На чердаке что-то негромко взорвалось, и Эдмунд выкрикнул, промчавшись вниз по узкой лестнице, пытаясь бежать, но наполовину падая, с обожженными руками и почерневшими от дыма лицом и волосами:
— Уходите! Весь второй этаж горит! Ради бога, все уходите из дома немедленно!
Кто-то схватил Люси и почти вынес ее на большую лужайку с задней стороны дома. Было холодно, и дождь все еще шел, но пламя и дым вырывались в ночное небо, окрашивая его в темно-красный цвет. Люси в ужасе смотрела туда, потому что казалось, что весь дом в темноте истекал кровью. Она начала дрожать, но все еще пыталась не плакать и не мешать никому.
Люди говорили, что это просто ужасно, но пожарные уже в пути и огонь скоро будет потушен, а Брюс с Марианной, скорее всего, смогут по страховке переделать крышу. А вообще, где Брюс и Марианна? Кто-нибудь их видел?
Все глазом моргнуть не успели, как ситуация, которая была достаточно серьезной, но оставалась под контролем, вдруг вышла из-под него. Мужчина, который нашел садовый шланг и пытался соединить его с водопроводным краном у дома, неожиданно взглянул вверх и указал на крохотное застекленное окошечко на самом верху дома. Какая-то женщина вскрикнула, а потом зажала рот рукой.
— Что такое? Что случилось?
— В доме все еще кто-то есть!
— Где? О господи, где?
— Там наверху. Чердачное окно.
И тут Люси увидела вспышку света на застекленном окошечке на чердаке. Яркий нефритово-зеленый цвет. Платье, которое ее мать надела на вечеринку, ни с чем не перепутаешь. Она всегда носила зеленый шелк и нефритовые серьги на вечеринки, потому что любила яркие цвета. Люси увидела, что ее отец тоже был там, стоял рядом с ее матерью, и неожиданно Люси почувствовала руки отца, обнимающие ее, и словно опять почувствовала его приятный запах — мыло и чистые рубашки из хлопка, и старый пиджак, который он носил, когда занимался садом. И ей больше всего в жизни хотелось, чтобы он был здесь, внизу, с ней на мокрой траве.
— Крикните, чтобы они быстро спустились по лестнице! — выкрикнул один из мужчин. — Они смогут это сделать — если быстро пробегут через огонь...
— Носовые платки на рот, чтобы не наглотаться дыма, — говорила женщина, — вот что надо сделать. Или рукава — что угодно. Крикните им!
— Они не смогут! — сказал Эдмунд. — Обе лестницы уже горят.
Он не отрываясь смотрел на чердачное окно, забыв о собственных обожженных руках; его лицо было белым как полотно. Люси смотрела на обожженные руки Эдмунда. Это моя вина. Я зажгла лампу, и она перевернулась... Это моя вина, что мои родители там в ловушке...
— Если они разобьют окно... — говорил мужчина, который думал, что они еще могут спастись. — Да, послушайте, если они разобьют окно, то как раз смогут протиснуться и спрыгнуть вниз...
— Они переломают ноги, — сказал кто-то. — Чердак на высоте тридцати футов над землей. Может быть, и больше.
— Лучше переломать ноги, чем сгореть заживо — со злостью сказал первый мужчина.
Брюс Трент бесполезно колотил руками в малюсенькое окно — окно, которое никогда не открывали, потому что едва ли кто-то поднимался на чердак, и оно, конечно же, не откроется сейчас — в лилово-синем цвете озаренного неба Люси увидела лицо матери, искаженное беззвучным криком страха и мольбы. Вытащите меня... Мы в ловушке... Паника и ужас снова охватили всех. Они в ловушке, они в ловушке... И это моя вина, моя вина, моя вина...
— Господи Иисусе, разве никто не может ничего сделать! — воскликнул один из мужчин. — Где пожарные? Им же должны были позвонить, правда?
— Да, я звонил им. Они уже едут.
— Они приедут слишком поздно! Мы должны что-то сделать...
— Нет, все в порядке, — произнесла женщина, которая говорила о носовых платках. — Они смогли разбить окно. Смотрите, Брюс выбивает осколки...
— Окно слишком маленькое, — сказал мужчина, который звонил пожарным. — У них ни за что не получится.
— У них получится. Брюс помогает Марианне вылезти...
Марианна Трент пыталась пролезть через маленькое окно, прося о помощи стоящих внизу людей. Было ужасно видеть ее такой: шелковая юбка задралась выше колен, ноги были порезаны и кровоточили, лицо было красным и блестящим от жара. На какую-то жуткую секунду Люси показалось, что ее мать выглядит как огромное печеное яблоко в духовке — как раз в тот момент, когда кожура становится алой от жара и начинает трескаться, а все соки вытекают наружу. Люси попыталась отогнать этот жуткий образ, но он застыл у нее в воображении. Худенькая фигура с огромным печеным яблоком вместо головы пыталась вылезти через окно...
Марианна орала. Она выглядела нелепо, и ее рот был открыт. Она уже наполовину вылезла, но пламя добралось до оконной рамы и вспыхнуло, когда загорелись волосы, а дождь искр посыпался вниз. И то, о чем Люси не могла больше думать как о своей матери, дико заколотило себя руками, пытаясь погасить огонь. Но пламя обхватило одну руку, поползло по ней вверх, и фигура беспомощно упала назад в горящий чердак.
Люси не могла этого вынести. Она начала оседать на промокшую под дождем траву, обхватив себя руками. Ее трясло так сильно, что она думала, будто может развалиться на кусочки. К тому же она ужасно закоченела, хотя это было глупо, ведь кругом было невероятно жарко от пожара.
Садовый шланг с силой бил по огню, но каждый раз как он приближался достаточно близко, чтобы как-то помочь справиться с огнем, резина начинала плавиться от сильного жара. Везде был дым — огромные черные облака дыма; куски горящей ткани и обуглившегося дерева падали в сад. Люси услышала вдалеке вой пожарной сирены и с надеждой подняла глаза, потому что, может быть, все еще может быть хорошо в конце концов. Но пожарная станция была на расстоянии многих миль от их дома, на другой стороне города, и, когда Люси вспомнила об этом, она поняла, что пожарные не успеют вовремя.
Сквозь пар и дым Люси видела голые балки крыши, похожие на кости скелета, торчащие из мертвого тела. Сейчас в окне были видны две кошмарные головы, два печеных яблока; они все кричали и кричали, а их крик смешивался с треском огня и шипением шланга, и эти ужасные кости дома... Самое страшное было в том, что все это начинало раздражать. Этот крик... Люси хотелось закричать ему, чтобы он прекратился...
Она зарыдала и бросилась к дому, но кто-то поймал ее и оттащил назад. Эдмунд. Люси пыталась вырваться, но он крепко держал ее, закрыв ей руками уши, чтобы она больше не могла слышать крик, но Люси все равно все слышала.
Пожарная машина с шумом ехала по дороге, сирены выли, так что даже если Марианна или Брюс все еще кричали сквозь огонь, никто не мог их слышать. Пожарные бежали, устанавливали лестницы, соединяли стальные шланги с кранами, и огромные сильные струи воды обрушились на дом, а облака пара стали подниматься в небо. Пламя злобно шипело несколько минут, а потом погасло.
Поднялся легкий ночной ветерок, и он ударил волной дыма прямо в лицо Люси. Это был темный густой Дым, и он был наполнен чем-то жирным и слишком сладким... Когда жуткий густой запах достиг желудка Люси, она оттолкнула Эдмунда, и ее стошнило на мокрую от дождя траву. К ней подходили люди, чтобы помочь, — они обнимали ее и говорили, что все будет хорошо, пожалуйста, не плачь, о бедная дорогая малышка...
Все не будет хорошо, конечно, все уже никогда в жизни не будет хорошо. Мир теперь всегда будет состоять из двух беспомощных фигур с ужасными головами, которые кричали, когда сгорали заживо. Люси снова вырвало; кто-то вытер ей лицо, и кто-то еще завернул ее в одеяла. Она пыталась перестать трястись, но не могла, и старалась не смотреть на дом.
Все это время ночной дождь, не переставая, обрушивался на горящий дом и на то, что лежало внутри.
Конечно, должно было быть расследование и дознание, но к Люси и всей остальной семье проявили снисхождение, и все это было записано как смерть от несчастного случая. Это была ужасная трагедия, но тут не было ничьей вины, говорили люди. Чудовищный несчастный случай, странное стечение обстоятельств, которого никто не мог предсказать. Возможно, искра от неисправного куска электропроводки послужила началом пожара, или, что более возможно, кто-то неосторожно бросил где-то там сигарету. Как бы то ни было, едва ли кто-то когда-нибудь признается в этом.
