Григорий Иванович стал читать детскую книжку с непонятным привкусом, язык шевелился у него с лишними звуками, но ребенку понравилось, он пытался проговаривать отдельные звуки, маленькие слова, и до Галины доносился дуэт

двух местных иностранцев. Она вымыла посуду, приготовила чай для взрослых, сделала бутерброды, поставила их на полминуты в СВЧ печь. Ребенок, довольный новым чтецом, уснул. А мужчина, довольный, что справился с заданием, пришел на кухню.

— Заданье выполнил, что дальше, хозяюшка?

— Садитесь, ешьте, пейте, — сказала Галина и сама села за кухонный стол, оставив более удобное место для гостя.

Он взял теплый бутерброд, горячий чай с лимоном, и вдруг улыбнулся всеми своими зубами:

— Галина, мне нравиться быть с тобой! Тихо и уютно, и словно ничего больше и не надо.

— А больше мне и предложить вам нечего! От Тараса нет известий. Инесса Евгеньевна ко мне практически не приходит, один раз позвонила и все. Родственников в этом городе у меня нет.

— А как жить будешь? Одна, с ребенком?

— Живу и дальше проживу.

— Нет, это все неправильно, завтра возьмем мальчику велосипед с ручкой, и пойдем гулять. Вдруг, чего надумаем? А сейчас, спасибо за чай. Я, пожалуй, пойду домой, — сказал Григорий Иванович и словно белое облако растаял в тумане вечера.

Галина еще раз убрала со стола с блуждающей улыбкой на губах, без мыслей о будущем, ей очень хотелось спать. Она уснула, спал и малыш.

Григорий пришел домой, посмотрел на свою большую квартиру с темной, великолепной мебелью, роскошной для него одного. Он лег и стал рассматривать зверей, изображенных на всех выступах мебельного гарнитура. В какой-то момент ему показалось, что деревянные звери сбились в стадо и поскакали в его сторону, что было дальше, он не увидел — уснул. Прохладное утро не радовало прогулочной погодой.

Темно-серые облака отпугивали мысли о прогулке. Григорий Иванович поежился, встал, посмотрел в окно, кусочек неба солнечного дня не обещал. Он прошел по квартире, к которой еще не успел привыкнуть, посмотрел на вырезанных из дерева зверей, и подумал, что напрасно он купил эту мебель. Звери вызывали смутные чувства в его душе, тревожили ее, видимо, поэтому такую мебель, никогда не выпускали в промышленных вариантах, а он купил. Ему казалось, что все звери смотрят на него и просят кушать, открывают голодные рты, скалят зубы. Он тряхнул головой, чтобы сбросить эту чертовщину, но звери оставались на своих местах, они сидели на шкафах, комоде, на спинках стульев, они лепились по периметру стола. Он стал всматриваться в вырезанных из дерева зверей, под его взглядом они становились все реальнее, и даже агрессивнее.

Что же я такое купил? — подумал Григорий Иванович, — надо бы продать этот антиквариат чистой воды куда подальше, или вывести его на дачу, туда, где стояла Малахитовая мебель. Надо же было в эту мебель вложить деньги!? Сразу отдал их, а теперь и к женщине пойти не с чем, и еще местный бизнес не развернул. Вот с этого бы и начинал, а то его звери замучили. Ситуация складывалась не для прогулок на пластмассовом велосипеде с ручкой для взрослых. Надо было найти человека для общения, и Григорий Иванович решил поехать к Виктору Ивановичу, пока он еще жил на даче.

Новая машина довезла его до дачи, за забором слышны были крики и женские ругательства. Он подошел к камере внешнего наблюдения, нажал на кнопки, ворота разошлись в стороны по рельсам, глубоко, вкопанным в землю, он на машине въехал на территорию дачи.

У фонтана стояли Лада и Инна. Мать посмотрела, на выходящего из машины Григория Ивановича и спросила:

— Гриша, завтракать будешь? Я через десять минут принесу завтрак в холл второго этажа, там любит обедать Виктор Иванович.

— Хорошо, — сказал донжуан, закрывая машину маленьким пультом управления.

Братья вновь сели за стол переговоров. Вопрос шел об антикварной мебели.

— Виктор, мне надо избавиться от антиквариата в моем доме! Насколько это возможно без потери, вложенных денег?

— Григорий, зачем купил эту мебель, спрашивать у тебя бесполезно. Купил, значит хотелось. Продать дорого трудно, один комплект мебели мы на юг отправили. Тоня звонила, говорит, народ боится в этих дорогих апартаментах всякой чепухи, чертовщины и прочего. Первой жительницей этих дорогих комнат, была некая жемчужная леди, так она заплатила за трое суток, а прожила в них минут двадцать, если не меньше. Сама Тоня ничего странного в мебели не находит. Я к чему говорю, она второй комплект не купит.

— Круто, ничего себе! А я вчера смотрел на зверей, да чуть не свихнулся.

— Я так скажу, эта мебель действует на художественные натуры, на тех, кто сам готов выдумать, что угодно. Нужно искать богатых людей без признаков художественности в мыслях. Понял? Ничего ты не понял. Можно мебель продать назад Галине, она возьмет без слов. Она в этом разбирается, и сама дома антиквариат не держит, считает, что у старой мебели есть духи.

— Вот наговорил! Теперь домой не пойду, а останусь на даче. Правда, я пообещал Галине погулять с ней и ее ребенком.

— Не лез бы ты к Галине. Не ровен час Тарас явится, худой, тощий и полный сюрпризов.

— Он в меня уже метал нож, но я надел свинцовую майку, нож и отскочил, — объяснил Григорий.

— А я что говорю? Так зачем ты лезешь к его Галине? Муж у нее парень смекалистый, еще чего выдумает. Отдай мебель в магазин. И зачем ты купил квартиру в ее доме?

— Достали, опять уеду туда, откуда приехал.

— Я добрый, разрешаю твою мебель со зверями вернуть в музей этой дачи. Возьму бесплатно, благородно произнес Виктор Иванович.

— Вот, действительно добрый брат! Согласен! Вдруг миражи антиквариата требуют вернуть мебель на место?

— Это ты хорошо подметил, а если предположить, что душа Самсона ходит по своему музею и мебель ищет, а ее нет?

— Чего ты меня пугаешь? Получается, что я ограбил душу Самсона? Чушь, какая-то, а жутко становиться. Поставлю я мебель для его души, но тогда получается, что на даче будет жить приведение!

— Куда деваться? Дача выполнена под мини замок, а в замках приведения всегда жили. Он сразу, еще при строительстве этого мини замка, думал о музее! — воскликнул Виктор Иванович.

— Уговорил, привезу своих зверей взамен Малахитовой мебели, сниму свой грех перед душой Самсона, — произнес важно Григорий Иванович.

Мебель с вырезанными из дерева зверями, неплохо вписалась в комнаты, предназначенные для Малахитового гарнитура, словно бы она там всегда стояла.

Инна, подаренную ей Виктором Ивановичем собачку, привезла ему на дачу. Маленькая собачка обладала звонким лаем, чем очень надоела молодой хозяйке. Собака лаяла в ответ любой собаке, чей лай доносился до квартиры, где она жила. Она лаяла на любой хлопок лифта. Она лаяла ночью, если кто просыпался. Иногда лаяла просто так, иногда от возмущения, но всегда звонко и пронзительно. Собачка на даче немного боялась простора, и лаяла от страха перед большим пространством. Еще она полюбила скулить и лаять под дверями, куда поставили мебель с вырезанными зверями. В остальное время собачка любила стоять рядом с человеком, принимающим пищу. Выпросить кусочек недозволенной пищи — это было ее любимым занятием. Есть собачий горох ей меньше всего хотелось… Освободив себя от собаки, Инна проколола язык, подвесив на него украшение, чем вызвала натуральный гнев своей мамы Лады. Мать от возмущения и ругательств зашлась в крике, и долго кричала на Инну. Эти крики и слышал Григорий Иванович, подъехав к даче. Результатом прокола языка был домашний арест Инны до начала школьных занятий. Свобода закончилась дачным заточением, и Инна вынуждена была общаться с маленькой, лающей собакой.

Девочка первая поняла, что собака у музейных дверей лает наиболее звонко до боли в ушных перепонках. Она сказала об этом Виктору Ивановичу, тот в шутку или всерьез ответил, что за дверями живет настоящее приведение и тревожит чуткую душу собачки. Инна шутку поняла буквально, она взяла ключи от музейных комнат у матери, и одна без собачки зашла в смежные комнаты, в которых стояла темная мебель. Девочка села на стул, посмотрела на карнизы мебели, украшенные вырезанными из дерева зверями, она вынуждена была запрокинуть голову, и эта голова у нее медленно закружилась. Она потеряла сознание.