«Хитер!» - не переставал удивляться Стырь.

Вдруг кто-то дернул Андрейку за рукав. Он повернулся и увидел паренька, может, года на два постарше, в чистой одежке и мягких поршнях.

- Ты чего?

- Скоро вечу конец. Вишь, все расходятся. Поведу тебя к Греку. Владыка велел.

- А как звать-то тебя?

- Епифанием кличут…

На другой день боярский совет определил шесть воевод: первого - посадника Ивана Васильевича Волосатого; второго - сына его Андрея; третьего - Фому Михайловича Красного; четвертого - Дмитрия Даниловича Завережского; пятого - Михаила Пана-Львовича; шестого - Юрия Хромого-Захаринича. И с ними войска сорок тысяч. Наказали: «Поутру, когда услышите колокол вечевой, будьте все готовы на дворище у Святителя Николы».

Архиепископ Евфимий поутру рано повелел после заутрени воду святить с мощей святых. Настал первый час дня, и, когда сошлось воинство, владыка указал попам и дьяконам окропить всех святой водой. Сам же святитель, взойдя на помост, возгласил:

- Послушайте меня, чада мои. Ныне хотите вы идти путем спасения. Не отвратите лица своего ни один час от поганых, не покажите спин своих, от них бегая. Все единою смертью вместе умрите.

Вот как далее повествует летописец: «И они все сели на коней и наполнились духа ратного и начали, словно златоперые орлы, по воздуху парящие, ищущие восточной светлости, быстро идти. И говорили: «Дай же нам, Господи, побыстрее увидеть любезного великого князя!..»

Ехали лесом. Стырь поднял голову. Деревья задирали свои мохнатые шапки к далеким небесам, где обитали чистые души праведников: одни прекратили жизнь смертью, другие в сражениях за веру Христову и землю родную.

Игнатий осенил себя крестным знамением и задумался: что-то ждет впереди…

Князь серпуховской, как только послал за ратью Игнатия Стыря в Новгород, решил и себе заняться снаряжением полка. И стал Владимир Андреевич готовиться к отъезду в Серпухов.

Давненько не бывал он в своей вотчине, но часто вспоминал занарские дали, яркие купола церквей Волоцкого монастыря: там отдыхала душа. Не то что в Москве, в которой дела одолевали.

Семью туда брать не хотел, последнее время досаждала жена. Доглядывать за детьми и за ней здесь попросил Андрея Ольгердовича - как-никак брат он Елене Прекрасной, а детям - родной дядя.

Тот согласился сразу, всегда с готовностью откликался на просьбы шурина.

Перед отъездом встретился князь Серпуховской с Боброком. Стоял солнечный день, настроение у Владимира Андреевича было приподнятым - радовался ратным, хорошо вооруженным людям, которых собралось множество на Москве.

- Дмитрий Михайлович, еду в Серпухов, рать собирать. В Коломне аль у Лопасни соединимся.

- Ну что ж, в добрый путь. Только чтоб не пришлось тебе в другой раз свою рать не токмо против татар готовить.

- Это как же?! - удивился Серпуховской. - Против Литвы, что ли?..

- Ну это - так, к слову. Ладно, поезжай. Да к брату зайди.

Сразу почувствовал Владимир в отношении к себе со стороны Дмитрия Ивановича холодок, чего ранее не бывало! Отчего-то вспомнились слова Боброка.

«Что за другой раз?! Может, что знает Андрей? Если знает, то расскажет мне».

- Владимир, я не хотел тебе говорить. Сестрицу я уже отчитал. Знаешь, что учудила, в государевой церкви во время заутрени ухитрилась оказаться впереди великой княгини и так, впереди, отстояла всю службу. Об этом тут же доложили Дмитрию Ивановичу, он и поведал об этом Боброку. Может, это имел в виду Волынский?.. Думаю, что его сильно раздражает твоя слава полководца. Волынский тоже воевода отменный.

- Андрей, что мне делать с глупой Еленой? Ты прости, что я так про твою сестру.

- Батогом поучи. Разрешаю.

- Нет, нельзя. Она ведь княгиня и считает себя не менее великой, чем Евдокия Дмитриевна. Лучше в очередной раз смолчать, не поднимать шуму. Кому-то это ведь на руку. Может, кто её подзуживает на это? Последи.

- Послежу.

- Нужно ехать в Серпухов. Там отвлекусь от всего. Хотя бы на время.

- Поезжай. А с Аленой я поговорю еще раз.

- Не называй её так. Елена - и только…

Аленой Владимир Андреевич потом называл другую женщину, после того как увидел её в серебряных доспехах…

Еще теснее стало на Москве от ратного люда. И хоть уши затыкай от женского плача да крика и глаза закрывай, чтобы не видеть слез матерей, жен, сестер и малолетних деток. Старики - те, наоборот, подбадривали:

- Ничего, ребятушки. В ратную бытность свою мы - ого-го! - славно сражались. Не опозорьтесь, заверните салазки Мамайке, шакалу степному.

Князь Дмитрий Иванович оторвал от груди жену Евдокию, вытер ладонью с её щек слезы и сказал ласково:

- Ну, будет, а то ты мне всю кольчугу промочишь, заржавеют кольца, потом не сниму…

- Митя, родной!

Наконец-то совладала с собой, подвела восьмилетнего Василия и шестилетнего Юрия.

- Поцелуемся, - Дмитрий Иванович обнял по очереди сыновей. - Ты береги их.

И произнес на прощание:

- Бог нам заступник!

…Конь быстро довез своего хозяина с Архангельской площади к Фроловским воротам, где ожидал полк численностью в пятьдесят тысяч верховых.

Дмитрию Ивановичу бросились в глаза - и по одежде, и по степенным манерам, и по подстриженным бородам - десять сурожских купцов, назначенных им в войско «поведания ради», чтоб донесли - как истинные путешественники - до дальних краев и стран вести о великой битве с Ордой.

Великокняжеский полк, облаченный в доспехи, блистающие на солнце, смотрел, как приближается в алом плаще, с темной окладистой бородой красавец всадник, с большими умными глазами, в полном расцвете своих сил - великий князь. Дмитрий Иванович отметил горделивую осанку ратников, великолепное снаряжение - кольчатые железные брони и стальные панцири, шлемы с остроконечными шишаками, окрашенные в красный цвет щиты и колчаны со стрелами, тугие луки, кривые булатные сабли и прямые мечи. Над рядами конных воинов развевались стяги на высоких древках, а поднятые кверху острия копий имели подобие целого леса.

Дмитрий остановил коня и громко сказал:

- Братья мои, не пощадим живота своего за веру христианскую, за землю Русскую!

- Готовы сложить свои головы за веру Христову и за тебя, Государь, великий князь! - дружно ответили из рядов.

Из Кремля выходили через трое ворот: Фроловские, Никольские и Константиново-Еленинские. И на Дон пошли тремя дорогами, так как не могли идти вместе - тесно войску было.

Иван и Федор Белозерские, широкоплечие, плотные, повели свои полки Болвановской дорогой, Дмитриеве войско пошло на Котлы, а Владимир Серпуховской со своими ратями стал переправляться через Лопасню. Среди них находились и новгородцы, коих привел дружинник Игнатий Стырь.

Пятнадцатого августа все рати достигли Коломны и соединились.

На другой день поутру на Девичьем поле Дмитрий Иванович перед войсками произнес речь. Потом ратники расположились со своими обозами на обед. У всех в ушах еще звенели слова великого князя.

- Братья мои. Предки наши заповедали нам хранить землю Русскую и веру православную. Кто постраждет за них, во веки будет славен. И я вместе с вами хочу крепко пострадать и, если надо, смерть принять… Поспешим же, братья, против безбожной Орды, если придется нам смерть принять, то помнить будем, что все мы смертны, а земля наша вечна. Крепитесь и мужайтесь, и пусть старый в бою помолодеет, а молодой добудет честь.

Дмитрий Иванович напомнил об обидах, которые на протяжении полутора веков наносила русским людям Орда, и о пролитой крови, о слезах жен, матерей, о детских испуганных глазах напомнил. Каждый воин, стоя под знаменами и стягами, кои колыхал ветер, думал, что настал день и пришел час, когда мыслить о себе нельзя, а о всей русской земле надобно, и доля сегодня у всех одна.

С этими мыслями Игнатий Стырь спустился к реке, лег на крутом окском берегу, запрокинув голову на руки, и устремил взгляд в голубое небо с редкими облаками.