происходило в Лебедине, где была главная царская квартира в

конце 1708 и в начале 1700 годов. В Истории Русое, приписываемой

белорусскому архиепископу Георгию Конискому, рассказывается, будто в Лебедине происходили страшные казни и погибло

множество малороссиян, не только действительно виновных, но и

невинных, казненных по одному подозрению. Это известие принадлежит

к разряду таких, о которых можно сказать, что хотя они вероятны, но неверны. Это известие вполне совпадает с суровостью Петра, без

всякого сострадания казнившего государственных преступников и

своих недругов; но это известие встречается только в одном

источнике, не современном и чрезвычайно мутном, преисполненном

невероятностями и позднейшими выдумками; оно не подтверждается

никакими другими, более достоверными источниками.

Кроме того, в Истории Русое казненных хоронили на особом

кладбище, которое в народной памяти осталось с названием Гет-

манцев. Если бы тут была какая-нибудь правда и если бы в

народной памяти местность, где погребены были казненные, носила такое

название, то оно бы удержалось у местных жителей в тридцатых

годах текущего столетия, между тем в этих именно годах мы

встречали старожилов лебединских и спрашивали о том, что начитали в

знакомой нам тогда еще по рукописи Истории Русое. Нам отвечали, что ничего подобного не знают и ни о каких гетманцах, погребенных где-то в Лебедине, не слыхали. Если старики тридцатых годов

XIX столетия, проведшие юность свою в конце XVIII, не слыхали

о том, что выдается нам за народное предание о событиях, совершившихся не ранее начала XVIII века, то как не усомниться в

существовании когда-либо такого воспоминания у народа?

К большому сожалению, мы не имели под руками всех дел, производившихся в Лебедине; быть может, они где-нибудь и

сохранились, но ожидают счастливца, которому суждено будет от-

742

крыть их. Нам известны только отрывки из показаний некоторых

из судимых там лиц и приговоры над этими лицами, сохранившиеся в делах Архива Юстиции и в делах Архива Иностранных

Дел.

В числе лиц, ранее других поступивших в Лебедин на

расправу за участие в измене Мазепы, были: войт Шептаковской

волости Опоченок и канцелярист Дубяга.

Шептаковская волость подарена была царем гетману Мазепе в

потомственную собственность и находилась в его владении уже

восемнадцать лет. Управителем или наместником владельца был там

Быстрицкий, поляк по происхождению, родственник или

свойственник гетмана. В октябре 1708 года носился в народе страх скорого

вступления неприятельских войск. Заволновались обыватели Шеп-

таков. Управитель Быстрицкий призывает к себе войта и говорит: <Войдут к нам шведы, они делать худого народу не будут; объяви

же мужикам, чтоб не боялись шведов; пусть остаются у себя в

домах и сидят спокойно; разорения никому не учинят>. Сказавши это, Быстрицкий уехал в Стародуб по какому-то делу. Прошло после

того дня два, - и вот, в среду, вступает в Шептаки шведский

конный отряд. Опоченок ушел в Новгородок-Северский известить

Новгородсевер ского сотника о вступлении шведов. По его показанию, данному в Лебедине при допросе, сотник, выслушав донесение шеп-

таковского войта, хотел отправить в Шептаки отряд Козаков, но тут

с войтом шептаковским встречается служитель Быстрицкого, по

прозвищу Усович, и говорит: <Вот приходят москали с Меншико-

вым, они будут поопаснее шведов>. Далее Опоченок на суде

показывал, что после того он воротился в Шептаки и застал там

Быстрицкого, уже успевшего воротиться из Стародуба. У Быстрицкого

увидал он шведского генерала и Быстрицкий сказал войту.

<Проведи генерала на большую дорогу, а сам ступай в

Новгородок-Северский и скажи сотнику: пусть не велит стрелять по шведам, а когда

придет московская пехота, путь велит ее рубить”. Войт, прибывший

в Новгородок-Северский, передал приказание Быстрицкого

тамошнему сотнику через городничего, сотник отправил войта к

черниговскому полковнику, а тот отослал его к русскому фельдмаршалу.

Снявши с Опоченко такое показание, усомнились в его

искренности и подвергли его два раза пытке. Под пытками он сознался, что, явившись в Новгородок-Северский, он кричал по улицам, чтоб

люди не боялись шведов, а потом добавил, что и сотник новгород-

северский в соумышении с Мазепою. Опоченка казнили смертью.

В один и тот же день снимали показание с канцеляриста Дубя-

ги. Он показал, что находился за три мили от Батурина в селе и

там услыхал, что гетман едет к царю в Новгородок-Северский и

намерен переправиться через Десну у Оболони. О шведах носились

слухи, что они пошли к Чернигову. <По всем этим вестям, говорил

743

Дубяга, я поехал в Батурин. Там начальствовали сердюцкий

полковник Чечел и гарматный асаул Кенигсен. Они сказали, что

гетман уехал к государю, а им двоим поручил надзирать над Батури-

ном и не велел пускать в замок великороссийских ратных людей, потому что они чинят великое разорение малороссийскому народу.

Я тогда же хотел уехать из Батурина, но меня они не пустили: сказали, что уже вечер и скоро настанет ночь, а гетман приказал

никого не выпускать из города в ночное время. Так я пробыл в

Батурине до утра; утром выпустили меня, я намеревался догнать

гетмана и направился на Короп. Там сказали, что гетман уже

переправился через Десну и поехал другим берегом в Новгородок-Се-

верский к государю. По таким слухам я поехал к Оболонской

переправе, а там схватили меня и доставили к генерал-майору Беку>.

Неизвестно, как поступлено было с Дубягою.

В тот же день, когда происходил допрос двух вышепоказанных

лиц (то было в одном из первых чисел декабря* 1708 года), подвергнут был допросу запорожский атаман Тимофей Полугер, который

со ста товарищами сечевиками перешел за Десну с Мазепою, а

потом послан был гетманом с письмом к Скоропадскому, которого

Мазепа хотел склонить на свою сторону. Полугер попался и был

приведен в Лебедин на расправу. Он в сделанном ему допросе не

показал ничего особенно важного, кроме того, что указал

ничтожность сил козацких, перешедших с Мазепою за Десну к шведам: с

гетманом было не более тысячи из трех охотницких полков —

Кожуховского, Андриаша, Кгалагана, да человек двести из трех

городовых полков: Прилуцкого, Лубенского и Миргородского с

полковниками этих полков. Неизвестна судьба, постигшая Полугера.

Замечательно дело, производившееся 3 декабря 1703 года о лох-

вицком сотнике Яременке. Из этого дела мы узнаем, что некоторое

время жители городков Лохвицы, Прилук, Варвы, Лубен

находились во власти шведского войска, занявшего этот край. Старшины

вообще склонялись на сторону Мазепы, а простой народ стоял за

царскую власть. Сотника Яременка схватил и доставил в Лебедин

атаман местечка Сенчи, в то время, когда этот сотник разъезжал по

селам своей сотни и собирал провиант на шведов. Подвергнутый

допросу, этот сотник сознался, что по зову гетмана Мазепы он

вместе с другими сотниками и атаманами: лубенскими, лукомскими, чигрин-дубровскими, пирятинскими, чернухскими, сенченски-

ми - был в Ромнах у Мазепы. Гетман приказал им всем собрать

для цщедских войск провиант: 24. 000 волов, 40. 000 свиней и сто

тысяч осьмачек муки; но исполнить такого приказания было

невозможно, потому что при вступлении шведов в малороссийский край

народ разбегался, покидая жилые места. В Лохвицу вступил

шведский генерал Мейерфельд с четырьмя тысячами шведского войска

и послал сотника собирать для своего отряда запасы. Сотник при-

744

ехал в Сенчу,- где не застал в домах почти никого из обывателей.