— А вы уверены? — спросил Почтальон тоном следователя на допросе, — насчет возможности и верности жене? Неужели не помните?
Все-таки память — коварная штука. На ее фоне даже иезуиты покажутся деревенскими дурачками. Эта злодейка с невероятным рвением выставляет на первый план наши достоинства и достижения, педантично фиксирует каждую обиду, причиненную нам другими людьми и придирчиво выделяет недостатки этих людей. А вот наши собственные «косяки» она стыдливо прячет в самый дальний угол. Прямо как образцово-показательный садовод, у которого на участке, в самом дальнем углу, наверняка произрастает мак или конопля.
А уж если память не твоя собственная… Если она передана тебе человеком, который до сегодняшнего утра занимал твое место в жизни и только сейчас соблаговолил уступить… На этом фоне пресловутые иезуиты и вовсе выглядят проще грудных младенцев, а вместо дальнего уголка огорода есть риск наткнуться на целую плантацию, покрытую маскировочной сеткой.
Жена, дети — это все, конечно, прекрасно. Нашу семью можно с полным основанием признать благополучной… если смотреть на нее со стороны и не видеть многих деталей. Счесть их малозначительными. Но я — не сторонний наблюдатель. Эти детали стоят передо мной в полный рост. И для этого мне хватило лишь немного потрясти коварную, изворотливую и полученную по наследству, память.
Да, наш брак с Наташкой Черных был не по расчету и уж точно, не по «залету». Но и любви особой не было. Был напор со стороны меня, подстегнутого чудо-письмом и… в общем-то, все. Что двигало в ту пору Наташей — ума не приложу. Наверное, то же самое, что путника, который долго бродил по пустыне, а встретив первого попавшегося человека, согласился стать его рабом хотя бы за глоток воды.
Да что там любовь — даже с вульгарным «физическим влечением» у нас было «не ахти как». Я ведь не Антонио Бандерас… да и Наташка — далеко не Анжелина Джоли. Плюс — вынашивание и рождение детей, тем более, двоих сразу. Тяжкий труд, отнюдь не идущий на пользу внешности… Проще говоря, «моя Натали» (так я ее звал в студенческие годы) после рождения двойни заметно располнела, тем самым окончательно перестав меня привлекать. Я и сейчас уверен, что так и не сподоблюсь третьему ребенку.
Эту мою проблему вряд ли можно назвать шибко оригинальной. Если я не ошибаюсь, аналогичные обстоятельства разрушили миллионы семей на земном шаре, обращая отцов этих семей в разные стороны. Кого-то «налево», кого-то — к порнухе, кого-то — к другому браку. Мой, если можно так сказать, выход — еще не самый худший.
Я действительно злоупотреблял своим положением преподавателя, в частности, возможностью и необходимостью общения с большим количеством людей моложе меня. И наличие среди этих людей не только представителей одного со мной пола, не могло оставить меня равнодушным.
Вернее, это я опять занимаюсь интеллигентским самооправданием: «не могло», «необходимость»… На самом деле моя установка с самого начала была другой. Гораздо более циничной.
Этим грех не воспользоваться!
Хотя данную формулировку разобьет в пух и прах даже самый никудышный богослов…
Я не считал «изменой» то, что делаю. Что это за изменник, который перебегает на чужую сторону ненадолго и каждый раз — на разную? А потом непременно возвращается. Компромисс — вот, наверное, самая удачная формулировка; не то подставившая, не то прославившая меня студентка оказалась права на все сто. Компромисс между уходом из семьи и необходимостью «хранить верность» непривлекательной и, что греха таить, нелюбимой жене. Последнее рано или поздно стало бы восприниматься как тяжелая повинность со всеми вытекающими последствиями — включая ненависть ко «второй половинке». Окончилось бы все опять же уходом из семьи, только на этот раз, с громким хлопком дверью.
А так я шел на компромисс — раз за разом и все чаще. С моей стороны было бы верхом наивности считать, что так будет продолжаться вечно и без всяких неприятных последствий. Последствий не только «медицинского характера»… И, тем не менее, остановиться я не мог. Пока меня принудительно не остановили.
— Нет, не уверен, — вспомнив и осмыслив все вышесказанное, ответил я, — то есть, уверен, но в обратном. Я действительно мог это сделать. И сделал… И много чего еще…
— А я скажу даже больше, Владимир Олегович, — сказал мне на это старичок, — вы злоупотребленец. В этой жизни. И если бы вы вздумали предупредить самого себя о том, чтоб не связываться с этой… бесстыдницей, если не сказать грубее… Вот в этом случае я был бы вынужден вам отказать.
— Я понимаю, — следом за словами из моей груди вырвался невольный вздох, — вопрос «кто виноват?» пожалуй, можно снять с повестки дня. Остается вопрос «что делать?», но на него получить ответ не так-то просто. В учебные заведения теперь дорога мне закрыта. Даже в школы…
— Не даже, а особенно в школы, — поправил ехидным голосом Почтальон, столь же ехидно подмигнув, — доверить ребенка человеку с такой репутацией…
— Да помолчите вы! — огрызнулся я, — без вас тошно…
— Могу и помолчать, — старичок сменил тон на услужливый, — боюсь только, что моя помощь вам еще понадобится. Причем, довольно скоро.
Правоту Почтальона пришлось признать — после недолгих, но тщательных размышлений. После того, как моя преподавательская карьера накрылась медным тазом, у меня остается не так уж много возможностей. Можно попытать счастье в качестве админа — да только, боюсь, меня никто не возьмет. Своеобразная компенсация увольнения в другой жизни… Единственное преимущество моего текущего положения над тем, что предшествовало встрече с Почтальоном — другая жена. Не «черная вдова», готовая сожрать уже бесполезного для нее меня… Хотя Наташка вряд ли будет в восторге, когда узнает причину моего увольнения.
Про то, чтобы стать хакером, теперь и речи быть не могло. Во-первых, в этой жизни я уделял своему мастерству несравненно меньше внимания, чем в предыдущей. Образование ведь очень консервативно, особенно университетское образование. Во-вторых, снова связываться с Подбельским меня не тянет. Равно как и с другими подобными типами. Все остальные варианты, в том числе и с использованием услуги Почтальона, переводят меня в категорию злоупотребленцев. Нет, здесь нужно радикальное решение.
— Простите, пожалуйста, — робко обратился ко мне старичок, — мне, конечно, не полагается давать советов… Но, может быть, вы зря вообще приехали в этот город?
Надо же, знает, что я иногородний! Шельма такая!
А ведь может и «зря»! Отец, к примеру, до сих пор так считает мой отъезд ошибкой. Равно как и само увлечение компьютерами, которое погнало меня к высшему образованию. Хотя, с другой стороны, передумай я в свое время, мне не понадобилась бы помощь Почтальона, чтоб просчитать свою дальнейшую жизнь. Ибо мелкий городок, в котором мне довелось родиться, не предусматривал для нее большого количества вариантов.
Пойти «на завод» как настаивал отец. Нынче вышеуказанный завод дышит на ладан, как многие «градообразующие предприятия» нашей страны. Соответственно себя чувствует и весь город. Можно стать алкашом или бомжем. У этой публики финансовых проблем не бывает — по причине отсутствия финансов…
И все же решение ко мне пришло. Сколь радикальное, сколь и гибкое. И простое, как все гениальное.
— Я понял, — начал я, обращаясь к Почтальону слегка подрагивающим от волнения голосом, — я дурак… и был дураком с самого детства. Повелся на эти картинки с экрана… на школьном уроке информатики. Поверил во всемогущество, в лозунг «нажми на кнопку — получишь результат». Вот он, результат, перед вами. Один из трех возможных вариантов. Либо преподаватель с замашками плэй-боя и кандидат в злоупотребленцы, либо безработный хакер, в смысле, преступник, либо… Либо «вспомогательный персонал», на котором экономят в первую очередь. Безответное существо, мальчик на побегушках, лакей и холоп эры высоких технологий. Нет уж! Хватит!
— И что вы хотите? — осведомился старичок.
— Да ясно что, — ответил я, — хочу стать, что называется, «хозяином жизни». Не тем, «кого увольняют», а тем, «кто увольняет». А для этого виртуальную хрень придется давить в себе еще в детстве. Вернее, в подростковом возрасте.
