-Сколько можно ходить? – я нечаянно сказал, и уж добавил. – Успокойся, сядь.
-Но как же так? – раскрыл он широко глаза. – Шэла пока нет, мы одни, выхода нигде не видно.
-Я уверен, выход найдется.
-Надо думать, думать, решать, - он нервно слонялся. – Может, начнем разбивать камни, копать подходы. Ну, я не знаю, дух Равира призовем!
Мне было очень неприятно и горько смотреть на то, как отчаянно борется космонавт при моем бездействии. На моей памяти еще не было такого, чтобы я совсем не знал, что делать и куда двигаться. Никакие рамки не сковывали нас в открытом космосе. Но тут я не мог просто вылететь или быть унесенным притяжением какой-нибудь проходящей мимо планетой. Эта маленькая, каменная комнатка в пирамиде ограничивала наши действия, чем, надо сказать, вызвала во мне раздражение к себе, но, еще больше, к своей невозможности избавить от проблемы космонавта. Шли минуты. Не было слышно Шэла. Не было слышно вообще ничего. Пустые, бездумные секунды свистящего времени. Космонавт, наконец, присел рядом со мной. Теперь мы снова вместе смотрели на стену. Теперь на другую.
-Ты был мне хорошим друг, - ни с того ни с сего сказал космонавт.
-И ты, - почему-то ответил я. – Но к чему приятные слова?
-Ну как же, пора.
-Что пора?
-Пора говорить такие несуразицы. На Земле просто так принято.
-Я не совсем понимаю.
-Эх, - он вздохнул, - я вот скоро слягу тут рядом с этой мумией, а потом ты будешь думать, что был плохим другом. А посему надо сказать сейчас.
-Ты собираешься спать?
Трудным старческим хохотом залился мой друг:
-Да, можно и так сказать. Но ладно я. А вот тебе придется вечно тут сидеть, вечно видеть эту гробницу. Ты будешь заперт тут, пока кто-нибудь однажды не решит проверить проклятие, как мы.
-Знаешь, - подумал я, - на Земле я попробовал, есть, пить, видеть и слышать так, как это делают люди. Быть может, мне придется и умирать так же?
-Нет, - пнул меня, как раньше, человек, - ты не умеешь.
Вот так, на этом слове мы снова погрузились в состояние «закрытого рта». Вглядываясь в дверь с ее иероглифами, меня снова посетил интерес к ним.
Может это и глупость, но есть и вероятность, что в них есть подсказка. Я подошел немного ближе к стене и поднес факел. Тут же подле меня оказался космонавт.
-Ну, хорошо, - сказал он, - давай посмотрим.
Очередные картинки с непонятным, на первый взгляд, содержанием. Как двое умных и думающих людей, мы со спокойным видом бродили глазами вверх и вниз по изрисованной поверхности.
-Ладно, - протяжно сказал космонавт, - нужно разбираться. Начнем сверху.
-Итак, там нарисовано много одинаковых людей, они стоят все в той же позе.
-А что значат эти волнистые полосы?
-Хм, - я присмотрелся к стерто-голубым штрихам, - возможно, так изображается вода.
-Так, люди стоят у воды. А дальше? Внизу те же люди, рядом какие-то веточки, черточки…
-Видимо, они идут.
-И, куда они идут?
Так мы и не выяснили, куда. Дальше все шли не разбираемые картинки длинным шлейфом. Где-то уже на уровне глаз появилась уже другая история.
-Ага, - сказал космонавт, - теперь у нас история о ком-то с птичьей головой.
Да, в самом деле, снова мы столкнулись с кем-то, нето человеческого, нето животного обличия. Темное тело, не видно лица, черные волосы по плечи. На нем ожерелья и жезл в руке. Ко всему маленький непонятный предмет во второй руке. А самое интересное, его клюв. Из-под волос было видно только маленькую зеленую часть лица, глаз не разобрать. А из нее – длинный загнутый клюв. Вот такой вот «человек».
-Да, - сказал я, - он стоит перед людьми, дальше воздвигает руки.
-Точно, и выдвигает жезл. Так, так. Вот из жезла светится луч, направленный в сторону людей.
-А потом вновь обычный человек. Он в каких-то странных местах.
-Да, вот где-то, во всем красном, тут вдруг в желтом, вот в зеленом.
-На этой картинке он снова у этого с клювом на том же мете.
-А дальше несколько картинок с пирамидой.
-К концу уже снова непонятные мелкие иероглифы.
Подбивая итоги, мы недолго постояли у стены в раздумьях.
-И, что же ты думаешь, - отходя, спросил человек, - что это все значит?
-Мне что-то подсказывает, что вся история о переносе в пространстве.
-Да, я тоже об этом думал, но ничего дельного. Вероятно, пишут о том, что некий человек-птица перенес обычного человека туда, потом туда, сюда, а в конце, вернул на место.
-Тогда, - обернулся я еще раз на стену, - выходит, что последний иероглиф говорит, что машина эта, или, как угодно, не знаю, сила там, заключена в пирамиде.
-Выходит так. Но что за люди! Могли хоть написать, в какой комнате.
-Подожди, - думал я, - раз картинки в гробнице, стало быть, машина та тоже тут.
Он одобряюще вытянул лицо, чуть, оглядевшись.
-А, если и так, где же нам искать?
-Нужно подумать. Но вдруг все дело в какой-нибудь вещи?
-Тогда, нам придется проверить всю утварь, а ее тут немало!
-Зато, если уж мы найдем, то сможем выбраться отсюда.
Уверившись в проблеске надежды, мы, не зная с чего начать, в рассеянности перешагивали из угла в угол, присматриваясь к золотым вещам.
-А что же нам искать? – спрашивал, шагая, космонавт. – Что?
-Хотел бы я знать.
Так мы перелопатили все, ровным счетом все вещи, имеющиеся в гробнице, перетрогали и перебросали каждую, потерли все края стен, говорили самые глупые заклинания, которые только приходили в голову, но все зря. Ничего не подействовало, наши тела все еще находились в заточении гробницы. Отчаянно, космонавт сел на голый пол, и я радом с ним.
-И что же? Все пропало? Нужно ли мне опустить руки?
-Нет, - ответил я, - нам это не поможет.
Так монотонно шло время, мы еще ждали Шэла.
-Ты думаешь, - робко сказал космонавт, - он больше не вернется? Думаешь ли, что бросил и сбежал? Иль бродит, потерявшись, в неизвестных узких коридорах, усеянных змеями и еще какими опасностями? Так ли это?
-Я думаю, он никогда б не бросил нас, зная, как нужен тут. Когда представляю, что ум его и мысли застывают в страхе перед очередным непроглядным поворотом, откуда нет возврата, становится жаль и больно за него и вина.
-Вина?
-Да, за то, что, судя по времени, он больше не вернется, что из-за нас остался один в руках страха и бессмысленных попытках помощи нам. И бродит средь одного, бесконечного пути, не зная возврата. Где он? Куда занесло его?
-Кажется, пора говорить что-то вроде: «Он был нам другом, прости Вита, мы тебя не забудем, ты сделал все, что мог, светлая память». Так выходит? Ну, нет. Пускай, лучше я буду знать, что он смог выбраться, что ему сейчас просто и хорошо, что отыскал выход и, простившись мысленно, выбрался на свободу.
-Что ж, - отвечал я, - пускай, коль легче так думать. А, вообще, не забывай, главного – все вокруг, пустая шутка, игра Вселенной, картинка иллюзорной значимости, пустой надежды, бессмысленного смысла вещей. Ничто, блажь, вариация ума.
-И что, мне не верить в том, что сейчас я чувствую, в то, что дышу, в то, что знал Шэла? Как же так приказать себе. Это невозможно.
-Невозможно представить, что все вокруг – невозможное? Ты до сих пор не привык к этому?
-Да, пожалуй, ты прав. Мне стоило уже привыкнуть, или сойти с ума. Предпочту второе в сложившихся условиях.
Мы молчали еще. Еще молчали. Мы вообще очень много молчали, чрезмерно много. Насколько мне надоел один вид во все стороны, что знал уже каждую заковырку в этой гробнице и в известной мере сочувствовал Равиру, который валяется тут незнамо сколько лет. А тут и слышу громкое, кричащее, оглушающее:
-Я хочу домой, к себе на Луну, на настоящую!
Тьма, промежуток, тянущее, черное свечение. Ничто рядом, рядом только все. Я вдруг упал, но падал долго, тянущимися часами. После часа или двух, я смог разглядеть рядом с собой космонавта. Он падал так же. Так же непринужденно и свободно. Еще никто и никогда так не падал, только мы решились. Мы летели в никуда, ничего не видя, кроме самих себя. А летели с опущенными головами, собираясь упасть и забыть. А все не могли. Он смотрел на меня и что-то все говорил, но никак я не мог понять, что именно. Снова не было звуков и реальности. Ненавижу находиться в таких пространственных лифтах. Но, наблюдая за стараниями друга, я поддержал его и стал отвечать. Кричал изо всех сил, а изо рта – ни звука. А кричал и сам не знаю что. Но точно знал, что по теме разговора. Странного разговора двух падающих из никуда в никуда. Но мы, уверен, поняли друг друга. Тогда я повернулся снова от него, посмотрел вниз. А там – ничего. Закрыл глаза, ничто не изменилось. Все падал, падал, перестал чувствовать падение. Кажется, стал парить в воздухе. Открыл глаза – все по-прежнему. Тогда я совсем перестал понимать, смотрю ли я вообще. Еще немного, и все. Я упал. Было больно, но уже не так. Я вдруг вновь стал чувствовать, что ничего не чувствую.
