову стало грустно. Разве о таком он мечтал? Огорченный, он забыл, что специально выбрал зону больших пустынь, что уже одно то, что он находится здесь, — факт, граничащий с пределом человеческой фантазии. И даже если он не найдет здесь больше ничего, то этого, достигнутого и увиденного, вполне хватит, чтобы познать огромную часть природы чужой планеты.

Но нужно было что-то делать. Бурмаков собрал образцы песка, в нескольких местах отломал куски каменных пород, наполнил воздухом колбы и пошел к ракете. Подойдя к люку, он обернулся. Те же бесконечные пески…

С досадой захлопнул за собой люк.

Вскоре ракета стремительно взвилась вверх.

— Думаю, отчаиваться рано, — заговорил Павел, выслушав Бурмакова, когда тот вернулся на корабль. — Мы сами видели, что на Марсе есть не только мертвые пески. Будем искать.

Бурмаков улыбнулся:

— Вы уговариваете меня, будто я отказываюсь. Я знаю: нас ждут такие интересные находки, что даже представить их не хватит фантазии. Многое мы найдем. Только в одном я как-то потерял уверенность: не надеюсь, что здесь есть разумная жизнь. Если бы вы увидели эту мертвую тоскливую пустыню!..

— Вы это утверждаете, даже не дождавшись результата анализов? — показал Витя на автоматические лаборатории.

— Да. Но что бы они ни показывали, нужно готовиться к следующему посещению. Полетим мы с Витей.

На шкале пульта автоматической лаборатории замигал зеленый огонек. Исследование было окончено. Бурмаков собрал таблицы и диаграммы, выползающие из-под пера осциллографов, и разложил их на столе.

— Посмотрим и сделаем выводы!

Кому другому эти графики и диаграммы с разноцветными прямыми и ломаными линиями не сказали бы ничего. Бурмаков же читал их, как обычную книгу. Через несколько минут он отодвинул ленты с результатами исследований на край стола.

— Ну? — в один голос спросили Павел и Витя.

— Утешительного мало, — сказал Бурмаков и умолк.

— Степан Васильевич! Не тяните!

Бурмаков нахмурил брови:

— Атмосфера состоит из тех же компонентов, что и земная. И, представьте себе, более плотная, чем мы ожидали. Особенности марсианской атмосферы таковы, что она поглощает синие лучи, в то время как земная их отражает, потому мы и ошибались в определении ее плотности.

— Это же здорово! — обрадовался Павел.

— Не очень, — Бурмаков с сомнением покачал головой. — Концентрация, примерно, как на пятикилометровой высоте над Землей. Кислород и азот в тех пропорциях, что и на Земле, углекислого газа — больше в два раза. Пока мы не заметили, есть микробы или нет. Однако, возможно, есть и микробы, и вирусы, которые трудно рассмотреть иной раз и в более мощные микроскопы, чем наш. Песок немного отличается от земного. Скорее всего, он лессового происхождения. В нем много железа.

— Почему железа? — спросил Витя.

Бурмаков объяснил:

— Видимо, миллионы лет назад железо находилось глубоко. Но время делало свое дело. Резкие переходы от тепла к холоду, ураганные ветры обнажили залежи, и железо оказалось на поверхности. — И добавил: — Это мое мнение. Дальнейшие, более тщательные исследования помогут найти и более точный ответ.

— А какая температура на поверхности? — не отставал Витя.

— Температура песка — около плюс 16 градусов по Цельсию, воздуха на метровой высоте — плюс 10. Так показывают приборы. Могу дополнить рассказ, так сказать, собственными впечатлениями! — Бурмаков повеселел: — Земные рекорды Вити здесь почти ничего не значат. Ходить, бегать необыкновенно легко, даже на песке. А если бы еще гаревую дорожку, у-у-у, показал бы я тогда класс! Жаль только, костюм снять нельзя. А так хочется этот песочек руками потрогать, пересыпать пальцами…

Между тем были проявлены фотопленки, киноленты. Долго рассматривали космонавты незнакомые пейзажи, стараясь найти в них схожесть с земными и в то же время хорошо понимая, что здесь все своеобразное, все иное. А на столе, словно иллюстрация к снимкам, поблескивал под стеклянным колпаком желто-красный марсианский песок.

Вторую вылазку решили сделать более обстоятельной. Было намечено достичь озера Солнца, в районе которого они заметили воду и растительность, и пробыть на Марсе свыше суток, чтобы узнать, какие изменения происходят там за это время. В ракету погрузили маленький вездеход и одноместный самолет специальной конструкции. Обычно он помещался в чемодане. А когда нужно было лететь, его крылья наполнялись воздухом. Легкий, устойчивый, этот самолет в высокогорных условиях развивал скорость до двухсот километров в час.

Павел наблюдал за сборами. Ему хотелось отправиться вместе со всеми. Но нельзя: один человек должен всегда оставаться в корабле. И этим одним мог быть или он, или Бурмаков.

— Хоть рассказывайте, что видите, — просил он, когда Бурмаков и Витя, надев космические костюмы, выходили к ракете.

Вскоре ракета была уже над заданным пунктом. Экватор пересекли на минимальной скорости — шестьсот километров в час, на высоте восьмисот метров. Лететь на меньшей высоте при такой скорости над незнакомым марсианским рельефом было рискованно. Под ракетой плыл однообразный пейзаж — желто-красная пустыня.

— Пустыня ли? — с сомнением спросил Бурмаков после того, как они пролетели уже около двух тысяч километров.

— Опустимся и на самолете разведаем местность, — предложил Витя.

— Только осторожно, — затрещал репродуктор.

Это Павел включился в разговор.

— Хорошо, хорошо, — ответил Бурмаков Павлу, не обратив, однако, внимания на то, что радиопомехи по сравнению с предыдущим разом увеличились.

Ракета пошла на посадку. Бурмаков правил мастерски. Витя почувствовал только слабый толчок, а альтиметр, предназначенный для определения марсианской высоты, показывал уже ноль. Прежде чем выбраться из ракеты, определили координаты, снова взяли пробы воздуха. Анализы не показывали ничего нового. Вокруг стояла мертвая тишина.

Собрать самолет было делом нескольких минут.

— Витя, оставайся у ракеты, — приказал Бурмаков. — Будь внимателен. Как только заметишь опасность, прячься. Наблюдения веди из ракеты. Я вернусь через два часа. Вот направление моего маршрута. — Бурмаков начертил на песке прямую линию.

— А я за это время вездеход подготовлю, — ответил Витя.

Самолет взял курс на север. Надев поверх очков гермошлема бинокль, Бурмаков хорошо видел, что делается внизу. Некоторое время пейзаж не менялся. Потом вдруг впереди песок как будто потемнел. Бурмаков до отказа выжал педаль акселератора, сожалея в этот момент, что он на тихоходном самолете, а не на ракете. А темная полоска все росла, увеличивалась, пока не превратилась в безграничное поле. Самолет нырнул вниз, коснулся колесами поверхности, остановился. Бурмаков выскочил, бросил в открытую кабину бинокль и побежал. Под толстыми подошвами ботинок было что-то мягкое и скользкое, похожее то ли на плесень, то ли на мелкий мох.