— Да, конечно. То есть мы будем хранить молчание о том, что она сделала? На случай, если люди будут считать ее убийцей. — Мне с трудом далось это слово, но Алиса, похоже, не заметила этого.

Она сказала:

— Да, это именно то, что я имела в виду. Люди любят сплетничать, и они не всегда бывают добрыми.

Нам надо молчать, иначе за твоей спиной всегда будут шептаться. — Алиса снова замолчала, будто обдумывая, что сказать дальше. — Правда заключается в том, что твоя мать защищала себя и тебя. Матери во все времена защищали своих детей, защищали неистово. — В ее голосе смешались гнев и отчаяние.

— Да, я понимаю.

— И еще, — сказала Алиса, — дорого внимание, а не подарок, запомни это. Я была воспитана достаточно религиозно — большинство людей в то время так воспитывались, — и я знаю, что по-настоящему имеют значение только твои мысли и то, что происходит у тебя в душе. Это то, что Бог видит и слышит. Я не верю, что твоя мать собиралась убить твоего отца.

Мы посмотрели друг на друга. Точно не известно, но никогда нельзя быть в чем-то уверенным на сто процентов, верно?

Если Алиса и уловила эту мысль, то не подала виду. Она сказала:

— Все будет хорошо. Никто не найдет тебя здесь. И никто здесь никогда не обнаружит твою связь с Педлар-ярдом. — Это было сказано с абсолютной уверенностью. — Я живу в этой деревне многие годы, и обо мне здесь все очень хорошего мнения. — Алиса остановилась. — Но я думаю, мы должны будем немного солгать. По-моему, будет неправильно говорить, что ты мой внук. Люди ведь очень любопытны. Они станут расспрашивать: «Боже мой, Алиса, внук? Мы даже не знали, что у тебя есть дети». Так что я думаю, ты будешь просто моим родственником. — На ее губах показалась прекрасная улыбка, которую хочется видеть постоянно. — Но что бы мы ни сказали, здесь ты будешь в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — я обещаю!

— Хорошо. Спасибо.

— Отлично. — Она встала. — Что ж, теперь ты здесь. Тебе нужно поужинать, ведь так? Если ты весь день был в дороге, значит, толком ничего не ел. Я хочу услышать все о твоем путешествии, хочу услышать все о тебе. И после того как ты поешь, мы что-нибудь придумаем с постелью для тебя. Наверху есть пара прекрасных комнат для гостей. Где бы ты хотел жить: в задней части дома — там ты сможешь любоваться деревьями — или в той части дома, где ты сможешь видеть дорожку?

Невероятно, но так все и было — без суеты и по-простому. На ужин в первый вечер был замечательный запеченный цыпленок и свежие фрукты на десерт. И один из первых уроков, который был усвоен: есть и готовить еду в этом доме было гораздо приятнее и интереснее, чем в Педлар-ярде.

Вечерняя еда называлась ужином, а еда в полдень — ланчем. Вскоре Алиса сказала:

— Мы устроим тебя в хорошую школу. Здесь в деревне есть одна замечательная школа. Во время уроков ты будешь обедать там. Но когда ты целый день будешь дома — в выходные и на каникулах, — я не хочу постоянно отрываться от своих дел, чтобы готовить тебе еду. Меня может не быть дома — мне нравится принимать участие в жизни нашей церкви и заниматься благотворительностью. Иногда я встречаюсь с друзьями, или друзья приходят ко мне на ланч. И мы не захотим, чтобы вокруг нас крутился ребенок, пока мы сплетничаем. Да и в любом случае тебе будет скучно. Я эгоистичная женщина, не думаю, что смогу измениться когда-либо. Так что составим несколько правил. Хорошо?

— Да. — Мысль о том, что есть правила, которых надо придерживаться, была неожиданно ободряющей. Это позволяло знать, что можно делать, а что — нет.

— Одно из правил, — сказала Алиса, — будет заключаться в том, что, если в половине первого или в час дня меня не будет дома, ты должен поесть сам. На плите всегда будет суп, который ты сможешь разогреть, сыр и фрукты в холодильнике. Возьмешь то, что захочешь, и вымоешь за собой посуду. Ты справишься?

— Конечно, да.

Ужинали мы обычно в комнате с видом на сад. Алиса готовила восхитительные блюда: курицу или рыбу.

— Мне очень нравится готовить, — сказала она как-то раз. — Я научилась готовить много лет назад, когда была горничной. Твоя мама ведь рассказывала тебе об этом? О том, когда я была прислугой?

— Да.

— Мисс Нина — молодая леди, которой я прислуживала, — любила, когда я готовила для нее, если ее родных не было дома.

Это было еще одной удивительной историей из жизни Алисы. В Педлар-ярде считалось, что место женщины — на кухне. Мужчины полагали, что жены обязаны их обслуживать. И было странно думать, что существовала женщина, которая не умела готовить и считала, что обслуживать должны ее.

— А что, она не могла готовить себе сама, эта Нина?

— В наши дни это — нонсенс, — сказала Алиса. — Но тогда было совсем другое время — двадцатые годы, — и они были очень богатой семьей. Мисс Нине никогда не пришло бы в голову приготовить что-нибудь более значительное, чем заварить чай. И никто никогда не подумал бы, что она делает даже это.

Было удивительно слушать, как Алиса рассказывает мамины истории, и знать, что она сама из этих историй. Она сама была историей. Она была той семнадцатилетней девушкой, в которую был влюблен красивый молодой мужчина, но из-за того, что она была прислугой, они не могли быть вместе.

— Ты жила в Вене?

— Да, это великолепный город. Однажды ты поедешь туда. И ты обязательно полюбишь его.

— Поеду?

— Нет никаких препятствий, которые могли бы помешать.

Вечера в «доме священника» были такими: после ужина все должно было быть убрано, и посуда должна была быть вымыта. Часто они смотрели телевизор, но иногда Алиса включала пластинки — восхитительную музыку Баха, и Шуберта, и Моцарта. «Я люблю музыку», — говорила она. Когда приходила настоящая зима и заморозки окутывали болота, занавески закрывались, и в камине разгорался огонь — наступало время, когда рассказывались другие истории.

— Расскажи мне о том, как жених мисс Нины пришел в дом и увидел тебя.

— Рассказывать как обычно — слово в слово? Мы так шутили.

— Истории всегда нужно рассказывать слово в слово.

— Или окажется, что они изменились.

— Да-да.

Это было одной из лучших черт Алисы. Она понимала, как и мама, что истории должны оставаться неизменными.

— Ты — маленький и суетливый дятел. Что ж, слушай. — Она откинулась на спинку кресла-качалки и начала говорить.

И даже несмотря на то, что это был совершенно неведомый мне мир, Алиса сделала его настолько реальным, что порой создавалось ощущение, будто ее слова ткались сами собой в магический ковер и что они могут унести меня в эти далекие дни. Пятьдесят лет назад Вену наполняла музыка, веселье, яркие цвета и ослепительные дворцы... Ах, как были освещены поместья, когда давались большие балы. Лампы висели даже на деревьях, вдоль аллей, ведущих к дому, по которым проезжали кареты... Ах, бравурные звуки оркестра, играющего вальсы и польки, или одного музыканта, рассыпающего каскады музыки из фортепьяно или виолончели... Дворцы и кафе... Шелест шелковых платьев и шлейф дорогих духов, вкус венского шоколада и венского торта «Захер» — шоколадного торта с абрикосами.

— Родители мисс Нины были очень влиятельными и состоятельными людьми, — рассказывала Алиса. Казалось, ее взгляд был устремлен внутрь себя. — У мисс Нины было много beaux.

Для меня это было новое слово.

— Бо...

— Кавалеров. Это французское слово. — Алиса записала его в единственном и множественном числе. — В те дни оно означало «поклонники». Парни. Молодые люди хотели жениться на ней — должно быть, большинство из них привлекали деньги. Хотя она была очень хорошенькой. Хозяин устраивал для нее великое множество приемов, обедов и музыкальных вечеров. В те дни в Вене всегда было много музыки. Знаменитые певцы и музыканты приезжали в наш дом дать концерт или сольные выступления.

— Но вечер, когда пришел он... Это ведь был не музыкальный вечер? Ведь той ночью был грандиозный бал, да?