Вокруг было очень много крови. Она разлилась по натертому паркету, образовав целую лужу под головой убитого. Помню, я подумала: какая она нестерпимо красная и как ее много. Глядя на пустую глазницу и на другой, неподвижный, глаз, казавшийся мне живым, я ожидала, что он вот-вот заговорит.

Я была не в состоянии пошевелить пальцем — только стояла и смотрела на Отиса. Я понимала, что мне надо бежать оттуда, но не могла. Номер охотничьего журнала валялся в луже крови, на обложке была помещена фотография охотника, целящегося из ружья прямо в читателя; однако лица охотника не было видно — его залила кровь.

И тут я услышала, что кто-то зовет меня. Знакомый голос звучал настойчиво и шел издалека. Я с трудом оторвала глаза от тела Отиса Крэмма. В полумраке столовой стояла Эсси.

— Ради всего святого, Маргарет, что ты здесь делаешь?

Тут она заметила штукатурку в моих волосах, мое окровавленное лицо и руки.

— О Боже, что здесь произошло?

Я была не в силах говорить. Эсси вышла ко мне в холл, увидела Отиса и остолбенела, хватая ртом воздух.

— Нет! Не может быть! — вскричала она.

— Он умер, — тупо произнесла я.

Она мне не отвечала и только глядела на меня широко открытыми глазами. «Она думает, что это я убила его», — пронеслось у меня в голове, повергнув меня в шок. Я услышала собственный голос, глухой и прерывающийся, как если бы он шел с далекого расстояния:

— Это не я! Не я…

Выражение ее лица смягчилось.

— Разумеется, не ты. — Она вновь посмотрела на мертвого.

— Господи, как это ужасно! Я работала в поле и услышала выстрел. Во всяком случае, мне показалось, что это был выстрел. А потом увидела, как от дома Оуэна на большой скорости отъехала машина. Я поспешила сюда и нашла заднюю дверь открытой.

Я тупо подумала о тех звуках, которые слышала, находясь в детской, и которые приняла за шум глушителя отъезжающей машины Эстеллы.

Окинув взглядом мертвое тело, Эсси подошла ко мне и покровительственным жестом обняла меня за плечи.

— Не надо больше смотреть на него, Маргарет. Тебе известно, кто это сделал?

— Эстелла. Эстелла Перкинс.

— Ты в этом уверена?

— Она заперла меня в детской. — Я расплакалась, будто малое дитя, и никак не могла успокоиться.

Эсси мягко увлекла меня в столовую.

— Не надо сейчас ничего говорить, Маргарет. Сейчас тебе надо уехать отсюда и привести себя в порядок. Мы поедем ко мне, и там ты мне все расскажешь; а потом мы решим, надо ли сообщать в полицию, или предоставить делу идти своим чередом. Мне не хочется, чтобы они мучили тебя допросами в таком состоянии.

Я плохо помню, что было дальше. Мне казалось, что не я, а кто-то другой покинул «Марч Хаус» и прошел по узеньким приступкам через кирпичную стену к дому Оуэна Фулера. Смутно помню, как Эсси везла меня к себе в своем пикапе. Я смертельно боялась — не Эстеллы, а полиции. Совет умыть руки, который дала Эсси, я не могла принять всерьез и, следовательно, не могла быть спокойной. Когда я объявлюсь, против ожиданий, живая и невредимая, Эстелла, разумеется, будет все отрицать, выгораживая себя и клевеща на меня. Возможно, она даже сочинит для себя алиби — Фрэнсис и иже с ним подтвердят любую ее выдумку. Несмотря на мои царапины и на повреждения в потолке детской, у Эстеллы больше шансов доказать свою непричастность к убийству, чем у меня. Фишер еще не вышел на нее, тогда как меня он если и не подозревает всерьез, то уж во всяком случае не жалует. Вряд ли я могу рассчитывать на его снисхождение.

Я пришла к выводу, что мне нужен адвокат. Опытный адвокат и Эсси, которая расскажет, как она меня нашла и в каком состоянии, — вот кто мне поможет. Я помню чувство облегчения, которое я испытала оттого, что могу теперь рассказать ей все о Бостоне, о том, что я там обнаружила, и все свои предположения о случившемся пять лет назад в «Антее»: об Алисе Уэбб, сброшенной анонимно в холодные воды Бостонского залива; о Грейс, убитой и перевезенной на остров Марты под видом Алисы. Слава Богу, теперь мне нет необходимости лгать.

Мы прибыли в «Пебблз», и я опустилась в глубокое кресло, которое Эсси перетащила из гостиной в кухню. Сама она хлопотала у печки, приготовляя крепкий чай из трав и приговаривая:

— Сначала выпей вот это, а потом займемся твоими порезами и ссадинами, и ты помоешься.

Чай имел отвратительный вкус, но он волшебным образом привел меня в чувство и вернул к действительности. Эсси, ее кухонька, летняя гроза, собирающаяся над мысом, отделенным от Острова проливом, — все стало четким и ясным, будто я смотрела на все через только что промытое стекло.

В жизни большую роль играет судьба, которая порой неожиданно и необъяснимо меняет ход событий. Я смотрела из окна на надвигающуюся грозу, отвлекшись на минуту и от мыслей о «Марч Хаусе», и от того, что там произошло. Эсси приготовляла примочки и мази, чтобы оказать мне первую помощь. И тут вдруг появилась судьба в облике человека, не имевшего никакого отношения ни к усадьбе «Марч Хаус» и случившимся там убийствам, ни ко мне. Даже к самой Эсси он имел весьма косвенное отношение. Это был Стиви Хаммонд, непрезентабельный, но аккуратно подстриженный молодой человек в чисто выстиранной серой униформе, которую он надевал, когда шел снимать показания счетчиков электрокомпании «Нью-Ингленд Пауэр энд Лайт».

Он подъехал на принадлежащем компании фургоне. Эсси, завидев его, сказала:

— Черти принесли этого Хаммонда!

Она поспешила закончить разговор и невзначай обронила фразу, которую наверняка не сказала бы, не будь ее внимание отвлечено в этот момент на другое:

— Тебя должно волновать одно-единственное, Маргарет: знает ли Фишер, что ты ездила в Бостон по следам Грейс, или нет. Если он заберет себе в голову, что ты там была, он не поверит ничему, что бы ты ни говорила о подозрительных происшествиях этого лета. Нам надо придумать алиби для тебя, это не так уж трудно.

Стиви Хаммонд позвонил в парадную дверь. Эсси крикнула, что сейчас подойдет, и начала рыться в своей старой плетенке.

— Я теперь запираю счетчик на ключ — с тех пор, как однажды какие-то озорники нашли способ заставить его крутиться вдвое быстрее, — сказала она, доставая ключ и направляясь к двери.

Я слышала ее разговор с Стиви Хаммондом; слышала, как захлопнулась за ней дверь, когда она вышла наружу, и оба они пошли вокруг дома к заднему входу.

Я слышала все, но будто не слышала. У меня в мозгу стояла последняя фраза Эсси: «Тебя должно волновать одно-единственное, Маргарет: знает ли Фишер, что ты ездила в Бостон…»

Снова и снова звучали у меня в голове эти ее слова, будто колокол в день Страшного суда. Всего несколько слов, всего несколько… «ездила в Бостон по следам Грейс».

Но ведь Эсси не знает, что Грейс ездила в Бостон! Она никогда об этом не говорила. И все, что она говорила на кладбище, когда разрыли могилу, свидетельствовало, что она не имеет об этом ни малейшего представления, даже в мыслях у нее никогда не было, что Алиса или Грейс умерли в Бостоне.

Зачем же ей было скрывать, если она знала?!

Я отказывалась отвечать на этот вопрос, предпочитая не думать. Но я не могла остановиться — было уже слишком поздно. Пять лет назад Грейс Чедвик убивает некто, кого она хорошо знала. Возможно, знала его и Алиса. Некто, кому они обе доверяли. Некто сильный и ловкий, носящий заляпанные краской джинсы, спортивные туфли и ставящий машину на задах у Оуэна Фулера, ни у кого не вызывая подозрений. Но когда дело принимает нежелательный оборот, он идет напролом и убивает. Этот «некто» испытывает острую нужду в деньгах, настолько острую, что может ради них убить человека. Этот человек — раб обстоятельств, понимающий, что свобода стоит немалых денег. Он может действовать, надев парик, спрятав под ним короткие черные волосы; он надевает перчатки, чтобы не видны были загорелые, привычные к работе руки; он скрывает под пудрой и румянами обветренное лицо, похожее на лицо гнома…