День за днем они о чем-то разговаривали. Вернее, говорил француз, а англичанин вставлял короткие замечания в его монолог. Случайный слушатель заметил бы, что англичанин говорил только о каком-то письме и трупе без фуражки. Француз говорил все больше о пожаре, убийстве и исчезновении…

– Когда вы в последний раз видели леди Брендон? – поинтересовался Джордж Лоуренс однажды в голубом Бискайском заливе.

– Давно. Очень давно. Я был неделю в Брендон-Аббасе, это было, вероятно, шесть или семь лет тому назад. С тех пор я ничего туда не писал, кроме письма с благодарностью после моего отъезда оттуда… Скажите, переписываетесь ли вы регулярно с леди?

– То есть… нет. Я не назвал бы это регулярной перепиской, – замялся Джордж Лоуренс. – Собираетесь ли вы туда в этот раз? – продолжал он, симулируя зевок.

– Собственно говоря, следовало бы отвезти леди этот невероятный документ, но поездка туда меня никак не устраивает. Конечно, я мог бы послать этот документ при письме, но это было бы очень длинное письмо, а я пуще всего на свете ненавижу длинные письма.

– Я отвезу его, если хотите, – предложил Лоуренс. – На будущей неделе я буду поблизости от Брендон-Аббаса. Я знаю Майкла Джеста, и мне будет забавно узнать, в чем дело.

Майор де Божоле почувствовал, что слово «забавно» не вполне точно выражало ощущения Лоуренса. Его скрытый и флегматичный друг был слишком сильно взволнован во время рассказа. Очевидно, все, что касалось леди Брендон, затрагивало его настолько сильно, что забавно было само употребление этого слова.

Де Божоле улыбнулся про себя и серьезно сказал:

– Великолепно, мой друг, это спасет меня от писания письма в милю длиной, а леди Брендон не сочтет, что я небрежно отнесся к ее делу. Я рассказал все вам, ее другу, и дал вам документ – с просьбой передать ей. Скажите ей, что я считаю его уткой. Впрочем, он был найден при своеобразных обстоятельствах, и потом, может быть, он ей пригодится.

– Совершенно верно, – согласился Лоуренс. – Я не сомневаюсь в том, что Майкл Джест не крал сапфира и вообще ничего не крал. Но этот документ должен быть передан ей, раз он касается ее и Джеста.

– Разумеется, друг мой. Если камень действительно был украден, документ может помочь его отыскать. Почерк, например, может навести на след. Она сама решит, следует ли посылать его в Скотленд-Ярд… Заверьте ее, что я сделаю все, что смогу, чтобы помочь, если окажется, что камень действительно пропал.

– Ладно, старина, – сказал Лоуренс. – Я на днях там буду. Наверное, первый, кого я встречу, будет Майкл Джест, и в тот же вечер я увижу пресловутый сапфир.

– Несомненно, – ответил Божоле. – Знаете ли вы почерк Майкла?

– Никогда не видал, но почему вы спрашиваете? Неужели вы думаете, что он действительно написал это письмо?

– Я перестал думать, друг мой, – вздохнул Божоле. – Во всяком случае вы можете быть уверены, что первое письмо от вас я распечатаю не теряя времени. Либо сапфир украден, либо нет. Если украден, то этот документ может иметь практическое значение.

– Боюсь, что не очень практическое, – возразил Лоуренс. – Похоже на то, что похититель вместе с камнем остались в сгоревшем форту Зиндернеф.

– Силы небесные! Мне это никогда не приходило в голову. Великолепнейший сапфир в мире, стоящий почти миллион франков, может быть, валяется сейчас среди хлама в развалинах форта Зиндернеф, – сказал взволнованным голосом Божоле. На минуту Лоуренс представил себе, как он посвятит свой отпуск поискам камня и вернется в Брендон-Аббас с миллионным минералом в кармане.

– Если камень исчез, то мы должны будем действовать быстро и осторожно, – сказал Божоле, и добавил: – Положение становится все более интересным. Представьте себе охоту за сокровищами в форту Зиндернеф. Что будет, если об этом узнают туареги или строители нового форта и гарнизон? Пока камень не найдут, Зиндернеф будет самым популярным форпостом в Африке. Если камень действительно там, то лучшим способом его потерять было бы намекнуть об этом кому-нибудь. Нет, это нужно было бы держать в строжайшей тайне и, по возможности, все поиски вести лично… Новые осложнения… чертовщина этакая! – и он улыбнулся.

Джордж Лоуренс задумался.

– Предположим, что камень был в кармане человека, сгоревшего в форту. Мог ли он погибнуть в огне? Портятся ли драгоценные камни от огня?

– Не знаю. Можно будет узнать у какого-нибудь ювелира. Впрочем, едва ли. Драгоценные камни кристаллизуются внутри земли при значительно более высокой температуре.

И Лоуренс снова задумался. Он думал о том, как он пожертвует своим отпуском, чтобы возвратить леди Брендон ее сокровище. Отпуском? Нет, карьерой, чем угодно, хоть жизнью…

Голос Божоле возвратил его к действительности.

– Странно, что эта история не попала в газеты!

– Действительно, – согласился Лоуренс. – Я, конечно, не пропустил бы ее. Я регулярно читал все время мои газеты… Вероятно, этот чертов камень вовсе не был украден.

– Похоже на то, – ответил его друг. – Иначе все английские газеты кричали бы об этом под самыми жирными заголовками… Впрочем, может быть, леди Брендон почему-нибудь замяла это дело… Пойдем, выпьем чего-нибудь, старик, это лучше.

Прощаясь в Лондоне, майор де Божоле отдал Джорджу Лоуренсу документ, который тот должен был передать по назначению.

Лоуренс обещал сообщить своему другу все, что узнает.

Автомобиль бежал по дороге, ведущей к воротам Брендон-Аббаса, и сердце Джорджа Лоуренса билось, как сердце юноши, спешащего на первое свидание.

Если бы она вышла замуж за него четверть века тому назад, когда ее звали просто Патрисия Риверс, он все еще любил бы ее, но, вероятно, не был бы в нее влюблен, как теперь.

Автомобиль проскочил ворота и летел по широкой дубовой аллее. Бронзовое лицо Лоуренса побледнело, он снял перчатку и опять надел ее, потом стал поправлять галстук.

Автомобиль обогнул дом и встал перед открытой дверью. Проходя по знакомому дубовому холлу, Лоуренс чуть не кивнул двум железным рыцарям, охранявшим двери, через которые он вошел во внутренний холл. Оттуда шла винтовая широкая лестница до самой стеклянной крыши трехэтажного дома. Лестница и галерея ожили воспоминаниями, и Лоуренс снова видел статную женщину, ступавшую когда-то рядом с ним по этим лестницам.

В первый раз он пришел в этот дом, надеясь, что, увидя ее женой другого, он излечится от своей нелепой любви, а может быть, наоборот, надеясь, что его любовь вспыхнет еще ярче. Он был счастлив, увидев, что любит ее еще больше, чем прежде, что его детская любовь переросла в глубокое чувство сильного мужчины и что она становилась для него тем, чем для Данте была Беатриче.

Он приезжал с перерывами в несколько лет, и даже ее неизменная дружба, не позволявшая ему мечтать о большем, не охладила его чувства. Она была целью его существования, центром его жизни, и каждый раз, когда он ее видел, она казалась ему еще прекрасней и желанней.

В этом старинном ящике лежали теннисные ракетки и молотки для крокета. На нем они в последний раз сидели рядом, когда Лоуренс ждал карету, которая должна была увезти его на вокзал. Он возвращался в Африку. Она доверчиво дала ему свою руку, и он старался сказать что-нибудь другое, кроме того, о чем он не смел говорить… На старинном сундуке напротив они сидели однажды вместе, отдыхая от танцев под Новый год.

Те же картины: лошади и собаки, те же чучела, те же трофеи: головы львов, антилоп и буйволов – этих он сам убил на Нигере и прислал сюда. Над камином коллекция африканского оружия.

Лоуренс дернул медную кисть, висевшую на шнурке над камином, и из глубины коридора ему ответил звонок. Вошел лакей – незнакомый.

Лоуренс хотел спросить, дома ли леди, но в это время из другой двери появился дворецкий.

– Хэлло, Бердон! – сказал Лоуренс. – Как поживаете?