Тэтчер возглавила министерство образования в неспокойную пору перемен для учащихся и учителей. В США развернулось студенческое движение протеста, направленное на прекращение войны во Вьетнаме и достигшее кульминации в захвате студентами Колумбийского университета в Нью-Йорке. Во Франции сотни тысяч учащихся вышли в 1968 году на улицы, требуя революционных общественных преобразований. В Китае шла культурная революция, по ходу которой миллионы школьников и студентов были оторваны от учебы и вовлечены в уличные события. В Англии, где на школьный конвейер поступило многочисленное поколение детей, рожденных в период подъема рождаемости, кипели яростные споры по таким вопросам, как снижающееся качество образования, будущность системы просвещения и взаимосвязь между обучением и сохранением классового строя. Интерес общественности нашел отражение в резком увеличении расходов на образование. В 1954 году Англия расходовала на образование 3,2 процента своего валового национального продукта. К 1970 году доля расходов на образование удвоилась и составила 6,5 процента. Впервые страна тратила больше денег на школы, чем на оборону {22}.
В центре споров находилась школьная реформа, предусматривавшая преобразование традиционной системы грамматических и средних школ плюс платных «публичных» (что на самом деле означает «частных») школ в сеть более крупных единых средних школ. Ее общая цель состояла в том, чтобы содействовать разрушению классовых барьеров, укрепляемых школьной системой с ее сегрегацией учащихся по признаку пола, по способностям и по классовой принадлежности, барьеров, наличие которых, по мнению многих, усугубляло развал страны. Школьников, начиная с отроческого возраста, из поколения в поколение обучали в раздельных, мужских и женских, школах. Когда каждый из восьми миллионов учеников государственных школ достигал одиннадцатилетнего возраста, он должен был держать экзамены «элевен-плас» (для одиннадцатилетних и старше), по результатам которых определялся тип средней школы, где ему было суждено учиться дальше. Сплошь и рядом эти экзамены оказывались роковыми для бесчисленных детей с поздним развитием. Лучшие — 20 процентов, показавшие наивысшие результаты, — продолжали образование в классических «грамматических школах». Менее развитые 80 процентов шли учиться в «средние современные школы». Школы были разные, но далеко не равноценные. Да и вся сущность элитарного образования сводилась к сегрегации по способностям, а косвенно — по классовой принадлежности. Лучшие ученики получали великолепное образование, но менее образованным школа давала мало.
Единые средние школы были созданы в конце 50-х — начале 60-х годов политиками и должностными лицами системы образования, решившими сделать эту систему более справедливой. На ее изменении настаивали родители, которые убеждались в том, что дети, не отличившиеся на экзаменах «элевен-плас», лишались всякой возможности получить высшее образование. В единых средних школах преподавались самые разнообразные предметы, начиная от плотничьего дела и кончая латынью, — это имело целью постараться стереть различие между ремесленной школой и школой, готовящей учеников к поступлению в университет. Гарольд Вильсон обещал отменить экзамены для одиннадцатилетних и реорганизовать среднее образование по единому плану. Но его реформа была слишком уж внезапной и плохо подготовленной; во многих случаях она оказалась катастрофически неудачным экспериментом. Единые средние школы были «государственными», но управлялись местными властями, которые создавали такое же большое неравенство в уровнях образования, как и в традиционных грамматических школах. Вдобавок ко всему многие из впервые созданных единых школ были слишком велики, а классы в них — чрезмерно многолюдны и трудноуправляемы. Армия учителей, этих новых социальных инженеров, разрасталась. Кое-кто из них не обладал достаточной квалификацией, но в середине 60-х годов, на фоне возраставшей силы профсоюзов. Национальный союз учителей имел возможность помешать их увольнению. Единство прежней школьной системы было поколеблено, а новая система оказалась неэффективной.
В первый же день, как она стала министром, Тэтчер сдала на слом лейбористскую политику превращения всех школ в единые средние, зачастую против их желания. Ее распоряжение об этом значилось первым в числе восемнадцати пунктов рукописного перечня дел, который она вручила Пайлу. К концу дня на ее стол лег проект приказа об отмене. «Она сказала «подготовить сегодня же», и проект лег к ней на стол, — поведал Пайл. — Мы выработали его без лишних споров». Она исходила из того, что должно все-таки оставаться место и для доступных немногим школ с преподаванием высшего качества. «Порой мне кажется, что кое-кого из крайних приверженцев равенства порадовало бы, если бы все дети учились в плохих школах, лишь бы они были одинаково плохи», — сказала она. Кроме того, никто ведь не настаивает, чтобы все жили в одинаковых домах, «так зачем же запрещать родителям покупать своим детям разное образование?».
Ей была ненавистна сама величина единых средних школ, которые раз в десять превосходили размерами традиционную школу. Она всегда питала неприязнь ко всему большому: к большим бюрократическим аппаратам, большим зданиям, большим свитам. «Величина сама по себе внушала ей опаску, потому что большие организации живут своей собственной жизнью, — пояснял Пайл {23}. — В сущности, она не могла контролировать их с такой же легкостью, как малые организации». Помимо всего прочего, она считала, что многие из предметов, преподаваемых в единых средних школах, совершенно не нужны. Держаться основных дисциплин и преподавать их хорошо — таков был ее девиз. Но ее нелюбовь к единым средним школам имела и еще одну, более личную причину. Сама будучи детищем системы грамматических школ, она ценила ее, в частности, за внимание, которое уделялось учащимся в маленьких классах. Поэтому она не собиралась сложа руки наблюдать за тем, как ликвидируется система, которая открыла перед ней путь наверх.
Там, где школьная администрация, родители и члены местных советов стояли за единые средние школы, она соглашалась и не шла против течения. Какой бы противницей этих школ ни была она в принципе, она утвердила 95 процентов из поданных ей 2765 просьб о переходе к таким школам. Но если против перехода возражали родители, к их пожеланиям она прислушивалась в первую очередь. И такие ее решения привлекали больше внимания. Ее обвиняли в элитаризме, называли замшелой реакционеркой и ретроградкой, вознамерившейся не допустить бедняков в хорошие школы. Когда она принялась защищать свою линию, выступая перед членами крайне политизированного Национального союза учителей, сотни слушателей в знак протеста покинули зал. Это ее не обескуражило. Она никогда не скрывала своей антипатии к профсоюзам. Ведь профсоюзы, по твердому ее убеждению, подавляют человеческую личность. На возрастающие гневные протесты общественности она реагировала так, как всегда реагировала на превратности судьбы: упрямо наклоняла голову и продолжала гнуть свое.
Спор вокруг единых средних школ, выплеснувшийся на страницы газет и журналов, в конце концов отошел на задний план, после того как Тэтчер вновь поставила себя под удар критики и дала повод для новой перепалки. Хит пришел к власти, пообещав избирателям сократить государственные расходы, и запланировал урезать свой первый бюджет на 700 миллионов долларов. И Тэтчер ничего не оставалось, как соответственно сокращать расходы министерства образования. Она отклонила несколько предложений о сокращении бюджетных расходов, и в частности предложение о введении платы за пользование библиотеками Ее отец считал публичную библиотеку своим университетом. Помешать кому либо пользоваться библиотекой, как и он, бесплатно она не желала, но от каких-то расходов необходимо было отказаться. Тэтчер решила сэкономить 19 миллионов долларов, отменив программу бесплатного питания молоком учеников начальных школ в возрасте от семи до одиннадцати лет. Поскольку для детей малоимущих родителей делалось исключение, то у Тэтчер было разумное объяснение этой акции:
