Профессор поддерживает мнение тех из перипатетиков, которые «считают объектом универсальности те природы, которые являются универсальными или в бытии, или в предикации» (там же, 71). Так, универсалией в бытии есть то, что одно присуще многим вещам, как человеческая природа — каждому человеку. Профессор отстаивает тесную связь общих понятий — универсалий с отдельными конкретными вещами. Общие понятия вырабатывает разум на основании восприятия конкретных вещей, а «все вещи отдельные вследствие индивидуализированного смысла или того, чем одна природа отличается от другой, себе подобной» (там же).
Универсалии отражают сходство, присущее отдельным вещам, они суть знаки, определяющие множественность отдельных вещей, похожих между собой. Абстракция, при помощи которой в нашем уме образуются общие понятия, основывается на предварительном восприятии отдельных схожих предметов или явлений или же на порожденных ими образах памяти. Эти выводы Конисского перекликаются с мыслями Пьетро Помпонацци, выступившего против номиналистов и платоновской традиции, превращавших принадлежащее к области понятия единство человеческого разума в общую, объективную сущность. Согласно Помпонацци, познание начинается с чувственного восприятия отдельных вещей окружающего мира, на основании чего разум познает общее (см. 23, 302).
Конисский готов признать, что универсалия существует в действительности как формальное единство — наивысшее сходство природ, содержащееся в самих вещах. И это он называет «несобственно универсалией». Если же универсалию рассматривать в собственном смысле, то она в действительности не существует, а возникает в разуме, ибо для ее появления необходима абстракция, возможная лишь в разуме. Одинаково ложными считает профессор мысли скотистов и некоторых томистов, признающих полную универсальность природы вещей, а также номиналистов, отрицающих такую универсальность. Дунс Скот и его последователи считали, что общее существует в вещах как их форма. Каждой вещи присуща не одна форма, а много, начиная от самой общей и кончая последней, которая делает вещь индивидуальной. Существование видовых и родовых понятий скотисты считали формальным различием — чем-то средним между реальным различием вещей и различием понятий в разуме.
Конисский твердо убежден, что «субъектом универсалии выступают природы вещей, реально не отличающиеся от отдельных вещей настолько, чтобы существовать сами по себе, а не с помощью интеллекта» (5, 77). Так, человеческая природа независимо от интеллекта присуща многим индивидам, в то же время и «природы по отношению к вещам универсальны менее свойственно, а становятся более свойственно универсальны лишь с помощью интеллекта», ибо «отсечение природ от отдельных вещей осуществляется только мысленно и только при помощи разума, а не в объекте и в самих вещах, как было доказано вопреки скотистам и томистам» (там же). Ясно, что Конисский считает общие понятия продуктом абстрагирующей познавательной деятельности человеческого разума.
Из всех перечисленных Конисским свойств универсалий наибольшее внимание привлекает признание их всеобщности. Если универсалии тесно связаны с отдельными вещами, то это свидетельствует, что понятия науки, и философии в частности, отражают объективную действительность — такой важный вывод напрашивается из решения Конисским проблемы универсалий. Он решает эту проблему в духе умеренного номинализма, ведущего свое начало от У. Оккама и его последователей. Он категорически отрицает объективное существование универсалий как особых сущностей. Вслед за Оккамом и перипатетиками он ограждает себя от крайнего номинализма, не признающего существование реальной основы универсалий как логических понятий. Профессор подчеркивает тесную связь универсалий с отдельными вещами, с материальным миром.
Основа обобщения, по мнению Конисского, находится во внешнем мире: ощущаемые вещи имеют сходные черты, и это позволяет разуму, уловив такие общие черты, создавать универсалии и давать наименование вещам. Понятия, с этой точки зрения, улавливают подобие вещей, они существуют в разуме как результат чувственного восприятия: «Вещи в действительности многочисленны, и если бы вещи не имели множественного числа, то понятия бы никогда его не имели, ибо грамматическое множество зависит от реального» (там же, 71). Особенно ценно здесь утверждение Конисского, что понятия отражают общее, существующее в вещах. Отсюда следует, что он считал первичными вещи, вторичными — понятия о них.
Данные чувственного восприятия, оформленные разумом в понятия, являются исходным пунктом логического процесса обобщения, конечный результат которого — определенное, ограниченное число самых общих понятий — категорий. Эти понятия невозможно свести ни одно к другому, ни к какому-то простейшему понятию. Конисский считает, что категории — «естественный ряд родов, видов и индивидов, размещенных под одним самым общим родом» (там же, 86). Принимая основное материалистическое положение логики Аристотеля о том, что логические законы и формы мышления не образуются самим мышлением, а являются отражением и обобщением в логике естественных процессов, Конисский пользуется им и при объяснении категорий. Он утверждает, что категории не выдуманы, не изобретены разумом, они лишь отражают и фиксируют естественное соотношение вещей самым общим образом. Профессор не отрицает, что можно по-разному понимать соотношение вещей и поэтому устанавливать различное число категорий (некоторые ученые признают лишь одну категорию — сущее). Конисский понимает категории как самые общие понятия, отражающие действительное соотношение вещей в природе, характеризует их как наивысшие роды «реального сущего». Термин «реальное сущее» взят им у средневековых философов и обозначает материальный мир вещей, существование которых можно непосредственно ощутить. «Нереальные сущие», т. е. вещи, явления, в существовании которых нельзя непосредственно убедиться (такими Конисский считает вещи отрицаемые, лишенные формы), «непосредственно не могут быть помещены ни в одном из наивысших родов вещей, если не сводятся к ним несвойственно и аналогично» (там же, 87). Таким «нереальным сущим» Конисский считает и бога, признавая его бытие лишь аналогично бытию «реального сущего».
Вопрос о синонимичности или аналогичности бытия бога и реального сущего был тогда вопросом о связи бога и природы, вопросом о зависимости природы от бога. Этот вопрос был одним из важнейших пунктов расхождений между номиналистами и реалистами еще в средние века. Согласно учению Фомы Аквинского и томистов, истинным бытием считалось бытие бога и других духовных сущностей. Материальная же природа признавалась существующей лишь аналогично, относительно истинного бытия. Конисский, отодвигая бога за пределы материальной природы, отказывает ему в субстанциальности. Категория «субстанция» характеризует лишь явления природы, бог же может лишь подразумеваться как нечто «аналогичное сотворенной субстанции» (5, 88). Согласно мнению Конисского, не природа существует аналогично богу, а бог — аналогично природе.
Конисский не придает большого значения метафизике вообще и проблеме категорий в частности. Они носят для него лишь прикладной характер, т. е. имеют практическое назначение. Руководствуясь практической значимостью, он выделяет категорию причинности, служащую ядром метода естественных наук. Главное в познании вещей — познание их причин: «Для подлинной науки необходимо и достаточно, чтобы она имела точность выводов из доказательств, а именно: через причины; не требуется, чтобы она доказывала так все доводы, но достаточно, что она стремится доказывать и в большинстве случаев даже действительно доказывает» (там же, 58). Отодвинутый за пределы природы бог сохраняет свое значение универсальной причины. Для Конисского важно познать непосредственные причины явлений, причины видимые, ощутимые и объяснимые. «…Вообще к богу прибегают тогда, — говорит он, — когда причины вещей неизвестны…» (там же, 259). Категории, считает Конисский, помогают лучше и глубже понять отдельные вещи: «Всем философам присуще мнение, что не может быть знания об отдельных вещах, ибо все течет и меняется… А если бы мы рассматривали то, что содержится вообще во всех вещах одинаковой природы, то мы бы увидели у них нечто общее. И тогда сразу ясно, что мы должны рассмотреть роды вещей, если хотим установить о вещах нечто определенное. Поэтому некоторые из античных философов, такие, как Гераклит Эфесский и Кратил, и великий вождь эпикурейцев, поскольку акцидентально не рассматривали природу вещей вообще, казалось, и об отдельных вещах не могли знать ничего определенного, они попали в такое заблуждение, что считали, будто у людей вообще не может быть никакого знания о вещах» (там же, 68). У Конисского нет сомнения в эмпирическом происхождении и применении категорий как результата обобщения данных опыта.
