– Ставлю тебе девять и пять, па, твой личный рекорд – жалко, что видик ёк, могли б записать.
– Я этим занимаюсь.
Она ровно посмотрела на него.
– Нам просто новый нужен.
– А мне нужны деньги, Вояка, у меня даже бакалеи тут держать не получается, чтоб хватало.
– Ох нет. Я знаю, что это значит. Жир свой рот раскрыл! Мне что делать прикажешь? Не я же все эти пирожные, пирожки и всякую хрень везде разбрасываю, батончики в морозилке, «Нестле-Быстр» вместо сахара, буэ! Мне-то что остается?
– Эй, я ж только про деньги заговорил, деть. Кто тебе голову морочит всем этим жиром?
Девочкина голова на длинной тонкой шее и позвонках свершила высокоточный поворот с наклоном, словно скользнула в подогнанный паз, из которого можно разговаривать с отцом.
– Ну… может, разок-другой Большой Ия в последнее время намекнул.
– Вот здорово-то, да, наш известный панкер-диетолог – еще раз, в честь кого он себя назвал, какого-то робота?
– В честь Исайи Два-Четыре, это стих такой в Библии, – медленно качая головой ладно-сдаюсь, – который твои друзья, его хипповские уроды-предки на него навесили в 67-м, насчет оборота войны к миру и перековки копий в серпы, прочей идиотской мирни?
– Вам бы обоим потише с эт’ сранью, те в голову не приходило, может, твой разлюбезный Р2Д2 просто жмот, и не хочет тебе покупать больше жратвы, чем надо? Чем он занимается? Чем он тебя вообще кормит?
– Любовь странна, па, может, ты забыл.
– Я знаю, что любовь странна, она с 56-го года такая, включая все гитарные брейки. У тебя с этой личностью любовь, ну так может ты забыла, я его уже знаю, я помню, как все твои парни не так давно с гадостями-сладостями по домам ходили, и так тебе скажу: кто б ни постучался в дверь в виде «Джейсона» из «Пятницы, 13-го» [1980], уж поверь, пожалста, старому психопату – у такого ребенка точно не все дома.
Прерия вздохнула.
– В тот год все были Джейсонами. Он теперь классика, вроде Франкенштейна, и что с того, я вообще не понимаю, что тебя в этом напрягает. Исайя тебя всегда обожал, знаешь.
– Чего?
– За то, что ты в эти свои окна прыгаешь. Он все твои видеопленки до дюйма изучил. Говорит, пару раз тебя чуть не проткнуло.
– Чуть, а…
– Стекло прям из рамы на тебя выпадает, – пояснила она, – такими здоровенными острыми копьями? и тяжелые, насквозь пробить могут? Исайя говорит, у него все друзья отметили, до чего офигенно четко ты всегда смотришься, до чего не сознаешь опасность.
Побелев и едва не тошня, он сумел одним глазком с сомнением подглядеть. Нет смысла рассказывать про сегодняшнее подставное окно, она с ним так искренне, даже, что неестественно, восхищается, самое время просто заткнуться. Но правда ли, возможно ли, неужто бывал он так близок к смерти или серьезной операции всякий предыдущий раз чистого оттяга? Как, стало быть, если не полагаться отныне на сахарные окна, ему теперь доход себе генерировать? Черт – надо было все это время работать в каком-нибудь адреналиновом шоу типа у Джои Читвуда и грести реальные деньги.
– …и мне кажется, вы с Исайей даже дела вести можете, – очевидно, произносила тем временем Прерия, – птушта я-то знаю, он не прочь, а тебе надо только умом от него не закрываться.
Зойд понятия не имел, о чем она, но вынудил себя мыслить живенько.
– Если только он мне его взламывать не будет, – после чего пришлось увернуться от кеда, к счастью, без ее ноги внутри, просвистевшего мимо уха.
– Ты судишь его по прическе и по ней одной, – грозя пальцем, старательно изображая нечто среднее между ворчаньем соседки и Главным Психиатром из мыльной оперы. – Ты превратился в точности такого же отца, каким был твой, когда третировал тебя, хипповского урода-подростка.
– Ну а я, конечно, представлял как минимум такую же сверхмощную угрозу населению, как твой молодой человек сегодня, но ни разу в жизни никто из моего поколения не возникал поздно ночью ни у кого под дверью ни в каких хоккейных масках, не таскал с собой никаких смертельных бритв и даже чего-то похожего на серпы? и ты мне рассказываешь, что мы можем вести дела? Какие еще дела – ремонт летних лагерей? – Он принялся кидаться в нее «Чи-томи», разбрасывая повсюду насыщенно оранжевые крошки.
– У него есть мысль, если б ты его только выслушал, Папс.
– Ап сюда. – Зойд стрескал «Чи-то», которое собирался кинуть. – Само собой, я могу выслушать, надеюсь, на такое я еще способен, я у тебя что ли совсем чинный, да он может оказаться дельным молодым человеком, несмотря на все улики, погляди только на Лун-песика, к примеру, из «Дарлика» [1959], в конце концов…
– Исайя! – заверещала девчонка, – шевели мослами, мужик, фиг знает, сколько он еще в таком хорошем настроении протянет, – и из другого измерения, где поджидал на орбите, вынырнул Исайя Два-Четыре, который сегодня, как заметил Зойд, свой длинный ирокез выкрасил в интенсивный кислотно-зеленый, кроме кончиков, где краскопультом добавил пурпурного оттенка. А это по случаю – два Зойдовых любимых цвета всех времен, и Прерия, подарившая ему довольно футболок и пепельниц в старомодном ансаме шестидесятых, это знала. Что это, причудливые потуги нравиться?
Исайя желал приветствия с прихлопом и пришлепом и чтоб биться кулаками, всегда отчего-то полагая, будто Зойд нюхнул пороху во Вьетнаме. Какую-то часть его телодвижений Зойд признал – так здоровались в рогачевке и ветераны, ушедшие партизанить, – а что-то было от его личной хореографии, тягаться с коей он не мог, хоть и пытался, а Исайя всю дорогу мурлыкал «Пурпурное марево» Джими Хендрикса.
– Эгей, ну что, мистер Коллес, – Исайя наконец, – как оно ничего?
– Что это еще за «мистер Коллес», а где ж «Ты колбасный фарш, “обсос”»? – каковой репликой увенчался их последний сходняк, когда, от умеренного обсуждения музыкальных различий чувства быстро воспалились до взаимного отвержения, в довольно широком диапазоне, большей части ценностей друг друга.
– Ну тогда, сэр, – отвечал поклонник насилия габаритами как раз для НБА[10], который мог ебать его дочь, а мог и не, – я, должно быть, «колбасный фарш» имел в виду в смысле нашей общей странной судьбы смертного сэндвича, равно обнаженного пред челюстями рока, и с этой точки зрения какая, на самделе, разница, что вам наплевать на музыкальные заявления «Отстойного Танка» или «Фашистского Носкаина»? – его при этом столь очевидно корячило джайвом, что у Зойда не осталось выбора – только оттаять.
– Тем же самым концом, я бы с легкостью мог счесть банальной твою одухотворенную поддержку «узи» как средства разрешения многих проблем нашего общества.
– Милостиво с вашей стороны, сэр.
– Харч, ребятки, – Прерия входя с галлоном гуакамоле и гигантским мешком чипсов-тортийя, Зойд задумавшись, не должен ли вскоре появиться и, ага вот и он – холодный шестерик «Дос-Экис»[11], а тлична! Чпокнув одну, просияв, он снова пронаблюдал в своей дочке лукавый, профессионально пока не развившийся дар обставить мухлеж, наверняка это она от него унаследовала, и Зойд весь затлел изнутри, если только не от гуакамоле, для коего она сегодня вечером слегка перестаралась с магазинной сальсой.
Отсылка Зойда к пистолету-пулемету «узи», «Злыдню пустыни», под каковым наименованием он известен в своем родном Израиле, была уместна. Предпринимательским замыслом Исайи оказалось учреждение первого, впоследствии – сети, – центров насилия, каждый, возможно, уменьшенный в масштабе парк аттракционов, включая полигоны для стрельбы из автоматического оружия, военизированные фантазийные приключения, лавки сувениров и ресторанные дворики, а для детей залы видеоигр, ибо Исайя предусматривал семейную клиентуру. Кроме того, в концепцию входили стандартизованный план застройки и логотип, для франшизных целей. Исайя сидел за столом из кабельной катушки, выстраивал из тортийных чипсов диаграммы и двигал мечты – «Восторги Третьего Мира», полоса препятствий в джунглях, где есть шанс покачаться на веревках, попадать в воду и пострелять по неожиданным выскакивающим мишеням, оформленным в виде туземных партизанских элементов… «Отбросы Города», где посетителю позволится стереть с лица земли образы разнообразных городских нежелательных типов, включая Сутенеров, Извращенцев, Сбытчиков и Уличных Грабителей, при этом все тщательно разнорасовы, дабы всех обидеть одинаково, в окружающей среде темных переулков, пылающего неона и под фонограмму саксофонной музыки… а для знатоков агрессухи, «Черный Список», в котором можно подобрать себе на видеопленках состав общественных деятелей, которых ненавидишь больше прочих, показывать их по одному на экранах старых подержанных телевизоров, скупаемых по свалочным ценам, и пускать их мимо на конвейерной ленте, как утят в карнавальном тире, а сам будешь получать удовольствие – разносить в куски эти подобия, что красуются тут и несут околесицу, и наслаждение тем пуще, чем красивее взрываются кинескопы…
