Я проводил взглядом такси, машина двинулась на юг, ко Второй авеню, и потом попытался вспомнить, когда последний раз пил немецкое пиво. У «Джимми Армстронга» подавали темное разливное, казалось, я до сих пор чувствую его вкус.

Я заставил себя пройти пешком два квартала, потом поймал такси.

Вернувшись в гостиничный номер, я разделся и принял душ. Потом позвонил Джиму Фейберу:

– Что, черт возьми, со мной происходит? Она сказала, что устала, и теперь мы увидимся только в субботу.

– Ты ведь хотел провести эту ночь у нее. Во всяком случае, так мне показалось.

– И еще она спросила, не против ли я такого расклада. Ну и я ответил, да, конечно, все нормально и просто прекрасно.

– А на самом деле думал и чувствовал другое.

– Меня так и подмывало сказать: да забудь ты о субботе, плюнь на нее. Отдохни как следует. На полную катушку, черт побери!

– Мило.

– И еще: большое спасибо, леди, но я поеду на другом такси. А вместо этого сказал, что хочу прогуляться пешком.

– Ага. Ну и как сейчас себя чувствуешь?

– Усталым. И еще – глуповатым.

– Что ж, одно другому не противоречит. Ты пил?

– Конечно, нет.

– А хотелось? – спросил он.

– Нет, – ответил я и задумался. – Разве что на уровне подсознания. Вообще-то хотелось немного. Так, самую чуточку.

– Но ты не пил.

– Нет.

– Ну и славно, – отозвался Джим. – Иди ложись спать.

Если не считать детства в Бронксе, видел я Джека Эллери всего три раза. Один раз на опознании через стекло, и еще два раза на собраниях анонимных алкоголиков.

Когда увидел его в следующий раз, Джек был мертв.

В пятницу утром я пошел позавтракать в «Утреннюю звезду», а потом прямо оттуда – в библиотеку Доннела на Западной Пятьдесят третьей. Накануне вечером в немецком ресторане мы говорили о крушении «Генерала Слокума», но я точно не помнил, когда это случилось и сколько людей там погибло. Нашел книгу с ответами на все мои вопросы, в том числе и на те, которые не пришли на ум, когда только начал ее читать. О том, что все ответственные лица непростительно пренебрегли тогда своими обязанностями – от владельцев судна до составителей маршрута. А в тюрьму угодил только капитан, и приговор, вынесенный ему, показался мне чрезмерно мягким за столь серьезное служебное преступление.

Насколько я понял из прочитанного, никто тогда не предъявил никаких гражданских исков, и я решил, что за три четверти века в мире нашем многое изменилось. Сегодня люди подают иск, даже если с головы слетела шляпа, пусть это чужая шляпа, и свалилась она на расстоянии большем, чем в полуквартале от них. И я пытался сообразить, хуже или лучше стало жить в нашей стране после бесчисленных судебных тяжб. Но затем решил не спешить с выводами, потому что прочитанное неизбежно должно было подвигнуть меня взять другую книгу.

За этим занятием я провел все утро, и прямо из читальни Доннела отправился на Шестьдесят третью улицу. Добрался туда вовремя, как раз к началу очередного собрания в половине первого. Закончилось оно через час, и я остановился у ларька. Купил кусок пиццы и бутылку кока-колы – в самый раз для завтрака, хотя не думаю, что выбор вызвал бы восторженную улыбку у приверженцев здорового питания. В гостиницу я вернулся примерно в два пятнадцать – в ячейке у стойки меня ждали два сообщения. Первый звонок поступил в десять сорок пять, ко второму я опоздал минут на десять, не больше. Оба раза это был Джек, и оба раза обещал перезвонить позже.

Я поднялся к себе в номер и позвонил ему – на случай, если он вдруг окажется дома или установил автоответчик. Дома его не было, автоответчик тоже не появился.

Я проторчал в номере до обеда. Но идти никуда не хотелось, к тому же под рукой оказалась интересная книжка. Нет, не то чтобы я решил дождаться от него звонка, но время можно было провести с пользой. Телефон звонил всего раз – Джен подтвердила намерение встретиться со мной в субботу вечером. Потом спросила, действительно ли я вчера прошел пешком от ресторана до гостиницы.

– Прошел два квартала, – отозвался я, помедлив, – а потом подумал: к чертовой матери все это, и взял такси.

Мы еще раз уточнили, где и когда встретимся, и я повесил трубку, дивясь, почему мне так хотелось сразу сказать ей: «Да, представляешь, пешком прошел весь путь от Йорквилля до гостиницы». И что еще? Что теперь у меня болят ноги и распухли лодыжки? Что меня ограбили или пытались пристрелить по дороге и что это целиком ее вина?

Вместо этого я немного помедлил и сказал ей чистую и малоинтересную правду. А она упустила шанс и не стала напоминать мне о том, что я мог бы сэкономить пару баксов и поехать на такси с ней. Думаю, вы вправе отметить: некий прогресс в наших отношениях все же наблюдался.

В пятницу вечером я пошел на собрание в церкви Святого Павла. Видел там Джима, но тот пожаловался на головную боль и в перерыве ушел домой. Потом я присоединился к небольшой компании, мы пошли выпить кофе. Главной темой пересудов стала одна из наших женщин, оказавшаяся лесбиянкой.

– Я знал, что Пиджин из этих, – сказал Мартин. – Вычислил ровно через десять минут после нашего знакомства. Но надеялся, что мне повезет до того, как она сама это поймет.

– И уже рисовал в своем воображении любовь втроем, – заметил кто-то.

– Ничего подобного. Я парень без комплексов. Просто хотел трахнуть ее пару раз прежде, чем она окончательно превратится в лесбиянку.

– Но твоя Высшая Сила могла иметь другое мнение на этот счет.

– Моя Высшая Сила, – ответил Мартин, – словно в рот воды набрала. Моя Высшая Сила, мать ее, спала. Вырубилась, будто ее отключили.

Суббота выдалась холодной и дождливой. На завтрак я решил не ходить и заказал ленч в ближайшей закусочной. Паренек, доставивший еду, походил на тощую и мокрую утопшую крысу, а потому получил от меня на чай больше положенного.

Весь день я провел перед телевизором, переключался с одного канала на другой в перерывах между двумя бейсбольными матчами студенческих команд. Не слишком вникал в то, что показывают на экране, но все лучше, чем смотреть на дождь за окном. А потом подумал, что просидел в номере достаточно долго и что Джек вполне мог мне дозвониться.

Но телефон молчал. Я сам пару раз снимал трубку и набирал номер, но никто не подходил. Я даже немного разнервничался, хоть и не испытывал неукротимого желания говорить с ним. С другой стороны, не хотелось, чтобы меня и дальше засыпали бесчисленными сообщениями о его звонках.

И вот я сидел у себя в номере и, когда не смотрел на экран телевизора, поглядывал в окно на дождь.

Мы с Джен договорились встретиться в ресторане «Малберри и Хестер», что в районе Маленькая Италия. Мы побывали там пару раз, еда и атмосфера понравились. Я пришел пораньше. Места мы не зарезервировали, но администратор все же нашла свободный столик. Минут через десять появилась Джен. Еда была великолепная, обслуживание – отличное, и мне выдалась возможность оживить беседу, когда у стойки бара я заметил джентльмена плотного телосложения – я арестовывал его лет десять или двенадцать тому назад.

После обеда неплохо было бы прогуляться, но на улице все еще лило, похолодало, так что прямо из ресторана мы отправились на Лиспенард-стрит, сварили кофе и стали слушать пластинки – Сару Во, Эллу, Эдди Горме. А чем еще заниматься дождливым октябрьским вечером, как не сидеть в тепле и уюте и наслаждаться музыкой? Но еще за обедом между нами возникла напряженность, и ощущение, что нас что-то разделяет, не проходило.

И тут я взмолился: неужели? Неужели именно так до конца дней своих мне предстоит проводить каждый субботний вечер?

В постель мы отправились уже за полночь, поймав по радио волну, всю ночь передающую джазовую музыку, и лежали в темноте, и старались доставить друг другу немного радости. А после этого я вдруг почувствовал: что-то промелькнуло и затаилось в темноте, какая-то мысль на самой окраине сознания. Но я отмахнулся от нее и вскоре провалился в сон.