был в свою маетность Михайловку, а за поведением гетмана

думный дьяк Украинцев секретно поручил наблюдать генеральному

писарю Кочубею.

Соломон сидел в кандалах в Польше, а Доморацкий в Москве.

Московские бояре обратились к жившему постоянно в царской

445

столице польскому резиденту Довмонту и требовали выдачи

Соломона. В сентябре 1691 года польский гонец Ян Окраса передал

в подлиннике составные письма и поддельные печати, взятые у

Соломона, а затем по королевскому приказанию выдан был и

Соломон, взамен которого бояре выдали Доморацкого, сообщая, что король должен приказать казнить его смертью, а вместе с

тем произвести розыск над Шумлянским и учинить ему

наказание. Об этом униатском епископе Шумлянском в Москву

приходили жалобы от киевского митрополита Варлаама в том, что Шум-

лянский при живом митрополите именует себя киевским

митрополитом и самовольно присваивает себе в польских

владениях маетности, принадлежащие киевской митрополии.

Выданного поляками Соломона отправили для казни из

Москвы в Батурин с царским гонцом Языковым. Мазепа относительно

Соломона показал себя сдержанно: он объявил, что без совета со

всеми полковниками не станет его казнить: так издавна ведется

по войсковым обычаям. Мазепа уверял, что вообще не желает

никого казнить смертью и сам будет-за своего злодея и клеветника

просить милосердия у великих государей.

Удерживая, на время Языкова, Мазепа послал созвать старшин

и полковников для суда над преступником. Этот преступник, как

оказалось, назывался в мире Семен Троцкий; по лишении

монашеского сана он предан был мирскому войсковому суду под

именем расстриги Сеньки. Царский гонец привез Мазепе самую

приятную новость: Михайло Василевич, по указанию на него самого

Сеньки, привезен в Москву, жестоко пытан и осужден на ссылку

в Сибирь.

Съехавшиеся старшины и полковники подвергли розыску

Сеньку Троцкого.

<Помни страшный суд Божий и смертный час свой, -

говорили ему, - скажи правду. Кроме Мишки Васильева кто еще

был с тобою в соумышлении?>

<Я уже все сказал на Москве, - отвечал подсудимый, -

никаких не было соучастников. Если бы ,кто в сем деле был со

мной, я бы еще в Москве все сказал - не стерпел бы таких

жестоких пыток с огня>.

Его приговорили к смертной казни. Тогда царский гонец

сказал: <Итак, мне остается казнить его тотчас>.

<Казнить его тотчас нельзя, - возразил гетман, - мы о нем

к великим государям писали. Подождем царского указа. Еще

надобно дать преступнику время покаяться, да и людей собрать

побольше, чтобы все видели казнь его. Недурно было бы повезти

его по всем городам, чтобы народ везде его увидел. Мишку же

Василевича надобно заслать на вечное житие в самые дальние

сибирские городы… Скорбно мне то, что злые люди из малорос-

446

сийских жителей клевещут на меня, будто я служу великим

государям неправдою, будто думаю изменить и передаться

польскому королю в подданство. Сокрушаюсь, когда я слышу об этом.

На прежних гетманов таких наветов не было, как на меня>.

До получения царского указа Сеньку Троцкого держали в

тюрьме. Царской

тью 7 октября 1

милости не последовало. Сеньку казнили смер-

392 года.

Гетман был доволен, что ему удалось уничтожить одного из

злейших врагов своих, Михаила Василевича, но ему хотелось

также утопить Леонтия Полуботка и сына последнего, Павла. Гетман

говорил Языкову:

<Говорил нам миргородский полковник Данило Апостол: как

мы с старшинами ехали к Троице по указу государя Петра, Павел

Полуботок догнал на дороге ехавшего в карете Апостола и сказал, что был у Михаила Василевича и тот едва ли не исполнит

давнишнего намерения своего снять с плеч голову гетману. Дело

выходит так: если знал Павел Полуботок про такой замысел, то и

отец его, Леонтий, наверное знал. Явно показывается злоба их

обоих ко мне: они знали об умысле на жизнь своего властителя

и не предостерегли его>.

Войсковой суд решил обоих Полуботков лишить маетностей

и держать под стражей.

Дело чернеца Соломона осталось неразъясненным и

загадочным. Устрялов, в своей <Истории Петра Великого>, склоняется к

такому мнению, что Мазепа в самом деле тайно посылал в Польшу

этого чернеца. Но на это нет никаких оснований. Невозможно, чтобы Мазепа, доверивши Соломону такое страшное для себя дело, сам потом добивался, чтобы Соломона выдали в Москву и

допрашивали его там, а не в Батурине. Не следует допускать тайной

измены в 1690 году на том только основании, что этот человек

оказался изменником через 18 лет. Обстоятельства позже были

совсем иные, чем ранние. Мазепа действительно был истый поляк

по своему польскому воспитанию и шляхетскому происхождению, но раз, отступивши от Польши к козачеству, он сделался

гетманом, получил в козачестве такую высокую степень, которая

ставила его, как он сам О’ себе выражался, мало меньше польского

короля; обласканный московским правительством, не имея притом

повода опасаться прекращения к себе доверия, Мазепа ничем не

мог быть побуждаем к измене: польская сторона не была

могущественна, а московская слишком слаба. Мазепа не был еще

тайным врагом русского царя и русской державы, потому что это

не представляло ему никаких выгод. Был ли кем-нибудь подослан

Соломон или же по собственному побуждению составил подлог, это остается неизвестным, тем более что у нас в руках не было

допросов, сделанных ему в Москве, и очной ставки с Михаилом

447

Василевичем. Во всяком случае, нет причины не допускать

вероятности того, что выставлено причиною появления этого чернеца

именно интриги Михаила Василевича, который так же ненавидел

Мазепу, как и Мазепа его, преследуя упорнее, чем кого бы то ни

было из своих недоброжелателей. По настоянию Мазепы, в

Сибирский приказ дан был царский указ - <сосланного в Сибирь

Мишку Василева беречь строже, как человека вельми коварного

и неусыпного изобретателя козней>. Все имущество осужденного

было отписано на гетмана. Но сын сосланного, Данило, упросил

возвратить ему движимое отцовское имущество, хотя слободу Ми-

хайловку отдали племяннику гетмана Обидовскому. Мазепа был

недоволен и этой милостью к сыну своего лютого врага. Тем не

менее последний нашел себе в Москве настолько покровительства, что мог упросить, чтоб его родителя не отправляли в Красноярск, дабы не дать ему там умереть с голода, а оставили на житье в

Тобольске.

Кроме таких крупных врагов, как Михайло Василевич и Пол-

уботки, гетману досаждали другие, не столько важные лица. Так, в

начале 1690 года глуховский сотник доносил севскому воеводе, что

в город Глухов приезжал из Сев ска ротмистр Соболев с тремя

рейтарами и в ратуше, в собрании товарищества, произносил

непристойные речи о гетмане и о великих государях, говоря так: <Худо

великие государи делают, что служилым людям волокиту чинят; соберемся и убьем гетмана, а другого поставим!> Произведено было

следствие. Соболев запирался в худых речах о государях, а в речах

о гетмане сознался, говоря, что произнес это в пьяном виде, и за это

козак бил его по щекам. Соболева указано было севскому воеводе

казнить смертью, <чтоб иным непостоянным людям неповадно было

таких лукавых и возмутительных слов изрыгать>. Двое из ходивших

по городским и сельским ярмаркам торгашей: один - москвич

Кадашевской слободы, другой - калужанин, говорили: <Гетману не

долго быть на уряде; скоро пришлют из Москвы бывшего гетмана

на его места, затем, что малороссийский народ не только не хочет