городок, и на торжских соленых озерах захватили многих рабочих

людей и угнали в полон. В 1682 г. азовские, крымские и логайские

татары приходили под городок Валуйки, и взяли в плен тамошнего

воеводу Мезенцова со многими людьми. В 1684 году бусурмане на

реке Миусе побили ватаги зинковцев, полтавцев и кобылякцев и на

реках Орели и Самаре нападали на людей, которые, будучи

обнадежены миром, ходили на рыбные ловли и пасли свой скот в полях: 391

татары угоняли их скот, а самих людей забирали в полон. В 1685

году азовские люди приходили под Балаклею и в Степановку, взяли

50 человек в неволю, забрали имущество и скот и выжгли село; вслед затем на торжских соленых озерах и на сенных покосах взяли

в полон многих людей и захватили скот. После того набегали они

на Харьковский полк и там побили и увели в неволю множество

людей. Кроме всего этого, в разные годы бусурманы захватывали в

полон запорожцев, которые, надеясь на мирный договор, отправлялись на звериные и рыбные промыслы в низовья Днепра. По всем

таким поводам посылаемы были к хану крымскому требования, чтоб он приказал казнить своевольников, отпустить русских

пленников и воротить награбленное, но справедливые требования не

исполнялись, а царских посланников, ездивших в Крым, бесчестили: одного из них, Никиту Тараканова, хан и Калга-салтан приказали

бить обухами и выставить пред народом в утеху бусурманам, а

православным христианам в укоризну и посмеяние. Посылались

жалобы на крымского хана к турецкому султану, и турецкий султан

приказывал хану освободить русских пленников и возвратить

похищенное, но хан не сделал ничего. По изложенным поводам, великие государи, вступивши в союз с польским королем, решили

чинить промысел над крымцами.

Не ранее как в начале декабря отправлен был Косагов с ратною

силою в Запорожскую Сечу с тем, чтобы укрепиться в Каменном-

Затоне. Между тем поляки несколько ранее, осенью, сделали

нападение на Молдавию, но оно окончилось для них неудачно; татары

зажгли степь, и польские войска должны были попятиться назад.

Самойлович продолжал ненавидеть смертельно поляков, и перед

своими старшинами не скрывал нерасположения к успехам

христианских держав, воевавших тогда против турок, и показывал

довольство неудачами христиан. Когда гетману приносили газеты

(куранты), где сообщалось, что цесарские войска овладели городом

Будою, а венециане сделали высадку в Морее и побрали там

турецкие города, - гетман не хотел заглядывать в газеты, но разразился

веселым смехом, когда ему сказали, что поляки ушли со срамом из

Молдавии, а татары, ворвавшись на Волынь, наделали там

опустошений. Беседуя с генеральным бунчужным Полуботком, гетман

говорил: <Ах, как бы я был рад, когда бы ляхи в Волоской земле, утесненные татарами, помирились! Чай бы Москва и нас тогда

узнала и не почитала бы нас легко за то, что мы хотим соблюсти

приобещенную и надежную дружбу с Крымским государством>; Полуботок, хотя и преданный Самойловичу, проговаривался о его’

отзывах перед теми, которым они пригодились ко вреду гетмана.

Но гетман, верный по долгу московскому престолу, во

исполнение царской воли рассылал полковникам универсалы о

распоряжениях к предстоявшей войне и писал в Москву, что если уже

392

решено воевать, то необходимо выслать сколько возможно большее

войско и выступать в поход раннею весною. Впоследствии враги

его толковали эти советы так, как будто гетман давал их с

коварною целью, чтоб затеваемое военное предприятие не удалось.

Но такое побуждение приписывалось ему неверно, по злобе: и

прежде много раз, когда у него из Москвы спрашивали советов, он всегда твердил, что против Крыма надобно сразу двинуть

огромное войско, чтоб иметь возможность одним походом кончить

войну, а выступать в поход следует не иначе, как раннею весною, чтоб иметь для себя впереди все летнее время в распоряжении.

Несколько времени, однако, у Самойловича оставалась надеж-, да - авось либо в Москве одумаются, отстанут от союза с ляхами

и не начнут войны против Турции и Крыма. Москва готовилась к

войне очень медленно, как будто чего-то выжидая.

Константинопольский патриарх Дионисий писал в Москву убеждения не

разрывать мира с бусурманами и представлял, что это принесет вреда

более христианам, чем бусурманам, потому что турки станут тогда

изливать свое мщение над подвластными им христианскими

народами. Крымский хан писал в Москву, что воевать не из-за чего, просил жить в мире с Крымом, не помогать польскому королю, а

для улажения недоразумений учинить съезд. Стольник Алмазов

привез гетману ханское письмо и спрашивал, где учинить такой

съезд. Самойлович тогда находил удобным устроить съезд в Камен-

ном-Затоне, куда послан Косагов, и при этом* заметил, что будет

кстати двинуть войско, чтоб задать страху крымцам. Это нам

показывает искренность Самойловича: война ему была неприятна, но

когда уже решено было высшею властью двинуть войско, гетман

хотел по крайней мере извлечь из этого пользу, чтоб укрепить мир

с Крымом на более выгодных для России условиях. В кругу своих

старшин он безбоязненно говорил: <Не послухала таки мене дурная

Москва, замирились з ляхами! приходит, однако, время: станут

скоро меня просить, чтоб я стал посредником к примирению между

Москвою и Крымским государством. Только я буду знать, как их

примирить. Будут они меня памятовать; будут ведать москали, как

нас почитать!>.

Надежды гетмана не сбылись. Съезд с крымцами не устроился

и гетмана о посредничестве не просили, а весною 1687 года получил

он. грамоту, указывавшую ему следовать со всем войском в поход.’

.; В конце апреля все козачество поднялось на ноги по новому

универсалу своего гетмана. Когда сам гетман выезжал из своего

батуринского замка, под ним на мосту споткнулась лошадь.

<Худой прогностик> - заметили тогда некоторые.

Гетман следовал к Гадячу. Там встретили его несколько полков

в сборе, ожидавших его прибытия. Оттуда с ними он двинулся

к Полтаве и там встретили его другие полки, также в сборе.

393

В Полтаве старый священник Иоанн Величковский поднес

гетману в дар икону патрона его Иоанна Кущника и при ней вирши

своего сочинения. С гетманом были тогда все генеральные

старшины, все полковники и значные войсковые товарищи. В конце мая

между реками Орелью и Самарою в полях присоединилось войско

малороссийское к войску великороссийскому. Малороссиян было до

50.000, великороссиян около ста тысяч. По известию

участвовавшего в походе Гордона, обоз великороссийского войска состоял из

20.000 повозок и простирался в ширину на 557, а в длину на 1.000

сажен. Правую сторону прикрывал генерал Агтей Шепелев; левую - генерал Гордон; в центре находилось пять стрелецких полков.

Главнокомандующим был тогдашний временщик, любимец царевны

Софии кн. Вас. Вас. Голицын. По соединении с малороссийским

войском двинулись они далее в степь. Нестерпим был зной; во все

это лето с весны не было ни разу дождя, по ночам не падали росы, травы посохли, духота и пыль томили ратных людей, у многих

разболелись глаза, и более всех терпел гетман, уже прежде страдавший

глазною болезнью; он ворчал, говоря окружавшим: <нерассудная эта

война московская совсем лишила меня здоровья! Чертовскую

тягость взяла на себя Москва! Вславились по всему свету, что повоюют

крымское царство, а они себя-то не умеют поборонить. Сидеть бы

им у себя дома при нашем промысле, да своих рубежей сторожить>.

Добрались до реки Конские-Воды, перешли эту реку 13-го июня

верст за 15 ниже острова Хортицы и 45 верст выше Запорожской