Сечи; расположились на стоянке в Великом Луге. Тут невыносимый

смрад стал беспокоить воинов: на южной стороне показалась чер-‘

ная туча, а за нею появилось вдалеке и пламя. Посланные на про-

ведки принесли известие, что впереди степь горит. Очевидно стало, что неприятели, вместо всякого другого оружия, изожгли на степи

траву, высохшую от зноя, чтобы таким способом не пустить

русских идти далее. В предшествовавшем году этим способом татары

прогнали поляков из Молдавии; тот же способ избрали они, чтоб не

допустить русских до крымских пределов.

Стали военачальники размышлять, что им теперь делать.

Неприятель, видимо, уклонялся от боя. Но перед тем отправлен был в

Крым из Москвы царский гонец, и военачальники решились

попытаться двигаться далее в надежде встретить этого гонца на

возвратном пути его из Крыма, либо татар, с которыми придется вступить

в бой. Двинулись по выжженной степи. Ратные чуть могли

тащиться. Пепельная пыль, взбиваемая ветром и движением войска, разъедала им глаза. Заболевали и люди, и лошади. Но не встречали они

ни гонца своего, ни татар; встречали только диких свиней, которые, спасаясь от степного пожара, метались из стороны в сторону.

Войска достигли, наконец, небольшой степной речки Анчак-

рака. 17-го июня выпал дождь и все сперва обрадовались, думая, 394

что теперь зной уменьшится, пыль прибьется и травы станут

расти. Но, подходя к речке, увидали новое затруднение: от

проливного дождя прибавилось воды, и не без труда устроили через

небольшую речку плотины из фашин.

Перешедши речку Анчакрак, двинулись снова по выжженной

степи, задыхаясь от копоти. Прошли еще 6 верст и дошли до

другой степной речки Карачакрака. Остановились.

На другой день военачальники собрались на совет.

<Невозможно следовать далее! - раздавались голоса в

совете. - Лошади все падут. И теперь они уже не в силах везти не

только пушки, но и повозки с запасами. Чем их кормить в

выжженной степи?>

<Травы было бы довольно на днепровских плавнях, да вода

еще не спала>, - заметили некоторые.

<Нет, и там травы было бы недостаточно для такого множества

лошадей>, - возразили другие.

<От дыма и копоти ничего не видно, — говорили третьи: -

когда явятся татары, невозможно будет распознать - где свои, где чужие!>

<У всех монархов, - произнес гетман, - разумные’ регимен-

тари обыкновенно не столько гоняются за тем, чтоб выиграть

битву, сколько стараются соблюсти целость своего войска. И мы

теперь, если зададимся намерением покорить Крым и поведем

войска далее по выжженной степи… как бы нам не испытать

беды не столько от неприятельского оружия, сколько от конской

бескормицы и от людского голода!

Не мало времени длился спор, наконец, порешили

большинством голосов - уходить назад. Военачальники в свое утешение

говорили: не затем ворочаемся, чтоб уходить совсем в города. Мы

сыщем себе привольные кормовые места и там остановимся, напишем к царям и подождем указа>.

- Но если неприятели проведают, могут напасть на нас там, где мы остановимся,. - сделано было такое замечание.

На это было подано и принято мнение: послать сильные отряды

к Сече, где находился Григорий Иванович Косагов, соединиться с

ним и чинить промысел над Кизикермеяем, чтоб не допустить хана

ни самому идти в поход, ни орды своей посылать против польского

короля. <Этим, - говорили в военном совете, - мы окажем услугу

и польскому королю, союзнику наших великих государей>.

Боярин князь Голицын назначил Леонтия Романовича Неплюе-

ва с 20.000 ратных людей, а гетман дал наказное гетманство своему

сыну Григорию, черниговскому полковнику, и поручил под его

начальство четыре полка: Черниговский, Прилуцкий, Переяславский

и Миргородский, да четыре полка охотных, из которых было два

конных, а два пеших, так что все козацкое войско, посланное туда, 395

состояло также из двадцати тысяч. Сверх того, гетман словесно

приказал кошевому Сагайдачному, бывшему тогда в гетманском войске, примкнуть к посланному отряду со своими запорожцами.

Отправивши отряды на юг, остальные войска были двинуты

к северу в обратный путь, и 20 июня, дошедши до Конских-Вод, остановились. Там увидели, что место привольное, травы

достаточно, вода хорошая. Гетман с козаками стал на одной стороне

реки, боярин с великорусским войском на другой.

Так простояли войска две недели. Посланы были гонцы от

боярина и гетмана с донесениями в Москву. Боярин в своем

донесении представлял дело так, как будто крымский хан от

трусости не решился вступить в битву с русскими, а приказал

татарам зажечь степь; боярин доносил, будто русские войска

доходили до тех мест откуда оставалось только 90 верст до

Перекопа. Все выжидали появления неприятеля не малое время, а

неприятель не являлся, и предводители, находя невозможным

долее стоять в выжженной пустыне, отодвинулись к Конским-Водам.

Во время двухнедельной стоянки у Конских-Вод начались

зловещие толки между великороссиянами.

<Это не татары зажгли степь, а сами козаки, - говорили

некоторые: - гетман дал им тайный приказ>.

- Зачем же это козакам могло понадобиться? - спрашивали

другие.

<Затем, - отвечали им, - что козаки и татары между собою

в дружбе и согласии. Козаки не хотят, чтоб царское войско

завоевало Крым>.

Те, которые чувствовали срам отступления совершенного, не

видавши в глаза неприятеля, ухватились за такие толки, как за

первое средство свалить с себя вину на других. Более всех казалось

это полезным самому главнокомандующему, и приближенные к

нему особы стали оговаривать Самойловича и объясняли

предлагаемую измену гетмана так: <Ведь козаки без помощи московских

войск, но с помощью татар отбились против поляков и освободились

из польской неволи. У московского царя выпросили они протекцию

уже после и ни за что не хотели зваться царскими холопами, а

звали себя царскими подданными. Теперь, когда московские цари

окончательно помирились с Польшею, и поляки уже уступили

Москве свое дедичное право над ними, козаки’ опасаются: не стала бы

Москва держать их так же, как держит своих прочих подвластных, и не укоротила бы их прав и вольностей, добытых кровью, а за свои

права и вольности козаки крепко стоят. Есть между козаками такие, что попрозорливее прочих, и гетман их именно из таких: те

смекнули, что выйдет, когда Москва Крым завоюет! И крымские татары, как и козаки, почитают себя людьми вольными; царь их, крымский

хан, управляет своими подвластными, насколько те ему позволяют; 396

и татары, и козаки служат на войне без жалованья; оба народа

одинаково дорожат своими привилегиями. Вот они между собой и по-

разумели, что им надобно друг за друга стоять, потому что конечное

покорение одного народа отзовется вредно на другом. Козаки

разочли, что государи поопасаются нарушать их права и вольности, если оба народа, козаки и татары, живучи между собою в дружбе

и союзе, будут готовы подняться одни за других>.

Впору были такие толки и объяснения после того, как в Москве

раз уже поколебалось доверие к гетману, и мысль о том, что гетман

способен противодействовать Москве, не казалась уже

невозможною, как прежде. Кроме того, у всемогущего любимца царевны

Софии были давние счеты с гетманом Самойловичем. Самойлович, как мы видели, подружился с князем Григорием Григорьевичем Ро-

модановским, а Голицын был нерасположен к последнему. В

продолжение нескольких лет Голицын скрывал свое неудовольствие, и

в письмах к гетману именовал его своим искренним приятелем, но