Боюсь, я была настолько ошеломлена, что не могла вымолвить ни слова и только тупо смотрела на Анжелу.

— Вы мне не верите? — спросила та.

— Разумеется, верю.

Не обращая внимания на мои протесты, она вдруг поднялась со стула.

— Хотите убедиться, что я права? Пойдемте со мной. Только давайте договоримся: вы доверились мне, рассказав все это, я доверяюсь вам. Это не должно выйти отсюда, о'кей? Предположим, вы вернетесь сюда с полицией или с кем-то еще в расчете на то, что я скажу им правду, а я буду говорить, что вижу вас первый раз в жизни. Мы с мужем хотим спать спокойно.

Я не знала, что именно она собирается мне показать, но последовала за нею. Мы вышли из офиса через другую дверь в помещение, которое я предпочла бы никогда не видеть.

Там было холодно и пусто, точно в морге. Это и в самом деле был морг. Голые кафельные стены, кафельные полы, резкий верхний свет, запах смерти и формалина. Посредине стояли два обитых жестью рабочих стола, в полу под ними были устроены канавки. На одном из столов лежала простыня, лишь наполовину закрывающая тело молодой женщины, лицо которой было порезано на ленты.

Анжела махнула в ту сторону рукой.

— Посмотрите на это, — холодно сказала она. — К утру я должна сделать из нее «мисс Америку». И кроме нее еще двое в холодильнике, а Чарльз уехал в Мэн, сказал, что по делу. Я думаю, рыбачит где-нибудь. Пусть, это все-таки лучше, чем шляться с девчонками. А вся работа на мне… Я убью его, когда он вернется!

Мы обогнули стол с лежащим на нем трупом и подошли к старому деревянному шкафу, где хранилась картотека. На полках стояли бутыли с бальзамирующей жидкостью, лежали кучей какие-то трубки, хирургические инструменты и большие пачки ваты.

Анжела рывком выдвинула один из ящиков.

— Посмотрим… Как, говорите, ее звали? Алиса Уэбб?

Ящик был плотно набит старыми пыльными папками, к которым, по-видимому, много лет никто не прикасался.

— Это все осталось после Хартмана, — пояснила Анжела. — Чьюк хотел выбросить их, но я сказала, что надо подождать, пока не пройдет установленный срок. Как знать? Могут возникнуть какие-то сомнения, и нас тогда обвинят в том, что похоронили не того человека. Например, кто-нибудь из Уэббов. — Она со смехом достала тоненькую папку. — Вот то, что нам нужно.

Анжела небрежно бросила папку на свободный рабочий стол. Из папки выпали фотографии.

— Это она?

Я принудила себя взглянуть на фото. Не думаю, чтобы я когда-нибудь забыла то, что я на них увидела. Распростертое на этом самом рабочем столе, лежало голое иссохшее тело старой женщины, морщинистое, изможденное, с иссиня-бледной кожей. Неподвижно глядели открытые пустые глазницы, беззубый запавший рот чернел страшным провалом.

При всех этих страшных изменениях, произведенных смертью, я не могла не узнать ее. Это была не Алиса Уэбб. Это была Грейс Чедвик.

— Вы в этом уверены? — спросила Анжела.

Я кивнула, не будучи в силах говорить.

— Что я вам говорила. Афера!

Анжела вернула фото на место и перелистала несколько страниц в непереплетенной папке.

— Вот… Гроб опечатан по просьбе умершей. — Она саркастически улыбнулась. — Придется в это поверить, правда? Самозваная Грейс, видать, сказала Хартману и родственникам, что умершая не хотела, чтобы ее видели мертвой. Пусть помнят ее живой. Именно это мы проделывали когда-то в штате Джерси. Никто никогда не смотрит — что поделаешь, последняя воля усопшего. — Она закрыла папку со словами: — Послушайте, а вы не догадались полистать журналы регистрации гостей на день ее смерти?

Я готова была казнить себя за это упущение.

— Возможно, вы нашли бы там знакомое имя, — продолжала она. — Я считаю, что все это проделал кто-то, кого она знала, согласны? Вполне вероятно, что этот человек тоже приехал с острова Марты и тоже остановился в «Антее».

Она отложила папку, и в это время зазвенел дверной звонок.

— О Иисус, Богоматерь Мария и все святые! — вскричала она, подражая ирландскому акценту. — Они уже здесь — родственники, друзья, знакомые!… Могу поручиться, что многие из них уже поддавши. Когда мы вскрываем мертвое тело, в нос так и шибает винным перегаром, хоть маску надевай. Мы с мужем не переносим этого запаха.

Она пошла встречать прибывших участников церемонии. Рабочие с красными лицами и крепкими шеями, чувствующие себя стесненно в праздничных костюмах, которые они надели, может, во второй или третий раз за свою жизнь и успеют надеть еще раз или два, прежде чем сами сойдут в могилу; болезненного вида старушки, одетые во все черное и зажимающие носы платками, чтобы не чувствовать запаха тлена. Они входили через парадный вход отдельными, изолированными группами, усаживались на стулья, расставленные перед катафалком с останками покойного сатира Педди О'Шаунесси…

Мне посчастливилось найти такси, быстро доставившее меня назад, в «Антей». Встречаться с помощником менеджера мне не улыбалось, я через силу заставила себя спросить о нем. Мне ответили, что он уже ушел, а с завтрашнего дня у него отпуск. Его преемник, куда более респектабельный, отказался показать мне нужный документ, ссылаясь на секретность. Моя тактика «вращающейся двери» на этот раз не пригодилась.

Билета на самолет я не достала и решила остаться на ночь, надеясь утром переговорить с самим менеджером. Номер я сняла в «Ритце». Мне была непереносима мысль (чем черт не шутит!) оказаться в тех же самых апартаментах, где спала Грейс либо Алиса Уэбб. Я телефонировала Хедер, что задержусь.

— О Маргарет! Как хорошо, что ты позвонила. — В голосе ее слышались слезы.

— Что-то случилось, Хедер?

Она не отвечала.

— Хедер! Ради всего святого!…

— Только не пугайся, Маргарет… — Голос ее дрожал. — У нас произошло еще одно убийство.

У меня сдавило сердце. Я не могла поверить своим ушам.

— На этот раз это Оуэн Фулер. Рассказывают кошмарные вещи. Я не могу сказать тебе по телефону, могут услышать дети. Его обнаружила Эсси, когда пришла к нему за яйцами где-то после полудня. Гленн Ротенберг говорил мне, что она буквально потрясена. Весь остаток дня ее допрашивала полиция, она звонила сюда дважды, справляясь о тебе. Судя по голосу, она просто невменяема.

Я успокоила Хедер, как могла, сообщив ей, что прилечу утром. Эсси не брала трубку. Я спустилась в бар, выпила три порции спиртного, отбиваясь от атак одиноких мужчин; потом купила у аптекаря гостиницы зубную щетку и поднялась к себе. Хотела было позвонить Питеру, но поняла, что не в силах сейчас говорить про убийство с кем бы то ни было, кроме, пожалуй, Эсси. Однако ее телефон молчал. В конце концов я оставила попытки дозвониться до подруги, приняла горячую ванну и, найдя на дне сумочки начатый пузырек валлиума, возблагодарила небеса. Спустя полчаса после возвращения в номер я уже спала спасительным сном.

Я вылетела домой утром, не повидавшись с менеджером, страшно этим расстроенная. С аэродрома я сразу поехала к Эсси в Менемшу. День был солнечный и жаркий. Я нашла подругу на палубе старого траулера «Джанет Би», занятую ремонтом ловушек на омаров. Она выглядела усталой и подавленной. Прежде чем я успела справиться о ее самочувствии, она улыбнулась вымученной улыбкой и спросила:

— Ну как там Бостон?

— Бостон стоит как стоял.

Я сказала ей, что нашла хорошего адвоката. Лгать Эсси было неприятно, но другого выхода не было, если я не хотела с ней поссориться. Теперь, оглядываясь назад, я думаю, что в ряде случаев поступила бы иначе, хотя и сомневаюсь, что это изменило бы ход дела.

Она начала рассказывать об убийстве.

Полиция считает, что Оуэн Фулер умер около шести утра. Обнаружила труп она, Эсси. «Это было ужасно. Я пришла туда примерно в половине второго, — рассказывала она. — Я всегда прихожу туда по понедельникам — купить яиц. Кроме того, он обещал продать мне недорого пару весел для моего «Пот-Поурри», — она указала в сторону привязанного к корме «Джанет Би» небольшого суденышка, снабженного одноцилиндровым двигателем. — Мои весла еще довольно крепкие, но никогда не мешает иметь запас. Еще он хотел мне уступить — за небольшую плату — плетеную сумку, моя уже износилась. Я постучалась в парадное, но никто не вышел. Пикап был на месте, и мне подумалось, что хозяин где-то поблизости, вероятно, в сарае, а может, в курятнике или у свиней.