Принцесса покачала головой.

— Эральд, — сказала она, — мне кажется, или вы не понимаете, что теперь вас, скорее всего, казнят по обвинению в государственной измене? Поразительно, что вы живы до сих пор.

— И не в подземелье? — печально улыбнулся Эральд. — Ваше прекрасное высочество, по многим причинам в ближайшее время меня точно не казнят, а там видно будет. Только я надеюсь, что будет неплохо. Пока случилась лишь одна большая беда: Алвин приказал добить Бриана. Но, боюсь, что Бриан и так умер бы в ближайшие часы — он сам это чувствовал и страшно мучился. Смерть — облегчение для него. Как вы думаете, ваше высочество, искреннее раскаяние может спасти душу от ада?

— Да, — заключила принцесса, внимательно выслушав. — Раскаяние зачтётся, а вы — благой король. Так притворяться нельзя. Я думала, что такое бывает только в легендах. Полагаю, благому королю можно доверять. Быть может, вы ответите на несколько вопросов, прекрасный мессир?

Эральд растерялся.

— А не могли бы вы спросить более конкретно?

— Вы знаете, что утром скончался Иерарх, Отец Дерек?

— Нет… Ох, а ему ведь и впрямь стало плохо с сердцем, — сказал Эральд огорчённо. — Так я и думал. Но я не знаю, насколько серьёзен дар целительства. Не уверен, что мог бы помочь человеку с сердечным приступом… даже если бы эти служаки не стали хватать меня за руки в храме…

Принцесса смотрела со странной полуулыбкой. Эральд окончательно растерялся и замолчал.

— Вы провели детство в раю? — спросила Джинера.

Эральд растерялся ещё больше и пожал плечами:

— Вроде нет.

— Интересно, — чуть улыбаясь, сказала принцесса, — а настоящий благой король может быть правителем на грешной земле?

— Не знаю, — вздохнул Эральд. — Я не умею — это точно. Но, если верить легендам, предки как-то справлялись.

Джинера хотела хихикнуть, но ей, видимо, показалось, что это неловко: она спрятала нос в веер.

— Ага, — сказал Эральд. — Я сам знаю, что смешно. Но, может быть, ещё наладится. В конце концов, мало кто правит страной в одиночку; я даже не уверен, что мне когда-нибудь понадобится это делать. Наверняка найдётся кто-нибудь, кто умеет править хорошо. Сейчас я не стал бы рассуждать о своих королевских способностях. Слишком многое зависит от доброй воли Алвина. Души у него нет, но соображает он неплохо. Надеюсь, у него хватит смелости. Ему сейчас должно быть очень страшно и тяжело, если подумать…

Принцесса помрачнела.

— Это действительно страшно, — кивнула она. — Неужели вы впрямь, всерьёз готовы отправиться в ад за душой нелюдя? Неужели думаете, что сможете что-то исправить в том адском кошмаре, который сейчас творится в нём и вокруг него?

Джинера уже успела познакомиться с Алвином, и он успел её здорово напугать и разозлить, подумал Эральд. Он уже хотел попытаться объяснить, что Алвин, при всей своей омерзительности, всё равно, что болен и не может за себя отвечать, но тут на лестнице, ведущей из нижних покоев, появились взвинченный злой Алвин и бледный Сэдрик в одежде, пропитанной засохшей кровью, цепляющийся за перила.

Восхитительное зрелище. Лучшее из возможных.

— Алвин, отлично, ты молодец! — вырвалось у Эральда. — Сэдрик, как же я рад тебя видеть!

С лица Алвина тут же пропала злость, осталась только взвинченность, внутреннее напряжение. Сэдрик улыбнулся через силу — Эральд кинулся навстречу и поддержал его, помогая подняться на последние ступеньки.

Эральд не собирался дотрагиваться по-настоящему, хотел держать руку, скорее, над раной, а не на ней, чтобы не причинять другу лишней боли — с драконом сработало — но Сэдрик сам прижал к своему плечу его ладонь. Успокоенно вздохнул:

— Цел ты, государь.

— Что со мной сделается… Главное, что ты жив и пришёл своими ногами — камень с души. Сумасшедший Сэдрик.

— Я — твой брат, Эральд! — вдруг выдал Алвин раздражённо. — Я, а не проклятый!

Ничего себе, подумал Эральд и кивнул:

— Конечно, Алвин. Ты тоже.

— Не тоже! — возразил Алвин капризно, сорвавшись почти на крик. — Я! А не он. Он плебей. Мерзкая, вульгарная, отвратительная тварь.

Эральд рассмеялся.

— Алвин, ты не забыл, что тебе уже не три года? Сэдрик — мерзкая, вульгарная, отвратительная тварь, он — наш друг и побратим, спас мою жизнь, связан с нами и магией, и промыслом Божьим. Если бы не он, я бы не смог вернуться домой, а ты без него не сможешь вернуть себе душу. Сэдрика обязательно надо слушаться. Особенно тебе, хотя и мне тоже… Сэдрик, как ты себя чувствуешь?

— Любой покойник обзавидуется, — ухмыльнулся Сэдрик.

Алвин скорчил брезгливую и презрительную мину.

— Да если бы не я, с ним бы разделались к вечеру, — проворчал он хмуро, но тихо и глядя в пол, и Эральду обязательно надо было сказать восхищённо:

— Ты всё сделал правильно, Алвин, ты молодец.

Зато принцесса смотрела на происходящее, расширив глаза, её свита тоже глазела, как на театральное действо. Понять можно, конечно, но не слишком-то это было вежливо. Эральд подумал, что Алвин выйдет из себя, если заметит, как его разглядывают — и ведь прав будет, это неприятно.

— Ваше прекрасное высочество, — сказал он Джинере, — нельзя ли попросить вас об услуге государственной важности?

Принцесса растерянно кивнула:

— Конечно.

— Не будете ли вы любезны послать кого-нибудь из своих людей за чем-нибудь съедобным, всё равно за чем? Есть хочется, как дракону — и не мне одному, предполагаю…

Джинера окончательно осознала, что именно она наблюдает, когда пирог уже доедали.

Пирог был сухой, на масле и меду. Златолесский пирог. И вяленое мясо кабана тоже было златолесское — из запасов Витруфа. Джинере казалось, что своё — надёжнее, вернее и безопаснее, и Ланн, которого она послала принести еды, угадал мысли своей госпожи. Очевидно, тоже ничему и никому не верил во дворце Сердца Мира.

Эральд запросто попросил Джинеру послать за едой, а Алвина — послать за своей торбой, в суматохе забытой в храме, и за чистой рубахой для проклятого. Попросил, не приказал, странный парень, сказочный странствующий рыцарь, пришедший, как в давние времена, непонятно откуда. А король и принцесса тут же принялись выполнять просьбу, будто почуяли, что он имеет право.

Алвин, кажется, даже не понял, что происходит. Но Джинера поняла — слишком уж это необычно выглядело. Да что там! Не только необычно — невероятно: она обедала в обществе бездушной твари и проклятого, но Эральд сделал что-то такое, отчего ей больше не было страшно.

Над ужасными словами Алвина Эральд смеялся: «Не веди себя, как младенец», — и ужас растворялся в шуточках. Проклятый с изуродованным шрамами злым лицом и речью плебея был для Эральда «драгоценный Сэдрик» — впрочем, встал же он между своим сюзереном и пулей. И они втроём вели себя, как старые приятели: перебранка не заходила дальше взаимных тычков, даже смертельные угрозы Алвина вдруг превратились в подначки — или их обезвредил смех Эральда.

В торбе Эральда оказались небывалые предметы и алхимические снадобья. Джинера рассмотрела фонарь, в котором загорался яркий и ровный лиловый свет без огня, стоит тронуть крохотный рычажок — вещь была до такой степени диковинной, что мысль об иномирье, освещённом чародейским холодным сиянием, казалась совершенно закономерной. Алвин принялся играть с ножом — невероятной вещицей, в рукоять которой убиралось множество разных лезвий; Эральд сказал, что дарит нож ему. Джинера подумала, что рукоять ножа из диковинного, ни на что не похожего материала, тоже сделана алхимическим способом. Алхимическим было и огниво: стоило нажать на крохотный рычажок, как из дырочки в металлической коробочке с шипением вырывалась струйка голубого огня.

Рай, если Эральд пришёл из рая, был местом не из чистого духа, а во плоти. Его обитатели умели изготавливать необыкновенные, очень удобные вещи, а думали, очевидно, не совсем как жители мира людей; любой предмет, нож, фонарь, пилюли, похожие на монеты из белого мела, огниво, застёжки курток, каждая мелочь, каждый пустячок — всё выдавало сверхчеловеческий разум.