С другой стороны, в науке своего времени Конисский не мог найти весомые аргументы и достаточные факты для определения природы бесконечного, для понимания диалектики прерывного и непрерывного, поэтому он характеризует бесконечное и непрерывное как нечто непостижимое для человеческого разума. Признавая, что «в каждой материи имеется некая бесконечность вещей, к которой конечный и смертный интеллект не имеет никакого отношения», профессор считает, что, «когда мы говорим о бесконечном, мы говорим о вещи, которой сами не знаем» (там же, 195).
В философии Киево-Могилянской академии преобладало отрицательное отношение к атомистической теории Левкиппа — Демокрита — Эпикура. Античная атомистическая теория, разделяя мир на атомы и пустоту, ограничивала дальнейшее деление: атом значит «неделимый». Аристотель и его последователи, взглядов которых придерживалось большинство профессоров Киево-Могилянской (а также и славяно-греко-латинской) академии, считали возможным бесконечное деление материального тела: «Из мысли Аристотеля явствует, что оно [категориальное бесконечное, все частицы которого существуют одновременно,] не только возможно, но и существует в природе, и это категориальное бесконечное имеется в самом маленьком маковом зернышке и в самых больших количествах и протяженностях…» (5, 192).
Вопреки этому воззрению ученые-естествоиспытатели России во главе с М. В. Ломоносовым поддерживали гомогенную теорию атомистов, позволяющую скорее перейти к представлению о едином универсуме. Развитая Ньютоном на основе атомистической теории Левкиппа — Демокрита — Эпикура, гомогенная теория пространства в полной мере соответствовала состоянию механики того времени. Теория гетерогенного пространства, которую отстаивали Аристотель и его последователи и которая в Новое время была обоснована Лейбницем, рассматривала пространство и время в тесной связи с материей, как ее постоянные характеристики. Дальнейшее развитие науки показало, что существование таких двух линий в оценке пространства и времени было исторически оправданно и необходимо и обе они внесли свой положительный вклад в развитие отечественной науки (см. 36).
Глава III. Наука уличает
исуя своим слушателям систему мира, Конисский, казалось, не выходит за рамки общепринятых в те времена норм. Мир, который делится на физический, т. е. природу, и духовный, сверхъестественный, сотворен богом. Весь мир — сотворенная субстанция, бог — субстанция несотворенная. О боге мы можем иметь представление исходя из его творений. Сотворенная субстанция, мир вещей, воспринимается в первую очередь путем ощущений. Однако материальная природа зависит в своем существовании от духовной субстанции — бога: «А сама природа сохраняется благодаря разве что богу; говорится, что она сохраняет сама себя собственными силами, но это, кажется, сверх ее сил; потому что сохранять — значит каким-то образом продолжать акт творения… Итак, следует считать, что бог так сохраняет созданные им вещи, чтобы сохранить свои законы вместе с законами, прописанными природе; и такой способ сохранения называется concursus, или естественное сбережение, т. е. для всей природы с самого начала данный и навеки определенный» (5, 173). Отношения природы и бога Конисский сводит к сотворению природы богом и определению для нее вечных законов движения и развития. Но само сотворение для Конисского сомнительно: «…быть сотворенным значит быть выведенным из ничего, следовательно, что сотворяется, того нет раньше, чем оно существует; а что вечно, то существует всегда» (там же, 223).
Все явления природы Священное писание объясняет просто одним тезисом: так хочет бог. Бог всемогущ и вечен, и, поскольку он вечен, вечна его творящая способность, и вследствие этого мир наш, мир материальных вещей, вечен: «…мы бы согласились, что не было мира испокон веков, если бы этому не противоречил неопровержимый аргумент со стороны оппонентов…» (там же). Таким же всемогуществом бога объясняется и возможность наличия других миров, подобных нашему, во Вселенной. Но все же аргументы Священного писания, упование на всемогущество бога уже не удовлетворяют профессора. Как подлинную истину он склонен признать лишь то, что подтверждено опытом или данными научных исследований. И положения Священного писания тоже требуют доказательства через опытное знание: «…чтобы не казалось, будто этот аргумент чисто теологический, требует откровения, скажу: необходимо, чтобы в природе проявились кое-какие знаки другого мира, которые богу нетрудно было бы показать. Таким образом, и о самом боге мы судили бы не только по его откровению, но и убежденные доводами разума и свидетельствами природы» (там же, 230).
Конисский не только выступает против основного тезиса религии — подчинение разума вере, науки — религии, но и смело пополняет «великий картезианский грех», признавая доводы науки выше догм Священного писания.
В отечественной философской мысли в то время уже сложилась и все усиливалась тенденция к рационализации религиозно-философских представлений. В первую очередь это заслуга русской рационалистической ереси XIV — начала XVI столетия, а также деятельности ариан-антитринитариев и социниан в Белоруссии и Литве — носителей идей Реформации. Реформаторы выступали за свободное толкование Священного писания, подрывая тем самым авторитет церкви (см. 30). Г. Конисский углубляет в своем философском курсе тенденцию рационалистического истолкования Библии, открыто заявляет о своем недоверии к Священному писанию, на основании данных опытной науки вскрывает его противоречия, утверждая, что Священное писание не имеет ничего общего с научным знанием и потому не может претендовать на доверие: «Заметь: здесь Солнце и Луна названы большими светилами, хотя математики учат и с точностью доказывают, что Луна меньше всех звезд, за исключением Меркурия и Венеры; однако, потому что она очень близкая и самая близкая к Земле, нам она кажется большей и меньше только Солнца. Итак, „Моисей“ (т. е. раздел Библии, повествующий о Моисее. — М. К.) изложен не согласно опыту астрологов, а по общему обычаю думать и говорить, как и в большинстве других случаев поступает „Священное писание“» (5, 152).
В вопросе о строении Вселенной профессор откровенно симпатизирует Копернику и, кроме Писания, не видит других причин не доверять доказательствам ученого: «В основном от этой системы отталкивают человеческий разум данные Священного писания, по которым, кажется, выходит, что Земля стоит, а Солнце движется. Но последователи Коперника написали многочисленные и весомые труды, приводить которые здесь нет времени. Отдельные выберу, когда буду говорить о небе и элементах мира. Об остальных расскажу в устных беседах» (там же, 220). Разумеется, Конисский изучил в деталях систему Коперника и ознакомился со всеми доводами в пользу движения Земли. Особенно близок ему Галилей. Диалоги ученого «О движении Земли» профессор широко использует для доказательства движения Земли, изменяемости небесных тел, движения планет.
Единственное препятствие для широкого признания учения Коперника и Галилея Конисский видит в догмах Священного писания. Ученые — современники Конисского предпочитали в основном систему мира Тихо де Браге, ибо «она считается, — утверждает Конисский, — более выгодной для решения астрономических трудностей и не противоречит Священному писанию, или, наверное, более безопасна, так как нападает на него осторожнее» (там же, 221). Положение Конисского — профессора академии — обязывало и его считаться со Священным писанием. Более того, он читал курс философии во времена Елизаветы Петровны, когда началось открытое гонение на прогрессивную науку. Синод запретил преподавание гелиоцентрического учения в школах России. Поэтому Конисский спешит объявить, что он приводит в своем курсе всю историю развития гелиоцентрической системы мира лишь с познавательной целью. Однако это не мешает ему открыто утверждать: «Земля движется предпочтительно поступательным движением (которым ее наделяли пифагорейцы и наделяют современные коперниканцы и картезианцы), поэтому она никак не может быть в центре мира. О том, что она в центре, нет убедительных доводов» (там же, 250). Когда речь идет о вещах, доказанных наукой, Конисский-ученый явно на стороне последней: «Хотя много всяких мыслей против коперниканцев, однако все они легко высмеиваются сторонниками Коперника» (там же). Он откровенно восхищается смелостью ученого, который, присоединившись к мнениям Аристарха и Филолая о движении Земли вокруг Солнца, «отшлифовал, проиллюстрировал и пытался усилить [их систему] многими весомыми доказательствами с такими счастливыми последствиями, что повел за собой огромное количество современных философов и астрономов, не останавливаясь перед Священным писанием…» (там же, 219). Довод в пользу гелиоцентрического учения у Конисского практически прост: «Утверждают же коперниканцы, что вышло бы много несуразностей, если бы Земля стояла, а небо двигалось, более всего то, что необходимо было бы выдумывать различные противоположные, неравные, эксцентрические и другие движения небесных светил, как их и выдумывают. Поэтому легче и проще признать движение Земли» (там же, 251). Подробно и убедительно профессор рассказывает слушателям об опытах астрономов, в частности Галилея, приведших к открытию новых звезд и спутников планет. Открытие Галилеем спутников Юпитера, Кассини и Гюйгенсом — спутников Сатурна убеждает Конисского в том, что возможны новые открытия и подлинное число планет еще далеко не познано. Опыты ученых профессор высоко ценит, подробно описывает их ход и результаты, подчеркивает их значение для развития науки. Вывод его красноречив: «…больше значат такие многочисленные опыты и наблюдения, чем одна противоречивая мысль, лишенная всякого основания, хотя мы и не видим, что она явно ошибочна, а видят те, у кого глаза не ослеплены предвзятыми убеждениями» (там же, 239). Предвзятые убеждения, по его мнению, не что иное, как догмы веры. Несомненно, Конисский пришел к такому утверждению и под влиянием прогрессивной русской науки. Уже в 30-е годы XVIII в. ученые Российской Академии наук глубоко исследовали изменения небесных тел и твердо заявили: «Ныне в таких на небе часто случающихся переменах сомневаться не надлежит» (31, 66). Опытами в созданной при Академии наук обсерватории ученые подтвердили правильность положений Галилея.
